Перстень старой колдуньи
Шрифт:
– Ой, Нил Алексеевич!
– в восторге Женя готова была его расцеловать. Как это здорово! И так вот вы и нашли свою скамью, а потом пол жизни занимались её реставрацией?
– Не свою, а Врубеля.
– Да, конечно, Врубеля... Но ведь она почти вся была разрушена, а вы буквально из ничего по кусочкам её так собрали, что вон она стоит - на горе - и никто никогда не скажет, что реставрирована. Это же такое искусство, Нил Алексеевич! Вы тоже по-своему великий художник.
– Э-э-э, деточка!
– Нил Алекеевич помрачнел.
– Во-первых, там табличка имеется, где сказано: кто, да что это дело сделал. Ну да ладно... А я яремесленник, только и всего. Занятие мое - ремесло. И не нужно путать искусство художника и работу простого
– он обвел комнату широким жестом.
Никита под столом старательно наступал Жене на ногу. Но она и сама поняла, что разговор этот - о высочайшем его искусстве - их хозяину отчего-то неприятен.
– А уж если говорить, - разговорился сегодня я что-то!
– то скажу так. Эту историю я вам рассказал, потому что вы только-только в жизнь вступаете. Если хотите, в ней - в истории этой - образ дан, образ художника. Да, что там - каждого человека, если только он человек, а не тля бесполезная... Потому что творчество - оно каждому дано, в любом деле свою красоту найти можно. А творение красоты - дар Божий.И к ней - к красоте, человек с самого детства, даже не понимая того, душой стремится ... А она всякого хоть раз в жизни зовет, сердце все насквозь обожжет... и все. Позвала - иди! Аповерил в себя ишагнул за ней - свет её навсегда уж с тобой.Ему нельзя изменять. Это долгий путь, и не всякому он по плечу. На пути этом, ох, как несладко! В особенности,настоящему художнику, который сам себе предъявляет самый суровый счет. Множество испытаний, - тяжких, порой, трагических... Разлад с близкими, разлад с собой! И часто на волосок от смерти художник! И чем выше дар его - тем серьезней будут посланы испытания. Слишком многое тут, на земле, против этого света повернуто. Да и Господь испытует: осилишь? Справишься? Одолел ли себя, чтобы другим радость нести? Но если вы, детки, в неё - в благодать - поверите... засветит она вам, улыбнется нездешним светом, словно отблеском света высшего, - и тогда ничего и никого уж не бойтесь и знайте, что будете вы с тех пор под покровом защиты и Божьим благословением... Хотя искушения-то... ох, какой силою надо обладать, чтобы справиться с ними и, не сворачивая, по своей тропинке идти!
Он глубоко задумался. Казалось, даже позабыл о своих гостях. А они не решались нарушить его молчание. Видели - и так человек выложился сверх меры, а говорить явно он не любил и к делу этому не привычен...
– Ох, что это я! Ну и хозяин...
– всполошился Нил Алексеевич, придя в себя.
– Не хотите немножечко прогуляться? В местную церковь заглянем - там сейчас как раз служба идет. Церковь уникальнейшая - изящная как игрушечка, вся расписана Васнецовым, Поленовым, Серовым, Репиным, Врубелем... всех сейчас не перечту. Это редчайший памятник русской культуры начала века гордость Абрамцево! Ну вот, такое у меня предложение. А потом - на боковую. Вы ведь ночуете у меня?
– Ой, я же Марью Михайловну не предупредила! Там же Слоник!
– вскочила Женя.
– Евонька, да ничего не будет со Слоником - Марья Михайловна все сделает как надо. Она же говорила, что ей возиться с ним - только в радость. А мы ей завтра гостинцев из Абрамцево привезем.
– Да, тут магазинчик сувениров хороший, - кивнул Левшин, внимательно наблюдая за девочкой.
– Послушай, Женечка,как это так: то этот малый тебя Евойвеличает, то Женей... Ты сама-то не путаешься? Евгения - по-гречески благородная значит. Что за имя! Век бы носил, будь я дамой... Ты разве благородство вместить в свою душу не хочешь? Весь век будешь искушения поедать?!
– его взгляд был и суров, и насмешлив одновременно.
– А как это... поедать?
– не поняла Женя.
