Перешагни бездну
Шрифт:
Что ж, Начальник Дверей заслужил еще большую благосклонность Алимхана, а господин Сахиб Джелял имел возможность еще и еще раз убедиться, что Алимхан вовсе не такой безобидный тюфяк, за какового себя выдаёт в глазах всего света.
Ну, а Сахиб Джелял совсем не глупая сорока. Во всяком случае, Алимхан раскрылся. И вовремя. Не прилети во дворик птица, бог знает, на ком бы эмир сорвал свою досаду, вызванную возражениями. А кто любит, когда ему перечат.
После утреннего намаза эмир пригласил «своего драгоценного друга и советника» к себе в интимный, полный зелени и запаха райхона, дворик,
Едва они переломили лепешки и выпили по пиале ширчар, Алимхан забубнил, не сводя своих угольно-черных глаз с лица собеседника:
— Значит... не хотят инглизы-собаки... не желают... Так... Что будем делать... а?..
— Я говорил уже: инглизы говорят — давайте золото, много золота. Вкладывайте капиталы.— Он сделал паузу и следил за помрачневшим лицом Алимхана.— Платите, говорят, за оружие и снаряжение. Иначе ннглизы не будут иметь дело с вами, с эмиром.
— Но джихад!.. Непременная обязанность мусульманина... особенно против безбожников большевиков... Вы толком не объяснили, не доказали инглизам... Сами не убеждены, наверно. Некоторые держат руку Советов... Сами инглизы торгуют с Внешторгом... Не хотят джихада... Ведь каждый правоверный обязан идти в джихад. Я так хочу!..
В своем раздражении Алимхан уже не сдерживался, и голос его все время срывался.
Своим ответом Сахиб Джелял показал, что он отлично понял заднюю мысль эмира:
— Конечно, джихад оправдан, когда в нём есть необходимость. К примеру говоря, в случае нападения на мусульманские народы европейских завоевателей. Од-нако сейчас джихад готовится против бухарцев и туркестанцев, а они в большинстве — мусульмане. Проливать кровь мусульман нельзя.
Ни одним словом Сахиб Джелял не напоминал больше о золоте.. Алимхан обрадовался и перевел разговор в богословский спор. Он припомнил слова корана: «Мусульманин может сражаться против мусульман, если жизнь его и имущество подвергают опасности». А имущество его, эмира, и даже жизнь подвергаются опасности уже скоро десять лет.
— Джихад! Джихад! Инглизам надо доказать... великое дело, объяснить... Там, в Бухаре... всюду в Туркестане вполне назрело... подготовлено... Наши лазутчики в благословенных наших владениях... Радостные встречи... Верноподданные полны преданности нам — преемнику первых халифов... Сотни тысяч верных мюридов день и ночь возносят моления о нашем возвращении... ждут... Готовы поднять знамя джихада... весь народ с нами... а?.. Не правда ли?., а?..
Руки Алимхан сложил на животе, готовый выслушивать славословия, проливающие бальзам на сердечные раны. Но Сахиб Джелял хоть и проливал обильный бальзам, но такой, который быстро набил оскомину.
«Да, действительно, во многих местах Туркестана идёт борьба, которую можно назвать джихадом. Но джихад выражается в убийствах из-за угла. Газии эмира убивают дехкан, засевающих хлопок, хотя знают, что посевы хлопчатника дело выгодное. Даже в ташкентской газете писали, что в Хорезме баи грозили карами всем, кто вздумает сеять хлопок. Дехкане сказали «хоп», разошлись по курганчам и... приступили к севу хлопка. Не побоялись угроз...»
— Тогда
— Матъякуб! — обрадовался Алимхан.— Славный газий! Ревностный мусульманин!
— Этот ревностный газий до того всем поперек горла острой костью встал, что сами дехкане помогли его изловить.
— Арестовали?
— Вор, носящий имя «Смерть», утащил драгоценности из сокровищницы его тела.
— Убили? — испугался эмир.
— Да, повадился волк в отару, там и голову оставил.
— Но зато в Янги-Арыке — вчера пришло письмо — убили Сайда Камала, батрака. Подлец назвал имена почтенных баев... сокрыли земли и отары... от советских властей.
Захлебываясь слюной, Алимхан с наслаждением рассказывал о том, что близ Гиждувана убили трех женщин, посмевших уговорить мужей вступить в колхоз. В Карши подожгли большевистскую школу. В кишлаке Ялмата, что под Ташкентом, посланцы эмира распространяли слух о начинающейся войне с Англией, и дехкане вернули баю Шаабдурасулю сорок восемь танапов забранной у него во время земреформы земли. Имамы мечетей повсюду грозят беднякам и батракам небесными карами, чтобы не зарились на имения баев. Во многих районах батраки отказываются брать вакуфные земли, принадлежащие мечетям и мазарам. Эмир ликовал:
— Напугались вероотступники! Ислам — залог нашего возрождения... Темному что надо? Молитва да аллах... Духовенство... сила... в его руках! Вакуфы — сто тысяч десятин... двести тысяч... Доход наши верные люди собирают в нашу казну... для джихада.., Вот купим у инглизов винтовки, патроны. В Бухаре в одном медресе тайно живут и проповедуют пять ахунов. Для них мюриды-пастухи в секретном месте в степи... пасут пять тысяч баранов... тайком от сельсовета... И наш муфти Аскер Абдуллаходжа Садр, сохраняя улыбку коварства, проживает в Бухаре, и казий Ариф Ходжа Судур... Помните нашего шейхульислама Икрама... Сыпок его... тоже спокойно живет в Бухаре и замазывает глаза советским властям... Да и Омархан с комиссарами ладит... живет...
— Омархан? — слегка поморщился Сахиб.— Сын расстрелянного казикалана? И он в Бухаре? Он ведь жил в Кундузе у афган? Ещё, помню, проиграл в кости жену и сына и в придачу девятнадцать тысяч баранов.
— Да, да, сын мученически убиенного казикалана... А Хаджи Акрам Сабахеддин, а Абдулхаким, а Абдулхайр...— И эмир, закатив глаза, перебирал имена и фамилии видных духовных лиц, которые остались в Бухаре и служат ему и его делу. Он хвастался тем, как много у него в Советском Узбекистане единомышленников. Он хотел поразить воображение Сахиба Джеляла. Он все ещё попрекал своего советника, осмелившегося покинуть когда-то его, своего государя, в трудные времена. Но Сахиб Джелял вернулся к своему эмиру, и это вселяло в него уверенность. Такие мудрые и сильные сторонники очень нужны государю в его изгнании. И потому эмир спешил, захлебываясь и брызгая слюной, рассказать, как безотказно действуют могущественные силы Бухарского центра Кала-и-Фатту, созданного еще в 1922 году на совещании в Кабуле представителей всех антисоветских сил. Он говорил и говорил.