Перекресток Теней

Гельман Юрий

– А теперь?

– А теперь всё изменилось. Когда меня арестовали и под пытками заставили подписать отречение... Знаешь, Северин, я уже не молод и всякого повидал на своем веку. Но мне до сих пор не по себе. А ты? Ты тоже был арестован?

– Мне удалось избежать этой участи, святой отец. Я долго скрывался, пока не закончились преследования.

– Ты не знаешь, что такое Тауэр, ты не знаешь, что такое пытки инквизиции... И слава богу, что не знаешь!

– Хвала Всевышнему, он уберег меня от этого!

– А меня не уберег.

Но я держался мужественно, как и многие рядом со мной.

С этими словами священник порылся в бумагах на столе и протянул Северину свиток, исписанный мелким почерком.

– Прочитай это, сын мой, - сказал он печальным голосом.

– Что это?

– Это заявление, которое мы, рыцари Храма, взятые под стражу, передали епископам Лондонскому и Чичестерскому в церкви Всех Святых в Беркипгчерч, когда нас доставили туда на допрос.

Северин развернул документ и прочитал следующее:

"Да будет известно достопочтенному отцу нашему, епископу Кентерберийскому,

примасу всей Англии, и всем прелатам святой церкви, и всем христианам, что все

мы, братья-тамплиеры, которые собрались здесь, все вместе и каждый в отдельности,

как добрые христиане веруем в Господа нашего Иисуса Христа, и веруем в Бога-Отца

Вседержителя, создавшего небо и землю, и в Иисуса, Сына Его, зачатого от Святого

Духа, рожденного от Девы Марии, претерпевшего страдания и страсти, умершего на

Кресте за всех грешников, спустившегося в ад, а на третий день восставшего от

смерти к жизни, и поднявшегося на небо, и воссевшего одесную Отца, и грядет Он в

день Страшного суда судить живых и мертвых, и сие да пребудет вовеки; и веруем

во все, во что верует святая церковь и наставляет нас. И что наше монашеское

служение основано на повиновении, целомудрии, нестяжательстве и пособничестве в

завоевании Святой земли Иерусалима, всеми силами и мощью, кои дарует нам Господь.

И мы полностью отрицаем и не признаем, все вместе и каждый в отдельности, все

виды ересей и злодеяний, кои противоречат вере святой церкви. И во имя Бога и

милосердия мы просим вас, тех, кто представляет нашего святого отца, папу,

видеть в нас истинных детей святой церкви, ибо мы хранили и блюли веру и закон

церкви и нашего собственного монашеского братства, доброго, честного и

справедливого, в соответствии с привилегиями и ордонансами римского престола,

объявленными, утвержденными и принятыми Собором; и оные привилегии, вместе с

уставом нашего ордена, записаны в римской курии. И мы могли бы пригласить всех

христиан (кроме врагов и клеветников наших), с кем мы хорошо знакомы и среди

которых мы жили, чтобы они рассказали, как и каким образом проводили мы нашу

жизнь. И если при допросе мы сказали или сделали что-либо дурное из-за незнания

слова, ибо мы неграмотны, то мы готовы пострадать за святую церковь, подобно

Тому, Кто умер за нас на Святом кресте. И мы веруем во все церковные Таинства. И

мы молим вас во имя Господа и во имя вашего спасения, чтобы вы судили нас так,

как придется вам ответить за себя

и за нас пред Господом; и мы просим, чтобы

наши показания были зачитаны перед нами и перед всеми людьми на том языке и в

тех самых словах, в каких они были даны и записаны на бумаге".

– Кто составил этот документ?
– спросил Северин.

– Уильям де ла Мор, магистр Храма, твой покорный слуга и еще несколько наших братьев.

– А что было потом?

– Это заявление никак не устраивало папских инквизиторов. Понтифик, узнав о таком повороте событий, написал строгое письмо королю Англии Эдуарду, и тот направил новые приказы мэру и шерифам Лондона, велев поместить тамплиеров в отдельные камеры и заковать в цепи. С нами обращались то строго, то снисходительно - и в эти моменты нас посещали ученые прелаты и мудрые доктора теологии, которые путем увещеваний, убеждений и угроз пытались вырвать у нас требуемые признания. Так продолжалось больше двух месяцев. Мне казалось, я побывал в аду!
– Святой отец замолчал. Было видно, с каким трудом даются ему воспоминания.
– Шестого июля, я хорошо помню этот день, епископы Лондонский, Винчестерский и Чичестерский беседовали в Саутворке со мной и несколькими братьями-служителями Нового Темпла в Лондоне. Они сказали, что мы очевидно повинны в ереси. Клирики объясняли нам, что мы жестоко заблуждались, считая, что магистр ордена, который не имеет священнического сана, был вправе отпускать нам грехи, и предупредили, что если мы станем упорствовать в своем заблуждении, нас признают еретиками, и что если мы не можем очистить себя от этого обвинения, нам следует отречься от всех ересей, в которых нас обвиняют. Мы ответили, что готовы отречься от заблуждения, в которое впали, и что смиренно и почтительно подчиняемся приказаниям церкви, моля о прощении и милосердии. Затем епископы торжественно отпустили нам грехи и приняли в лоно церкви. Нас выпустили на свободу, а мне, как священнику, разрешили вернуться к своей прежней деятельности.

Однако, признав свою вину, тем самым я признал себя слабым. От всего, чему я так долго учил других, пришлось отречься. Я предал не только братьев тамплиеров, я предал себя и веру! И я пришел к Нему - не столько для того, чтобы в иной форме продолжить путь наставления, а больше для того, чтобы замолить собственный грех.

– Вы считаете, что оставшись твердым в своих убеждениях и, возможно, разделив участь Великого магистра, вы принесли бы больше пользы Ордену и человечеству в целом?

– Об этом судить не мне, дорогой Северин, а тому, кто распоряжается людскими судьбами.

– Как говорится, грешно подменять собственной волей творящую волю Бога. Не так ли?

– На мне уже достаточно грехов!
– сокрушенно воскликнул священник.
– До самой смерти хватит, о чем молить Всевышнего.

– Я полагаю, Он распорядился вашей судьбой именно так, чтобы привести к выполнению еще одной миссии, - понизив голос, сказал Северин.
– Возможно, самой главной и ответственной в жизни...

– Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь...

– Я поясню, святой отец. Для этого я и приехал.