Первый/последний
Шрифт:
В моей жизни предостаточно дерьма. Я не могу позволить себе быть во что-то вовлеченным.
«Очнись, Влад... Что тобой движет? Просьба мертвой девочки, услышанная в пьяном горячечном бреду?.. Или взгляд синих, наполненных болью и страхом глаз, пролезший прямиком в душу?
А может, у тебя все же внезапно и стремительно уехала крыша?..»
Эрика боялась быть разоблаченной, но выстояла в первом неравном бою, я помог ей, чем мог, и теперь... до паники боюсь продолжения. Я боюсь ее. И боюсь себя.
И потому, когда она объявила,
Пока я чилил на мягком диванчике и ждал чудесного преображения Эрики, Анжела, будто углядев неладное в хрустальный шар, появилась в сети и принялась выносить мне мозги:
«Скучаю, очень. Ты нормально питаешься? Или только пьешь с этим отбросом?»
«Я тоже. Нормально. Он не отброс», — поморщившись, быстро ответил я, и тут же пожалел о содеянном — Энджи накрыла жесточайшая паранойя:
«Как смешно. Радуешься моему отсутствию, шакал?»
«Да о чем ты, я рыдаю в подушку и считаю минуты до встречи».
«Ты с девочками? Ублажаешь их и рассказываешь обо мне гадости, а они тебя утешают, да?»
Вообще-то, меня до чертиков пугает чутье Энджи на мои похождения. Она билась в истерике каждый раз, когда я гулял с Ульяной или тусовался с Кнопкой, даже если по официальной версии находился в школе.
«Энджи, проспись. Не понимаю, о чем ты, мне сейчас слегка некогда», — я нажал на значок отключения, однако сообщение, присланное вдогонку, успел прочитать.
«Влад, не забывай: мне известно, на что способен твой поганый язык. Мне очень хорошо это известно!»
Так и есть: подписав договор с поставщиками, она вернулась в гостиницу и накидалась до скотского состояния. Ей скучно, и в ход пошли необоснованные претензии и грязные намеки.
Я чуть не взвыл от стыда, лютой безысходности и бессилия, но в последний момент зацепился за улыбку Эрики и залип на ее новый, сияющий и до остановки дыхания прекрасный образ.
«Разорванный поводок дает свободу...»
Девочка, это всего лишь крутая фраза. Но верь в нее, пока можешь верить. Я тоже недолго подышу чистым воздухом рядом с тобой...
По приезде Энджи обязательно проверит записи с камер в салоне, и меня ожидает грандиозная разборка с истерикой и заламыванием рук, но формально я чист перед ней: я не собираюсь никуда уходить. Ценой своей собственной совести я смогу ее успокоить, но сверкающая новыми гранями красота Эрики и ее горящие восторгом глаза стоят любой экзекуции.
Я вызвал к салону такси, помог Эрике донести пакеты, усадил ее на заднее сиденье и помахал ручкой вслед. Я прощался с яркой и дерзкой столичной штучкой, а не с бледным оглушенным существом из спортзала, и испытывал гордость, раздирающую сердце.
Мне всего-то нужно было отвлечься от неприглядной реальности, но внезапно я нашел себя... в Эрике. Это наваждение почище гипноза, только девчонка свободна, а я согнут обстоятельствами в бараний рог.
«...Ты стал настоящим мужчиной,
Не стал, Энджи. Настоящий мужик умеет не только трахаться.
Князь причмокивает и что-то бормочет во сне, соседи за хлипкой стеной смотрят фильм с погонями и мордобоем, и на меня вдруг снисходит божественное озарение: да, я не смогу стать для Эрики никем, кроме придурка-одногруппника, но попробую сделать так, чтобы она научилась справляться со всем сама.
Замысел Кнопки разгадан: мы с Эрикой — как мастер кунг-фу и его способный ученик из старых гонконгских боевиков. Я наставляю и прикрываю ее, и она становится сильнее. Меня радуют ее успехи. Но в условленный срок я должен буду ее отпустить.
***
Натянув на башку верную шапочку, прячу кулаки в карманы ветровки и, как влюбленный дурачок, топчусь возле подъезда Эрики под мерзким холодным дождем. Она с достоинством королевы показывается из-за двери, и я робею — не срабатывает даже моя голубая, правда, изрядно разбавленная нормальной, кровь.
Подкрадываюсь к Эрике со спины, выдергиваю из рюкзака зонт и эффектно раскрываю над ней, она резко оглядывается, и ее на миг побледневшее лицо озаряется счастливой улыбкой.
Я и сам, как ненормальный, рад встрече.
— Доброе утро! Как ты? Как поживает тату? — широко скалюсь, и Эрика трогательно краснеет:
— Тату и я в порядке. Я бы показала его тебе, но...
— Слишком хорошо воспитана, — с трудом усмиряю разыгравшееся воображение, но тут же пьянею от аромата ее духов.
— Нет, Болховский, — отбривает меня Эрика. — Просто боюсь, что ты умрешь от зависти.
***
По традиции, группа встречает нас гробовым молчанием, впрочем, виной тому не всеобщее презрение, а глубочайший шок и ступор присутствующих.
Девчонки застывают с открытыми ртами, у прыщавых ботаников запотевают очки, слышны только шумные вздохи отчаяния и натужный гул люменов под потолком.
Макар, вальяжно развалившийся за второй партой, вдруг подбирается и взглядом потерянного щенка пялится на Эрику, но, нарвавшись на мою отмороженную ухмылку, резко сникает. Дуболом читается, как открытая книга. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: он впечатлен ее преображением и опять готов подвалить, но как огня боится меня.
— Вы что, встр-речаетесь? — Варвара, прокашлявшись, озвучивает назревший в коллективе вопрос, и я брякаю:
— Мы ждем тройню и готовимся к свадьбе.
Глаза старосты округляются, Эрика, опешив, падает на свой стул, прикрывает ладошкой рот и тихонько смеется. Нас со стопроцентной вероятностью накроет волна новых слухов, но ради ее улыбки я готов нести любые репутационные издержки. Хотя признаю — дурацкая фраза предназначалась для ушей Макара.
***
После пар Эрика забирает рюкзак и пальто и, загадочно подмигнув, уплывает по тускло освещенному коридору. Схватив свои пожитки, я подрываюсь за ней.