Песнь об Ахилле

Миллер Мадлен

— Говори, — приказал Агамемнон.

Калхас, казалось, потерялся, язык его снова и снова проходился по губам.

Звучный голос Ахилла подтолкнул его. — Ты несомненно принес жертвы? Ты молился?

— Я… конечно, конечно же. Но… — голос жреца задрожал. — Боюсь, что то, что я скажу, разгневает кое-кого из присутствующих. Кого-то могущественного и неспособного прощать обиды.

Ахилл, присев, дотянулся до трясущегося от страха жреца и с видом сердечным и доброжелательным похлопал его по плечу. — Калхас, мы умираем. Сейчас не время

для подобных страхов. Кто из нас посмеет сказать хоть слово против тебя? Я не скажу ничего, даже если меня ты назовешь причиной. А вы, любой из вас? — он взглянул на собравшихся людей. Те также закачали головами.

— Видишь? Никто в здравом уме не посмеет причинить вред жрецу.

Жилы на шее Агамемнона натянулись, как корабельные канаты. Я внезапно осознал, как необычно то, что царь стоит один. Ранее рядом с ним всегда были его брат, Одиссей или Диомед. Однако сейчас все они стояли вместе с остальными царями и царевичами.

Калхас прокашлялся. — Гадания по птичьим внутренностям показали, что это прогневался Аполлон. — Аполлон. Имя прошелестело по рядам, словно ветер по полю спелой ржи.

Глаза Калхаса впыхнули в сторону Агамемнона, затем вернулись к Ахиллу. Он сглотнул. — Бог оскорблен, как говорят знамения, тем, как обошлись с его преданным слугой. Хрисом.

Плечи Агамемнона словно закаменели от напряжения.

Калхас заторопился. — Дабы умирить его, дева Хрисеида должна быть возвращена без выкупа, и великий царь Агамемнон должен вознести моления и принести жертвы, — он замолк, и последнее его слово прервалось так внезапно, будто его разом лишили воздуха.

Лицо Агамемнона приняло темно-красный цвет — признак крайнего гнева. Казалось, что лишь крайняя гордыня или глупость могли помешать ему признать свою вину, однако он ее не признавал. Тишина была столь глубокой, что я, кажется, мог расслышать как трутся друг о друга песчинки у ног каждого из нас.

— Благодарю тебя, Калхас, — голос Агамемнона разорвал застывший воздух. — Спасибо за то, что всегда приходишь с хорошими новостями. В прошлый раз это была моя дочь. Убей ее, сказал ты, ибо ты прогневал богиню. Теперь ты желаешь оскорбить меня перед моим войском.

Он подался навстречу толпе, лицо его перекосило от ярости. — Разве я не ваш главнокомандующий? Разве вы стоите тут передо мной, сытые, одетые и увенчанные славой? И разве мои микеняне не наибольшая часть этого войска? Дева моя, она часть моей добычи, и я ее не отдам. Разве позабыли вы, кто я таков?

Он замолчал, словно надеясь услышать «Нет! Нет!» Но никто ничего не крикнул.

— Царь Агамемнон, — выступил вперед Ахилл. Голос его был легок и почти легкомыслен. — Не думаю, чтобы мы тут забыли, что ты вожак этого войска. Но, кажется, ты сам позабыл, что мы также полновластные цари своих племен, царевичи или же главы родов. Мы союзники, но не рабы. — Некоторые закивали, еще большее число готово было сделать это.

— И теперь, пока мы умираем, ты жалуешься на утрату девы, которую должен был

бы отдать за выкуп еще много дней тому назад. И не говоришь ни слова о смертях и о море, который постиг нас по твоей вине.

Агамемнон издал нечленораздельный возглас, лицо его побагровело от злости. Ахилл поднял руку.

— Я не стремлюсь обесчестить тебя. Я лишь желаю прекратить мор. Отошли девушку ее отцу, и покончим с этим.

У Агамемнона от гнева даже щека задергалась. — Понимаю, чего ты хочешь, Ахилл. Думаешь, раз ты сын морской нимфы, у тебя есть право изображать повсюду высокородного царевича? Ты никак не запомнишь своего места.

Ахилл приоткрыл было рот, собираясь ответить.

— Помолчи, — бросил Агамемнон, резко, будто кнутом ударил. — Произнесешь еще хоть слово и пожалеешь об этом.

— Пожалею об этом? — лицо Ахилла было очень спокойным. И говорил он негромко, но его слышали даже стоящие поодаль. — Не думаю, великий царь, что ты можешь позволить себе говорить мне подобные вещи.

— Ты мне угрожаешь? — крикнул Агамемнон. — Вы слышите, он мне угрожает!

— Это не угроза. Что стоит твое войско без меня?

Агамемнон зловеще прищурился. — Ты слишком высокого мнения о себе, — насмешливо проговорил он. — Тебя следовало оставить там, где мы тебя нашли, прячущимся под материнской юбкой. Одетого в юбку.

Собравшиеся заперешептывались.

Руки Ахилла сжались в кулаки, он едва владел собой. — Ты говоришь это дабы отвлечь от себя внимание. Если бы я не созвал людей на совет, сколь долго еще ты позволял бы им умирать? Что ты ответишь на это?

Но Агамемнон взревел, перекрикивая его: — Когда все эти храбрецы, прибыли в Авлиду, они преклонили колени предо мною в знак верности. Все — кроме тебя. Думаю, мы достаточно попустительствовали твоей гордыне. Теперь наконец-то, — ехидно добавил он, — пришло время и тебе принести клятву.

— Мне нет нужды что-либо доказывать тебе или кому-то еще из здесь присутствующих, — голос Ахилла был холоден, он вздернул подбородок. — Я здесь по доброй воле, и тебе повезло, что это так. И я не из тех, кто преклоняет колени.

Это было уже слишком. Я ощутил, как задвигались вокруг меня люди. Агамемнон ухватился за сказанное, словно птица, схватившая клювом рыбу. — Все слышали, какова эта гордыня? — он повернулся к Ахиллу. — Не преклонишь колени?

Ахилл был словно скала. — И не подумаю.

— Стало быть, ты предаешь это войско, и будешь наказан как предатель. Твои трофеи и награды теперь будут в залоге у меня, пока ты не окажешь должное почтение и повиновение. И начнем мы с девушки. Ее ведь зовут Брисеидой? Она послужит заменой той деве, которую ты вынуждаешь меня отдать.

Вздох замер в моей гортани.

— Она моя, — сказал Ахилл. Каждое слово падало, словно острый мясницкий нож. — Она была дана мне всеми эллинами. Ты не можешь забрать ее. Если попытаешься, попрощаешься с жизнью. Подумай об этом, царь, прежде чем вредить себе.