Перстень Агируса
Шрифт:
Пролистнув случайно пару страниц, мы наткнулись на карандашный или чернильный рисунок, изображающий того же молодого человека, что и на портрете, но в профиль. Видимо, художник делал эскизы. Эмили наклонилась над рисунком и удивленно пробормотала:
— Слушайте, но это же вылитый Марк!
— Сходство полное, — подтвердил Дикки, — но откуда мы знаем, что это старый портрет, а не современная подделка? Девушки, я не понимаю, вы что, всерьез восприняли слова Марка?! А мне видится в его «признании» всего две возможности: это либо обман, либо безумие, простите, но третьего не дано!, — возмущенно выкрикнул
— Тем не менее, данное Марку обещание о сохранении «тайны» я сдержу.
Я пожала плечами, а Эмили предложила:
— Давайте займемся делами, а через час отправимся в Мейсен Мэнор и, возможно, узнаем что-то интересное.
***
Ворота поместья были закрыты и я, выйдя из машины, позвонила в звонок, укрепленный на кирпичной колонне. Секунд через двадцать ворота открылись и мы смогли въехать вовнутрь.
На этот раз нас встретил не Марк а мужчина средних лет в черных брюках и темно-синей рубашке. Он представился как Джек Слейтер, помощник профессора Мейсена и проводил нас в столовую, где уже был накрыт стол для чая. Возле окна стояли Марк и профессор Мейсен. Они повернулись в нашу сторону и профессор, сдержанно поздоровавшись, предложил всем сесть за стол.
— Как случилось, мистер Милфорд, что вы услышали разговор моего племянника с мисс Грей?, — спросил Альфред Мейсен, буравя ледяными глазами Дика.
— Случайно, сэр. Я тестировал работу камер наблюдения и проверял звук на полную громкость, когда мы услышали слова Марка о том, что ему двести восемьдесят лет.
— Сначала мы оторопели, — подхватила нить разговора Эмили, — но через пару секунд решили, что Марк шутит, однако он с полной серьезностью объяснял Энни в чем заключается опасность разоблачения.
Снова заговорил Дикки:
— Тогда я по громкой связи предупредил вашего племянника, сэр, что мы слышали разговор и предложил ему войти.
— Понятно, спасибо, — сухо сказал профессор и, обернувшись к Марку, с упреком заявил:
— Ты мог все обратить в шутку, но почему-то не воспользовался возможностью...
— Да, я подумал, что в сложившейся опасной ситуации друзья Энни должны знать правду, иначе, не понимая что происходит, они могли бы подвергнуться неоправданному риску.
— Ну да, ну да... подвергнуться риску... а так получилось гораздо лучше — мы всего лишь рискуем стать подопытными кроликами, но нам-то не привыкать, — издал язвительную реплику профессор.
— Эми и я не раскроем вашу тайну, сэр, — спокойно и веско заметил Дикки.
— Ладно, — профессор принялся наливать молоко в чашку, — давайте-ка выпьем чаю, нужно подкрепиться перед Исповедью Номер Два.
Чай я выпила, а вот съесть ничего не смогла из-за волнения, нетерпения, ожидания и страха перед неизвестностью. А профессор пил и ел с аппетитом, налегая на творожную запеканку с тыквой. Эмили и Ричард отведали необычное блюдо из половинок вареных яиц, сыра и чего-то зеленого с полосочками соуса из горького шоколада. Марк ничего не ел, а поглядывая на меня, лишь пил чай.
Закончив чаепитие, мы перешли в гостиную, удобно расселись на диванах и креслах, и приготовились слушать. Профессор приступил к повествованию, его речь текла неторопливо и плавно.
— Я вынужден
— Чтобы все хитросплетения нашей странной истории стали понятны, мне следует начать с того момента, когда я родился в 1713 году, рождение мое произошло вне брака.
Мой отец, назовем его, условно, Вильгельм, был курфюрстом 27одной германской земли, который имел единственного законного наследника. Будем считать, что наследника звали Генрих.
Моя мать являлась четвертой дочерью старого вдовца-ростовщика и не принадлежала к знатному роду. Вильгельм соблазнил ее и забрал из семьи. В силу большой симпатии отца к моей матери, я с рождения получил его благосклонность и воспитывался вместе с законным наследником, будучи его младшим, единокровным братом, а позднее и другом, — рассказывал Альфред Мейсен.
В гостиную неслышным шагом вошла стройная женщина. Ей можно было дать от тридцати до сорока лет, темноволосая, с короткой стрижкой, одетая в бордовое платье. Она принесла кока-колу, минеральную воду и стаканы на подносе. Женщина поставила все это на низенький столик и так же беззвучно направилась к выходу, не проронив ни слова.
— Спасибо, Рэйчел, — сказал ей вслед профессор. Я догадалась, что это была Рэйчел Слейтер — жена Джека Слейтера.
— Вильгельм, мой отец, — рассказывал дальше профессор, — заботясь о репутации моей матери, выдал ее замуж за дворянина из своей свиты и отправил новобрачных с дипломатической миссией в Польшу. Меня же он оставил при себе, желая следить за моим воспитанием и образованием.
Мне очень хотелось изучать медицину, однако Вильгельм не позволял мне этого, считая врачебное дело ремеслом и неподходящим занятием для сына курфюрста, пусть и внебрачного. Мне, по его мнению, надлежало сделать военную карьеру. Мой единокровный брат Генрих женился, в жены ему досталась милая и добрая девушка — дочь европейского монарха. А я совсем не думал о делах сердечных, меня влекли науки — химия, биология, а особенно интересовало устройство живых организмов.
Профессор Мейсен усмехнулся, — меня и сейчас это интересует, правда на более глубоком уровне.
— Да... так мы и жили в нашем замке, пока однажды на охоте Вильгельм не попал под дождь. Он вернулся мокрым и продрогшим, к вечеру поднялась температура, а через пару дней стало ясно, что мы имеем дело с воспалением легких. Пока длилась эта недолгая болезнь моего отца, я укрепился в своем желании изучать медицину, наблюдая беспомощность придворных лекарей, «искусство» и методы которых уже тогда казались мне нелепыми и даже вредными. Мой отец не смог побороть воспаление легких и умер.
Я тяжело воспринял потерю потому, что любил Вильгельма. Мать моя была далеко и забыла обо мне, обзаведясь пятью другими детьми, рожденными ею от мужа. Единственным близким мне человеком остался единокровный брат Генрих, который, будучи законным сыном, унаследовал имущество и власть своего отца. А мне от отца досталось поместье в Англии, которое Вильгельм еще в юности получил по наследству как потомок семьи Фридриха Хромого.