Первозимок
Шрифт:
Петька послушался опять и сначала лег навзничь, на спину, однако потолок стал валиться на него... Это кружилась голова. И, закрыв глаза, он повернулся на бок.
– Это ты вниз головой долго был, и прилив крови вышел...
– не переставала рассуждать знающая все на свете бабушка.
– А притом голову твою напекло солнцем. Вот как он тебе дорого этот кобелек достанется... И правда, что охота - пуще неволи! Если б я понуждала тебя - так не ходил бы ты каждый день за грибами... А тут уж, почитай, месяц - без отдыху... И столько всякого понатаскал, что и девать некуда, и сушить - не найду где... Солить разве?.. А насчет яиц я покамес не выведала... Но за такую уймищу грибов выдадут!
– Повторила: - Выдадут - никуда не денутся... Только, мож, и кобелька того уже нету? Все мотаешься да
– Я ему и молока еще много раз приносил от наших из Староверовки... Молозиво пока было...
– чуть слышным голосом признался Петька.
– А Сережка, стало быть, охолонул от этой затеи? Чегой-то не видно его, перестал к нам ходить...
– Нету его...
– подтвердил Петька. И напомнил: - Отчим, должно быть, куда взял его с собой или не выпускает...
Серега жил в противоположном конце единственной, зато широкой и длинной-предлинной деревенской улицы, так что от Петькиной избы, как говорил склонный к сильным преувеличениям Петька, до Сереги было почти все равно как от Северного полюса до Южного...
Он хотел напомнить и об этом. Но бабушка упредила его:
– Ты молчи, ты лучше поспи. Поспи чуток - передохнуть надо!
И она вышла на улицу. А Петька снова закрыл глаза и через некоторое время действительно забылся в коротком, но оздоравливающем сне.
К утру Петька почти совсем оправился. Но решил все-таки передохнуть и впервые за последние дни не пошел в лес на промысел.
Однако дома тоже не сиделось... А может, потому он и остался, чтобы наведаться к Сережке: мало ли что... Лес - ведь лес и есть. А фронт не утихал боями. И про банду Аверкия деревни все полнились устрашающими слухами. Даже военные наведывались в село уж сколько раз и про него, будто между делом, расспрашивали...
Но выскользнуть из дому Петька не успел. А мечталось ведь и на Расхвата взглянуть заодно - по пути было... В избу вошла бабушка.
– Легок на помин твой дружок! Идет, вижу. Да только чтой-то не по-всегдашнему: видать, не с радостью... Радость - она голову вверх поднимает. А он - как в воду опущенный...
Однако Петька, уже не слушая ее, выскочил навстречу другу. Поздоровались за руки, по-мужски.
– Ты чего это - пропал совсем?
– без укора спросил Петька.
Сережка поглядел виновато.
– Я думал, знаешь... думал, вдруг кто-нибудь зацапает нашего Расхвата?.. Ну... и решил, чтоб не сплоховать...
– И, быстро взглядывая на Петьку, Серега заключил: - В общем, забрал я его у дядьки Савелия!
Петька оторопел от неожиданности. Даже рот приоткрыл, вдруг пересохший сразу.
– Как... забрал?
– Как уговаривались. За двадцать яиц...
Последнее уточнение как-то проскочило мимо Петькиного сознания. Им завладело сразу гораздо более важное:
– Значит, он сейчас у тебя, Расхват наш?!
– У меня и не у меня...
– пробормотал Сережка, виновато отводя в сторону свои глаза от восторженного, возбужденного лица товарища.
– В колхозе ведь теперь уже есть куры... Отчим как-то раздобыл яиц - он, что хочешь, раздобудет...
– без удовольствия разъяснил Сережка.
– Куры хорошо нестись стали - как знают, что для своих, а не для немцев... Так вот я гляжу, в чулане, на ватнике, их куча целая... Думаю, чего им лежать без толку?.. И отсчитал дядьке Савелию двадцать штук. Себе - ни одного!
– зачем-то быстро заверил своего друга Сережка.
– Думаю, куры так разнеслись, что яиц этих уже через день, через два - не куча, а гора станет, и Елизар ничего заметить не успеет.
– Своего отчима Сережка за глаза чаще всего называл по имени. И уж не месяц, не два, не три они жили вместе, но мать свою он втайне никак не мог простить или одобрить за ее измену погибшему отцу-солдату.
– Да заметил он...
– И Сережка опять сник.
