Переселение. Том 2
Шрифт:
И только позже, в Ярославе, как-то ночью, когда невестки остались одни, Варвара, плача, призналась, как она была близка к тому, чтобы уступить. В таких случаях в женщине, говорят, появляются какие-то скрытые силы, но надолго ли их хватит, если мужчины так сильны? Она не могла и шевельнуться.
Спас ее от Вишневского разразившийся в доме скандал и как раз в ту минуту, когда она уже чувствовала, что выбилась из сил и теряет сознание. У дверей затеяли драку Юлиана и Дунда, с которой Варвара до того обменялась всего лишь несколькими словами и на которую не обращала никакого внимания. Грудастая блондинка ворвалась в полутемную спальню Вишневского, как фурия, изрыгая самую похабную
Юлиана тщетно пыталась преградить ей дорогу.
Вишневский вскочил.
И супруги, будто дикие звери, набросились на молодую сильную девушку, стараясь вытолкнуть ее из спальни и куда-нибудь запереть. А та вопила во все горло.
Варвара помнила, что Дунда кричала Вишневскому:
— Курва! Хороша была, пока не зачала! Клялся в любви. Жену Петра сейчас захотел, а меня с рук сбыть! Курва, вор! Крадешь деньги у императрицы!
Прибежал еще кто-то, послышались стоны.
А Вишневский кричал, как конюх, усмиряющий взбесившихся лошадей.
Трещала, падала и ломалась мебель, звенели разбитые зеркала.
Но ни драка, ни страшный поток брани и проклятий Дунды не прекращались.
В голове потрясенной, охваченной ужасом Варвары билась одна мысль: во что бы то ни стало бежать, бежать из этого ада, укрыться, спрятаться. Напротив двери, куда Вишневский и Юлиана выталкивали Дунду, была вторая дверь. Варвара подскочила к ней, отворила и очутилась в зимнем саду, откуда был виден склон спускавшейся к задам дома горы со скошенной желтеющей травой. С развевающимися за спиной волосами, словно подхваченная бурей, она промчалась по скошенному лугу и, вспугнув кур, которые разлетелись во все стороны, вбежала на мощеный двор.
Конюх, стоявший с вилами в руках у огромной навозной кучи, обалдело уставился на пролетавшую мимо него, точно обезумевшую, дочь сенатора Стритцеского и не стал задерживать ее. Чего только не доводилось видеть конюхам в доме Вишневского, но они знали, что, служа у господ, лучше всего помалкивать.
Варвара не помня себя добежала до первых домов Токая и тут только, запыхавшись и обессилев, упала на землю. Немало времени прошло, пока она убедилась, что все это ей не снится и ее никто не преследует. На пыльной, убогой незнакомой улице не было ни души. Увидев шпиц колокольни, она пошла в сторону собора. А позже люди отвели ее, растрепанную и оборванную, к себе — в тот дом, куда ни один житель Токая не хотел входить. Ибо там, говорили они, по ночам бродят призраки.
Варвара появилась в саду своего дома только на закате. Она успокоилась, переоделась и уселась на порожек, все еще боясь расплакаться. Что из всего этого следует рассказать мужу, думала она, а что — Павлу? Выберутся ли они из Токая живыми?
Вечером пришел почтмейстер Хурка. Весь в черном, тихий, приниженный. Он принес известие, что родственник Исаковичей, Трифун (Хурка сказал Трофим), прибывает на днях. Он получил сообщение из города Дебрецена. Вишневский приказал доложить об этом госпоже.
— Будут ли какие распоряжения? Надо ли что-нибудь передать его превосходительству — seiner Eminenz?
В бумагах сенатора Стритцеского, оставшихся после его смерти, была обнаружена записка, из которой явствует, что лейтенант Петр Исакович выехал из Токая в Россию в день преподобной и святой Параскевы, четырнадцатого октября 1752 года. Сенатор Стритцеский даже сердился на то, что зять выбрал для отъезда такой день, потому что для него, католика, этот день был днем памяти святой Сабины, которая была великомученицей, правда, более тысячи лет тому назад.
Это было в четверг.
Луна была в последней четверти.
В те годы старики
Однако, несмотря на все это, Петр уезжал из Токая безмерно счастливым.
Юрат прислал депешу из Ярослава, что благополучно перевалил Карпаты, что в горах стоит, как у них в Варадине, погожая осень. Повсюду по приказу Вишневского для них приготовлен ночлег, нигде не задерживают, люди хорошие и ни о каких разбойниках не слыхать.
Многие переселенцы ехали в Россию через Саксонское королевство, и Юрат был в восторге, что удалось ближней дорогой через Карпаты добраться до Польши. Натыкался, писал он, на следы их родича, генерала Шевича, и его благородия полковника Ивана Хорвата де Куртич. В транспорте Хорвата было много воров. Позор для сербского народа! И ждет он, мол, Петра и Павла в городе Ярославе. Ждет не дождется их и Анна.
Петр и понятия не имел о том, что пришлось пережить в Токае Варваре, она утаила от него все, что произошло с ней в доме Вишневского. Петр, самый богатый из братьев, беззаботно и весело, с надменным видом прошел и Токай, как в свое время — набитый кирасирами трактир. Никто не смел его задеть, этого было для него достаточно. А на красивых женщин в доме Вишневского он даже не оборачивался, как не оборачивался на турецкое кладбище. Когда жена была рядом, Петр даже не глядел на других женщин. А если иной раз и шутил с ними у нее на глазах, то всегда делал это так, что каждому было ясно: это лишь шутка. В присутствии жены для него не существовало других женщин.
Сейчас, когда после трех лет супружества она наконец зачала, у Петра была одна забота: как привезти ее в Киев. Безмерно счастливый, он не сводил с нее глаз. И не ревновал к Вишневскому, как в свое время — к Павлу. Вишневский, которому перевалило за пятьдесят, казался ему слишком старым, а его ухаживания — жалкими и смехотворными — одним словом, смех и слезы, как и у Трифуна. У Петра просто не укладывалось в голове, что при молодом, красивом муже жена может согрешить со стариком.
А когда все же замечал, что во время прогулки по саду Вишневский в присутствии Варвары, как раньше в присутствии Анны, восторгается розами, кустами, порхающими в темноте светлячками и темной синевой неба, Петр беззаботно смеялся, то был смех терпеливый и вместе с тем презрительный, такой же, какой у него вызывали ухаживания старого Энгельсгофена. Он уверял жену, что если человеку перевалило за пятьдесят, он уже не мужчина.
Вернувшись накануне отъезда с рекогносцировки, он злился на Вишневского лишь за то, что мосты оказались целехонькими. Зачем, мол, было посылать его, премьер-лейтенанта, когда это был в состоянии сделать гусар? Что же до транспорта с бочонками вина, то у него в одно ухо вошло, в другое вышло. Просто он не станет их ждать и все.
Павел провел день на Тисе у паромов, выбирая место для Трифуновых людей, и вернулся под вечер. Варвара только успела привести себя в порядок и успокоиться. Он застал ее сидящей на ступеньках крыльца, которое выходило в сад. Оно было окружено деревянными перилами. Над головой Варвары под стрехой крыльца ворковали голуби, неизменные спутники домочадцев, когда те были во дворе и саду. Правая сторона дома, увитая цветущими гирляндами осенних роз, над которыми нависали и ветви деревьев с подернутой золотом листвой, была уже в густой тени. Ставни в окнах второго этажа были распахнуты. Над домом на скошенных пожелтелых пригорках паслись стреноженные кони. Пожелтели и покрылись багрянцем окрестные леса.