Первые шаги
Шрифт:
Среди учителей города прогрессивно настроенных было немало. Многие из них сочувственно относились к революционерам и даже оказывали помощь в виде предоставления квартиры или хранения литературы, запрещенной цензурой. Но Рая первая вступила в подпольную революционную организацию. Ввел ее Вавилов, с которым она вначале очень дружила, но после разгрома меньшевиков Ястребовым Рая выступила на собрании и заявила открыто, что отныне она большевичка. Дружба ее с Константином порвалась.
Убийство было совершено уже перед самой
Всем было понятно, от чьих рук погибла Рая, да черносотенцы и не скрывали, что это дело их рук.
— Пусть еще какая сунется в большаки! — умышленно коверкая слово «большевики», говорили они. — Веревок для всех хватит…
Но по распоряжению Плюхина полиция два месяца таскала на допрос жителей поселка, железнодорожников, якобы разыскивая убийц молодой учительницы.
Постепенно суживался круг возле Максима Ружина. Ему уже нельзя было совсем показываться в районе станции. Один раз чуть не захватили и в подгорной квартире. Об аресте предупредил один из городовых. Он подошел на базаре к Мезину и, не глядя на него, прошептал:
— Сегодня вечером придем с обыском на Канатную, восемь. — И, не оглядываясь, ушел.
Степаныч сначала остолбенел: полицейский предупреждает об аресте! Но, опомнившись, немедленно послал за «сапожником» — так числился Ружин на Канатной.
— Что ж это делается? — говорил казак удивленно Максиму, когда тот вместе с посланным пришел к нему. — Городовой революционеров предупреждает…
— Это значит, что революционная правда приводит к нам самых неожиданных людей. Потом — среди городовых есть и такие, которых загнала нужда, — ответил Максим. — Ты вот скажи, где же мне ночевать. У тебя не сцапают? Ведь неспроста подошел к тебе, — видно, поговаривают…
— Ночуй здесь! Коль что, через забор к соседям переправим. Там тоже свой человек живет. Может, еще и сбрехал тот…
Но городовой не обманул. Ночью в доме номер восемь перевернули все сверху донизу, но безрезультатно.
— Надо уезжать тебе, Максим! Больно пристально охотятся за тобой, — сказал утром Степаныч Ружину.
— Вот прибудет смена, тогда уеду, — ответил Ружин.
И сменщик явился. Встретились они у Мезина.
— Да неужто ты у нас теперь будешь? — радостно стиснув руку приезжего, спрашивал Степаныч. — Где ж ты был?
— Тсс! Где был, теперь там меня нет, и, надеюсь, не скоро буду, — ответил, прищурив большие серые глаза, приезжий. — Зови меня Валерьяном Касаткиным, Степаныч. До этого ты меня никогда не видел. Понимаешь? — Взмахнув гривой пышных волос, Касаткин звучно рассмеялся.
Мезин покачал головой. «Ведь говорили, что его сослали в Каинск. Ну, теперь работа пойдет, — думал он. — Максим, конечно, неплохой руководитель, а все же с „нашим товарищем“ ему не сравняться».
Дня через три Ружин
Полуденное солнце яркими лучами заливало зеленую лужайку, окаймленную с двух сторон кустиками красного ракитника. Среди густой травы виднелись светлые и темные головы, в стороне поблескивали белым металлом альты, тромбоны, кларнеты.
Музыканты духового оркестра железнодорожников, пользуясь воскресным днем, решили провести сыгровку на открытом воздухе, убить двух зайцев — и отдохнуть и порепетировать.
Оркестр второй год выступал в городском саду, на концертах любителей, в купеческом клубе и пользовался большой известностью в городе.
Была и еще одна причина у молодых музыкантов уйти со своими трубами к озеру Пестрому.
Все они работали в депо, состояли в боевой дружине и посещали революционный кружок, руководимый Касаткиным, — ребята знали его только как студента Валериана. В последнее время среди музыкантов началось недовольство. «Почему нам не поручают никаких революционных заданий? — ворчали они на своего дирижера Володю. — Товарищи борются, а мы песенки играем. А еще дружинники!» Сегодня им руководитель кружка обещал дать задание.
Валериан лежал вместе со всеми на траве и, приподнявшись на локтях, смеющимися глазами смотрел на негодующего Володю: тот, горячась, размахивал руками, словно дирижируя оркестром. Остальные музыканты молча наблюдали за ними.
— А вот и неправильно, Володя! — сказал студент, когда раскрасневшийся дирижер смолк. — Играя в оркестре, можно проводить большую революционную работу в массах, большую, чем это возможно сейчас другими средствами. Надо только получше соображать…
Володя пристально поглядел на него: не шутит ли Валериан? Подумал и обиженно упрекнул:
— А если можно, то чего давно не сказал? Говори, как….
— Считал, что сами догадаетесь, — перебил Валериан, взглянув на придвинувшихся к ним музыкантов. — Вы попурри играете?
— Играем. И что же? — насупившись, бросил Володя.
— А что будет, если, выступая на сцене, вы в попурри вставите такой кусочек… — Валериан легко, пружинисто приподнялся, откинул голову назад и молодым, неокрепшим баском запел:
Вихри враждебные веют над нами, Темные силы нас злобно гнетут…Молодые рабочие, вскочившие одновременно с ним, начали подтягивать. Володя, сидя на траве, озабоченно морщил лоб, что-то обдумывая.
— Мы в попурри вставим отрывки революционных песен. Это тоже будет революционная работа? — привставая, спросил он. — Так?
— Так, Володечка, так, мой друг! — весело закричал Валериан, обрывая пение.
Он шутя толкнул дирижера. Тот не остался в долгу. В их борьбу включились и остальные.