– Не то заметил, что двадцать яиц я взял, а что новый жилец у нас в избе появился... Я его в сенях, в самом углу, устроил, позагородил, как мог... А ему понравилось, глупому, что я с ним. Пока Елизар где-то в отъезде опять таскался - на шаг отойти не дает, даже чтобы к тебе сбегать... А Елизар вдруг заявляется... Я прикрыть-то успел Расхвата: специально тряпок для такого случая наготовил. Но
– Сережка помолчал некоторое время, глядя через Петькино плечо вдоль улицы, потом в небо, по сторонам: туда-сюда...
– Елизар сразу - к матери!.. Ещё, мол, не хватало поганить дом псиной! Да еще эту псину кормить! Она, мол, больше человека жрать требует и нужды никакой не понимает. Не время - долдычит матери - забавами заниматься... А потом ведь догадался-таки яйца пересчитать. Уж тут и дым коромыслом... Вытурил он меня вместе с кобелем из дому!
– неожиданно сообщил Сережка, взглядывая на Петьку. Потом уточнил: - Меня-то, конечно, не насовсем... А Расхвата велел на глаза ему не показывать. Я его в овраге устроил, постель туда перетащил. Там, помнишь, выемку - где глину брали?.. Перегородил я ее. Так все равно это не дело. Скулит он, лает, как ухожу... А я что?
– спросил сам у себя Сережка.
– Елизар настрого приказал кобеля отдать, а яйца ему все как одно вернуть - они, дескать, колхозные... А где их возьмешь теперь - яйца эти? Дядька Савелий небось давно поел все... Да и не по правилам тогда выходит: сначала отдавать, потом забирать... Уговаривались ведь, сами его просили - не силком он их у меня взял... Все по-честному было... Вот какие дела.
– И Сережка горестно замолчал, глядя на друга. Добавить ему что-нибудь к тому, что он уже сказал, было, как ни крути мозгами, нечего. И Сережка опять посмотрел в небо, на улицу за Петькиной спиной, потом туда-сюда - по сторонам.
– Что же ты наделал?
– упрекнул Петька.
– Чудак-человек... Ведь мы ж с тобой и с бабушкой договорились насчет кобелька! И грибов, и ягод уже столько набралось, а бабушка насушила, что выменяли б мы эти двадцать яиц несчастных! А ты...
Сережка невесело опустил голову: оправдываться теперь, отрицать свою вину было бы глупо.
Петьке стало даже чуточку жаль друга: ведь не зла тот хотел, а как лучше...
– Послушай, - сказал Петька.
– У нас теперь сушеных грибов столько... А я вчера еще свежих целый мешок набрал! Ты предложи своему отчиму все их - за яйца! На еду вам в десять раз больше хватит всем троим, с Елизаром вместе, чем яиц этих...
– Предложи...
– уныло повторил Сережка.
– Так он и послушает меня, Елизар, когда упрется...
– Это правда...
– согласился Петька.
– Тут надо дядьку Савелия привлекать... А лучше - бабушку!
– Ее!
– сразу веселея, подхватил Сережка.
– Она уломает! Она у тебя все может! И значит...
– неожиданно засуетился Сережка.
– Я тогда побегу! За Расхватом! К тебе его приведу!
– Это ты подожди, - остудил его Петька.
– Еще и с бабушкой, и с отчимом твоим договариваться надо. А то он и спохватиться может: яйца, скажет, мои - значит, и кобель тоже мой!
– Так ведь прогнал он собаку!
– воскликнул Серега.
– Сказал: чтоб с глаз долой! Как теперь слово свое назад крутить будет? А Расхвата жалко.
И Петька, подумав, наверное, всего секунду, отчаянно махнул рукой.
– Давай! Волоки его!
– И со знанием дела наказал Сережке: - А так, шибко не жалей, не балуй пса. Настоящую собаку нельзя очень баловать. А Расхват наш будет настоящей!
Через несколько минут, после того как Сережка и Петька уже разошлись, бабушка Самопряха степенно отправилась через всю деревню к Елизару.
И пробыла она там долго.
Доподлинно их разговора Петька знать не мог, да и выведать не пытался. Но из короткого бабушкиного сообщения понял, что сначала Елизар долго упирался, твердил, что яйца те общественные... Сказал, что райпотребсоюз их сам выменивает, за яйца даже ситец предлагают... И кур дали колхозам: только чтобы кормить да ухаживать. А яйца: под несушек самую малость - под тех, какие заквохчут, остальные - в казну, государству то есть... Но когда выяснил наконец, что за столько грибов, трав лекарственных и ягод, сколько насушила Петькина бабушка, можно все-таки не два, а четыре десятка яиц, даже пять с гаком выменять, взял корзину, мешок и самолично отправился с бабушкой за ее товаром.