Песенные палочки
Шрифт:
– Вот из-за этого-то у нас ничего и не получилось, – сказала Фан Ло. – Иначе с чего бы мы расстались? Я видела ее фотографию, которую ты мне вчера прислал. Ей идут светлые волосы – смотрится очень современно.
– Они крашеные, – Ян Цзиньгэ, хохотнув, понизил голос.
Фан Ло догадалась по его шепоту, что он не один, и тут же заметила:
– Ага, так она сейчас у тебя!
Ян Цзиньгэ некоторое время молчал, а в душе Фан Ло зрело недовольство.
Наконец он сказал:
– По правде говоря, она давно ко мне переехала, но мы живем наполовину раздельно – в разных комнатах.
– Не надо в детали вдаваться, – попросила
Когда они разводились, Фан Ло не претендовала на квартиру, потому что покупал ее Ян Цзиньгэ и за нее нужно было платить в рассрочку еще восемь лет. Фан Ло просто забрала свою одежду, а некоторые вещи на время оставила у него.
– И зачем это? – спросил Ян Цзиньгэ. – Да, брак у нас распался, но мы ведь остаемся друзьями, продолжаем любить друг друга, разве не так?
– Любить друг друга? – изумленно ответила Фан Ло. – Ну всё, заканчивай звонить мне по поводу и без. Мы уже расстались. Не притворяйся, что хочешь как-то удержать прошлое. Ты не Лу Ю, а я не Тан Вань [23] .
Если бы Ян Цзиньгэ стоял сейчас перед ней, она бы непременно увидела, как у него краснеет кончик носа – обычно так бывало, когда он злился. Но она только услышала, как переменился его голос:
– Фан Ло, и ты тоже не думай, что я твой муж и ты можешь меня ругать, как тебе вздумается. Я просто проявил заботу по отношению к тебе, а ты не желаешь это принять!
23
Лу Ю и Тан Вань – супруги-поэты, жившие в XII веке; являются символом насильственной разлуки и вечной любви.
Фан Ло молчала.
– Да скажи хоть что-нибудь! – воскликнул Ян Цзиньгэ.
– Уже поздняя ночь, – вздохнула Фан Ло. – Чего ты хочешь, чтобы я сказала?
– Ты тогда говорила, что к какому-то певцу едешь, – сказал Ян Цзиньгэ. – Что, доехала?
– Да, – сказала Фан Ло. И со злорадством добавила: – Я сейчас у него.
В трубке что-то стукнуло – не то сигнал пропал, не то Ян Цзиньгэ что-то уронил.
– А он… Он сейчас где? – как будто задыхаясь от ярости, спросил Ян Цзиньгэ.
Фан Ло понизила голос:
– Спит, конечно.
– То есть у него дома красавица, от которой глаз не отвести, а он спокойно заваливается спать? – В голосе Ян Цзиньгэ послышалось непонимание. – Да он ненормальный! Фан Ло, ты совершила ужасную ошибку!
Фан Ло возмутилась:
– Хватит чушь нести! Это моя работа, понял?
– Тут дьявол с богом борется, – сказал Ян Цзиньгэ, – а поле битвы – сердца людей.
– Ты еще способен на такие глубокомысленные речи? – съязвила она.
– Фан Ло, тебе бы подучить литературу. Это Достоевский.
– Хватит строить из себя высокодуховную личность. Оставь эти штучки для своих учениц.
– А ты не смотри на то, что я целые дни с девчонками провожу. Признайся – ведь ты тоже человек беспокойный. И в этом нет ничего плохого. Разве мы сейчас не разрабатываем инновации? Без инноваций не было бы и сегодняшнего Китая. Тебе, Фан Ло, просто нужно найти свое направление. Мы не вчера из-за парты вышли. Я-то могу выдержать многое, но ты, прости за откровенность, на это не способна.
Фан Ло сжала в руках телефон и прислушалась.
7
За окном вставал тусклый рассвет.
Фан Ло мирно спала в крестьянском доме в горах. Она не могла уснуть до глубокой ночи, и только под утро тихонько погрузилась в сон, сквозь который смутно слышала, как на улице кричат петухи и лают собаки. Через открытое окно до нее порывами долетал приятный свежий ветерок. Она снова услышала, как поет Ша Лу. По ее коже пробежали мурашки, а по телу прошла дрожь – как и в тот день, когда он впервые пел на их телеканале. Песни этого грубоватого на вид человека были так проникновенны, что взволновали Фан Ло даже во сне.
Она проснулась, но ей совсем не хотелось вставать – она любила поваляться утром в постели. В те годы, когда они с Ян Цзиньгэ еще были женаты, бывало так, что он уже возвращался из университета после занятий, а она всё была в полудреме и нежилась в кровати. Ян Цзиньгэ злился, ругался, а затем уходил под предлогом, что у него какое-нибудь мероприятие или конференция. Тогда Фан Ло лениво вставала, умывалась, причесывалась и, наконец, спускалась в кафе «Ёсиноя», чтобы поесть риса с говядиной и выпить горячего черного чая, а порой заходила в KFC. Иногда ей было просто-напросто скучно.
– Учитель Фан, пора вставать и завтракать! – прозвучал за дверью голос Ша Лу.
Дверь была полуоткрыта: в этом деревенском доме двери запирались при помощи деревянных задвижек, которые порой выскальзывали из своих прорезей. Фан Ло ждала, что Ша Лу откроет дверь, и она увидит его лицо. Но он просто стоял за дверью и тихонько звал:
– Учитель Фан!
– Да, я сейчас встану! – откликнулась она, но продолжала лежать без движения.
– Учитель Фан, – снова напоминал он, – я подготовил вам воду, перед дверью поставил.
Ей хотелось попросить его внести воду прямо в комнату, но она удержалась.
В кухне трещал огонь – Ша Лу уже успел сходить в горы и нарубить дров. Вчера вечером за ужином он рассказывал, что до начала зимы каждый день ходит в горы и возвращается домой с вязанкой дров. Около восточной стены поленница уже достает до крыши, можно всю зиму спокойно топить печку. Иногда он приносит с собой уголь. Раньше он стоил несколько юаней, но теперь цена поднялась до десяти. Жители Мапинцунь обычно просят кого-нибудь съездить за углем на тракторе, но у Ша Лу нет таких денег, а силы есть, вот он и ходит за углем сам. Нужно пересечь горы, пройти десять с чем-то ли [24] . Эта дорога идет дальше, за поселок Лунчуаньхэ. Фан Ло рассеянно слушала рассказ Ша Лу о повседневных сельских заботах и просто смотрела ему в глаза – они выражали неподдельную серьезность.
24
Ли – мера длины, которая в древности составляла в среднем 350 шагов и предназначалась для измерения больших расстояний, а в настоящее время приравнивается к 500 м; это же слово, изображенное другим иероглифом и произносимое с другим тоном, означает другую меру длины – 1/3 мм.