Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)

Скотт Вальтер

– Отец, – сказал оружейник, – она молится… Я не смею

с ней заговорить, как не смел бы прервать епископа, когда

он служит обедню.

– Ну, завел свое, отважный и доблестный олух! – сказал

ее отец и, обратившись к дочери, добавил: – Мы лучше

всего отблагодарим небо, доченька, если вознаградим по

заслугам наших ближних. Вот перед тобою тот, кого гос-

подь избрал своим орудием, чтобы спасти тебя от смерти, а

может быть, и самого худшего –

от бесчестья. Прими его,

Кэтрин, как верного своего Валентина и того, кого я желал

бы назвать своим любезным сыном.

– Потом, отец! – возразила Кэтрин. – Сейчас я никого не

могу видеть… ни с кем не могу говорить. Не примите это за

неблагодарность – я, может быть, слишком благодарна

тому, кто стал орудием нашего спасения, – но позволь мне

сперва помолиться святой заступнице, во благовремение

пославшей нам избавителя… и дай мне минутку, чтоб на-

деть платье.

– Ну, слава богу, девочка! Одевайся на здоровье, уж в

этом тебе отказа не будет: первый раз за последние десять

дней ты заговорила как женщина. В самом деле, Гарри,

хотел бы я, чтобы моя дочь отрешилась от своей неруши-

мой святости, пока не настала пора причислить ее к лику

святых, как вторую святую Екатерину.

– Нет, кроме шуток, отец! Клянусь вам, у нее уже есть

по меньшей мере один искренний почитатель, готовый

служить ей на радость так преданно, как только способен

грешный человек. Итак, я на время прощаюсь с тобой,

прекрасная дева, – заключил он с жаром, – и да пошлет тебе

небо сны столь же мирные, как мирны твои помыслы, когда

ты не спишь. Я пойду охранять твой покой – и горе тому,

кто посмеет его нарушить!

– Мой добрый и отважный Генри, чье горячее сердце и

так вечно не в ладу с безрассудной рукой! Не ввязывайся

больше этой ночью ни в какие споры. Прими, однако, мою

искреннюю признательность и постарайся, чтобы мысли

твои стали такими же мирными, какими кажутся тебе мои.

Завтра мы встретимся, и ты уверишься в моей благодар-

ности. Прощай!

– Прощай, владычица и свет моего сердца! – сказал

оружейник.

Сойдя с лестницы, что вела в комнатку Кэтрин, он хо-

тел уже выйти на улицу, когда Гловер подхватил его под

руку:

– Я готов радоваться этой ночной драке, как никогда

еще не радовался звону мечей, если, Гарри, она и впрямь

образумила мою дочь и научила ее ценить тебя по заслу-

гам. Слава святому Макгридеру17! Я даже чувствую неж-

ность к этим озорникам, и мне жаль злополучного влюб-

ленного, которому уже никогда

не придется носить на

правой руке шеврон. Эх! Бедняга до могильной доски бу-

дет чувствовать свою утрату, особенно когда станет наде-

вать перчатки… Да, впредь он будет платить нам за наше

искусство половинную плату… Нет, оставь, нынче ни на

шаг от этого дома! – продолжал он. – Ты не должен от нас

уходить, никак не должен, сынок!

– Я не уйду. Но, с вашего разрешения, покараулю на

улице. Нападение может повториться.

– Когда так, – сказал Саймон, – тебе способнее будет

отогнать их, оставаясь в стенах дома. Такое ведение боя

наиболее подобает нам, горожанам, – отбиваться из-за ка-

менных стен. Этому мы хорошо научились, выполняя по-

17 Название местности близ Перта, именуемой в просторечии Экклезмагерди

(Ecclesia Macgirdi), еще уберегает от полного забвения память об этом древнегэльском

святом.

винность по несению стражи. К тому же в эту ночь было

довольно переполоха и шума, нам обеспечены мир и покой

до утра. Ступай же за мной.

С этими словами он потащил охотно сдавшегося Генри

в то самое помещение, где они ужинали и где старуха, ко-

торую, как и других, подняло на ноги ночное сражение,

быстро развела огонь.

– А теперь, мой доблестный сын, – сказал Гловер, – чего

бы ты хотел выпить за здоровье твоего отца?

Генри Смит дал усадить себя на дубовую скамью и

сидел, не отводя глаз от огня, бросавшего красные отсветы

на его мужественное лицо. Он вполголоса бормотал про

себя:

– … «Добрый Генри»… «отважный Генри»… Ах! Если

бы она сказала «милый Генри»!

– Это что за напитки? – рассмеялся старый Гловер. –

Таких в моем погребе нет. Но если херес, или рейнское, или

гасконское подойдут для этого случая, скажи только слово,

и запенятся чаши… Так-то!

– «Горячая признательность», – продолжал вполголоса

оружейник. – Такого она мне раньше никогда не говорила:

«горячая признательность»… Смысл этих слов не слишком

ли растяжим?

– Он окажется, друг, растяжим, как шкурка козленка, –

сказал Гловер, – если только ты положишься во всем на

меня. Ответь же, чего ты хочешь выпить за завтраком?

– Чего вам самим угодно, отец, – небрежно сказал

оружейник и снова принялся перебирать сказанные ему

Кэтрин слова. – Она упомянула о моем горячем сердце, но

упомянула и о моей безрассудной руке. Как же мне изба-