– Ну, праматерь нашу, Еву, змей-искуситель соблазнил отведать плод от древа познания. А это людям было запрещено Богом. Все им разрешил, в раю поселил, жизнь дал вечную, любовь и свое отцовское благословение... Только велел - этого одного не трогайте.
– Она - наша мамаша первейшая - не послушалась. И яблочко от запретного древа сгрызла. А кто подначил её на просьбу Отца наплевать, а? Помнишь?!
– Змей-искуситель, - пролепетала Женя, краснея.
– Во-о-от! И с тех пор мы, людишки-то, из рая изгнаны, вечной жизни лишились, как и многого того... о чем мы с вами, грешные, даже помыслить сегодня не можем. Далеко человек от Небес! Не поднять головы и даже мыслию не дотянуться...
Он закурил вторую папиросу прямо от первой и все продолжал мерить комнату быстрыми нервными шагами.
– Все! Понесло меня! Давайте на воздух...
– Нил Алексеевич...
– несмело заикнулся Никита.
– А вы... мы тут... Сергей Александрович говорил, что можно к вам с просьбой одной обратиться...
– Ну, давай свою просьбу, - затушив окурок, Левшин уселся на свой топчанчик и обхватил ладонями голову.
– Понимаете... Женя - она лепит из глины. Разные фигурки - зверей там всяких, людей...
– Цветы, - робко вставила девочка.
– Эге! Это интересно. И в чем нужда твоя, Евгения?
– Да я...
– она не могла вот так с ходу обратиться с просьбой к жесткому и суровому Левшину, хоть понимала, что он - человек добрейшей души...
– Жене нужно весь процесс освоить, - выручил подругу Кит.
– А для этого нужна печка для обжига. И Сергей Александрович нам сказал, что вы можете помочь... вот.
– Хм! Да, узнаю Сережу...
– покачал головой Левшин, и непонятно было: осуждает он своего знакомого или наоборот.
– Печь такая, какая тебе нужна небольшая и самая простенькая у меня имеется. Но и она не подушка пуховая! Тяжесть это большая. Как вы её до Москвы-то дотащите?
– Я донесу!
– поднялся Никита.
И сам тон его голоса - твердый, решительный, и вид его непреклонный, пожалуй, больше всяких слов убедили Левшина.
Он молча кивнул и вышел. А минут через пятнадцать вернулся, неся под мышкой объемистый и явно весомый сверток, обернутый в старенькое одеяло и обвязанный веревками.
– Вот тут все, - он указал на сверток.
– Она сейчас в разобранном виде, но Сергей её в два счета соберет.
– А как узнать?
– нет, Женя решительно робела перед этим непростым человеком.
– Как я пойму, что в ней и как устроено? С ней научиться работать нужно. А есть какие-то книжки для этого?
Ни слова не говоря, Левшин порылся на своих полках с книгами и извлек одну, аккуратно обернутую в газету.
– Это пособие для начинающих керамистов, - протянул он книгу Жене. По ней уж многие ремесло это освоили. Хотя, что это я? Художник керамист не ремесленник... Дай тебе Бог всю жизнь подниматься вверх по невидимой лесенке, к совершенству идти... А чудеса - они всегда восхождение человека как будто вешками отмечают. Чтоб, значит, не мельтешил и помнил - не одинок он. Глядят на него... ведут. И не пропадет он - ангел-хранитель не выдаст, если, конечно, сам себя не предаст. Воо-о-от. Если хотите, это мое вам Рождественское пожелание. Пусть чудеса случаются в вашей жизни... Да, что там - они уже ждут вас! Учтите, - хитро подмигнул им Нил Алексеевич, - все, что загадано в Рождественскую ночь,обязательно сбудется...
Женя смотрела на Левшина во все глаза с каким-то детски-наивным радостным выражением. Ни от кого ещё она не слыхала таких слов. И теперь целительным бальзамом они капали прямо в её раскрытое сердце, прямо в душу, исстрадавшуюся, раздвоенную... Душу, которая мечтала о цельности. О красоте.
– Ну что, друзья, пойдемте! Разговорами сыт не будешь. Давайте-ка на красоту поглядим, свечки поставим...
– Одну минуточку, - Женя рылась в своей сумке.
– Я только хотела носки сухие переодеть, а то мои промокли, когда мы по снегу глубокому к скамье пробирались.