Первозимок
Шрифт:
Жизнь у Расхвата резко изменилась в лучшую сторону. Свобода - она хоть для человека, хоть для маленькой букашки - свобода: ее ничем не заменишь.
За месяц он подрос и стал уже большой собакой. А если думал расти так быстро и в дальнейшем, то мог на самом деле с быком сравняться.
Широкий в кости, со зримо взбугрившимися мускулами, Расхват не мог подолгу оставаться в покое. Да Петька и не собирался держать его в покое, как ляльку. С первого дня занялся регулярными тренировками пса, не жалея
Проснувшись под кутником у порога, Расхват потягивался, напрягая все тело, потом устраивался на животе и затихал, положив свою лобастую морду на широкие лапы, будто задумывался, припоминая, что предстоит ему и Петьке сделать за сегодняшний день... Потом, как бы все обдумав, поднимался и, подойдя к кутнику и став на него передними лапами, схватывал зубами край лоскутного одеяла (вернее, того, что осталось от него) и начинал стаскивать его с Петьки.
Тот спал крепче Расхвата и, чувствуя во сне, что с него тащат нагретое за ночь тряпье, хватался руками за другой край одеяла... Тогда Расхват негромко подавал голос и нетерпеливо скулил.
Петька от этого сразу просыпался.
– Ах, это ты, Расхват!
– каждое утро теперь как будто заново радовался Петька и, сбросив одеяло, туг же, бодрый, садился на кутнике, ища глазами ботинки...
А затем они вместе выбегали на огород.
Петька для этого защелкивал отысканный Сережкой где-то у отчима Елизара «карабин» на ошейнике Расхвата и, отпустив поводок, распахивал дверь...
Расхват стремительно рвался вперед, и потому сдерживать его было не так-то просто...
Оказавшись во дворе, Петька требовал:
– Рядом, Расхват! Рядом!..
– И решительно подбирал поводок.
Но молодому Расхвату не терпелось помчаться во всю прыть через раздолье огородов за околицу, и при любой возможности он вырывался вперед.
Петька при этом резко дергал за ошейник, как советовала ему инструкция неведомого старшины, и, почти как взаправду, замахивался концом поводка...
А когда Расхват, подчиняясь команде, сдерживал шаг, Петька поглаживал его по густой шерсти на загривке и ласково повторял:
– Хорошо, Расхват... Хорошо...
Затем уже сам пускался бегом и освобождал на всю длину поводок.
Но, пробежав так метров двести - триста, он вновь дергал за ошейник и требовал:
– Расхват, рядом!.. Рядом!
– При этом опускал свою левую руку к ноге.
Если Расхват приостанавливался неохотно - Петька все же, как полагается, легонько стегал его кончиком поводка.
Кобель поджимал хвост и оказывался у левой Петькиной ноги. Тогда опять ласково, даже радостно немножко, со светлым выражением на лице Петька повторял:
– Хорошо, Расхват... Хорошо...
Так и на этот раз, проделав большой круг и убедившись, что собака идет рядом, слушаясь команды, Петька наконец
– Гуляй!
Эту команду Расхват выполнял всегда чисто и, можно сказать, почти с первого дня - без принуждения.
Оглянувшись на Петьку, он пустился через поле вниз, к ручью, легко, без напряжения перемахнул через него и помчался по лугу, делая круг за кругом...
Петька не только тренировал собаку, но и тренировался сам...
Родилась у него и день ото дня укреплялась в голове мысль, которую он пока не решался поведать даже своему лучшему другу Сережке...
Фронт не совсем остановился: где-то справа и слева от Петькиной деревни Подлесовки с тяжелыми боями наши войска все-таки отвоевывали у фашистов населенный пункт за населенным пунктом... Однако то, что стремительное наступление временно затормозилось, подстегивало Петьку. Скрывая свои тайные думы ото всех, он решил, обучив как следует Расхвата, бежать с ним на фронт - в разведку. Тогда, думал Петька, начнется последнее, безостановочное - до самого Берлина - наступление! Фронтовики, безусловно, примут их в свои ряды, только взглянув на Расхвата и проверив самого Петьку.
Потому-то Петька и себе на тренировках не давал спуску: прыжки, бег, выжимание тяжестей (камней, коряг), ползание по-пластунски, метание «гранат» - всего, что годилось на это и попадалось под руку... А верный Расхват, играя мускулами, носился при этом вокруг него как очумелый...
Только закончив собственные тренировки, Петька опять властно подзывал:
– Расхват, ко мне!
– И стоял, оглядывая луг.
Разыгравшийся Расхват первое время не очень-то реагировал на его приказ и даже старался делать вид, будто ничего не слышит.
И тогда уж с нотками угрозы в голосе Петька повторял еще раз:
– Ко мне, Расхват!
– И резко опускал руку с высоты своего плеча к ноге.
Будто ударившись о невидимую преграду, Расхват сначала затормаживал бег, затем, поколебавшись мгновение, круто поворачивал и бежал к Петьке...
Собачьи раздумья и колебания от тренировки к тренировке становились все короче, а смена своего неукротимого бега в самых неожиданных направлениях на единственное, требуемое - все четче и стремительней.
Но, подбежав к Петьке, Расхват еще не один день со всего маху кидался ему на грудь, едва не сбивая с ног, и надо было терпеливо повторять ему:
– Сидеть, Расхват! Сидеть...
Только уж после того как Расхват усаживался на задние лапы рядом с левой Петькиной ногой, юный дрессировщик разжимал правую ладонь и подносил к его пасти далеко не свежий, крохотный, заветренный, но все-таки сбереженный для такого дела кусочек мяса...
Это была еще одна, непредусмотренная в тетради, трудность: расстараться достать где-то хоть крошку мяса. Розысками этого лакомства для собаки добровольно занимался Сережка.