Песнь об Ахилле

Миллер Мадлен

Застывшую тишину разорвали яростные, злобные выкрики троянцев. Рассудок вернулся ко мне — я безоружен, я один и все знают, что я всего лишь Патрокл.

Бежать. Я вскочил на ноги. Блеснуло копье, опоздав лишь на миг, вспороло кожу на голени, прочертив алую линию. Я увернулся от готовой схватить руки, паника перехватила мое дыхание. Сквозь пелену ужаса я увидел человека, целящего копьем мне в лицо. Я оказался достаточно быстр, оно миновало меня, лишь воздухом обдало волосы, будто дыхание любовника. Копье вонзилось у ног. Я подхватил его, изумленный тем, что все еще жив; никогда в жизни еще я не был столь проворен.

Копье, не

увиденное мной, прилетело сзади. Оно пробило кожу на спине, пронзило мое тело и вышло у ребер. Сила броска швырнула меня вперед, я оцепенел от разрывающей боли и горящей пустоты в животе. Я ощутил рывок, наконечник копья исчез. Кровь хлынула потоком, она была горячей, жгла мою похолодевшую кожу.

Троянцы чуть подались назад и я упал. Кровь моя хлынула сквозь пальцы на траву. Толпа расступилась и я увидел человека, направлявшегося ко мне. Он шел будто бы издалека, он спускался ко мне — сам я был, казалось, на дне глубокой расселины. Я узнал его. Ноги словно колонны храма, брови сдвинуты в гневе. Он не смотрел на окружавших его, он шел так, словно был один на поле битвы. Он пришел убить меня. Гектор.

Дыхание мое замерло, и рваная боль усилилась, будто ран стало больше. Воспоминание ударило как биение в висках собственной крови. Он не может убить меня. Не должен. Ахилл в этом случае не пощадит его. А Гектор должен жить, всегда, даже когда станет старым, даже когда станет так дряхл, что кости его будут выпирать под кожей, словно большие камни в обмелевшем ручье. Он должен жить, потому что жизнь его, думал я, отползая назад по траве, это последняя плотина, что прорвется прежде, чем прольется кровь самого Ахилла.

В отчаянии я повернулся к стоящим вокруг, я хватал их ноги. Прошу, прохрипел я. Прошу.

Но они и не глянули. Они смотрели на своего царевича, старшего сына Приама, на то, как неотвратимо он приближается ко мне. Голова моя откинулась назад и я увидел, что он уже рядом, копье его поднимается. Единственное что я слышал сейчас, это как мои легкие со свистом нагнетают в грудь воздух, который тут же вырывается из нее. Копье Гектора занесено надо мной, словно острога рыбака. И вот она падет, сияющее серебром, на меня.

Нет. Руки мои взлетают в воздух, будто вспугнутые птицы, стараясь удержать неотвратимое движение копья к моему животу. Но против силы Гектора я слаб как младенец, и рука моя скользит, брызгая кровью. Острие копья несет такую боль, что дыхание мое замирает, всплеск предсмертной судороги сотрясает мое тело и угасает в животе. Голова моя откидывается назад, и последнее, что вижу я — Гектора, склонившегося надо мной, проворачивающего копье во мне так, словно он лепил горшок. Последнее, что я успел подумать, было — «Ахилл».

Глава 31

Стоящий на валу Ахилл вглядывается в темные тени, мечущиеся в круговерти боя на поле у Трои. Не в силах различить отдельных воинов. Погоня за троянцами кажется косяком рыб, и мечи и доспехи взблескивают как рыбья чешуя под солнечными лучами Греки гонят троянцев, как и говорил Патрокл. Скоро он вернется, а Агамемнон склонит колени. И они снова будут счастливы.

Но этого Ахилл не ощущает, в нем все занемело. Поле сражения, словно голова Горгоны, медленно превращает его в камень. Перед его взором извиваются змеи, сплетаясь в темный клубок у подножия троянских стен. Пал царь или царевич, и теперь идет бой за его тело. Кто? Он прикрывает ладонью глаза, но ничего не в силах

разглядеть. Патрокл приедет и расскажет.

* * *

Все видится ему кусками. Люди, идущие по берегу к лагерю. Одиссей, плетущийся в стороне от остальных царей. Менелай, несущий что-то на руках. Покачивается бессильно испачканная травой и землей нога. Слипшиеся пряди волос выбились из-под подвязывающей их кожаной ленты. Немота сейчас кажется милосердной. Последние ее мгновения. Перед тем, как ей упасть.

Он хватается за меч, чтобы перерезать себе горло. И рука его опускается лишь когда он осознает — меч свой он отдал мне. Затем Антилох удерживает его за запястье, и вокруг заговаривают все разом. Но все, что видит он — испещренную кровавыми пятнами одежду. С рычанием он отшвыривает Антилоха прочь, сбивает с ног Менелая. Падает на мертвое тело. Понимание приходит к нему, не давая вздохнуть. Дыхание прорывается криком, прорывает немоту. Снова и снова. Он хватает себя за волосы и вырывает, и золотые пряди падают на мертвое окровавленное тело. «Патрокл!» — зовет он, — «Патрокл». Патрокл. Снова и снова, звучит только одно это имя. Где-то поодаль Одиссей, сев, требует еды и питья. Прихлынувшая кровавая алая ярость велит разделаться с ним. Но ведь это означает отпустить меня. Ахилл не может сделать этого. Он сжимает меня так крепко, что я могу ощутить слабое движение его груди при дыхании, словно крылья мотылька. Эхо слабых этих движений все еще привязывает мою душу к мертвому телу. Это пытка.

* * *

Брисеида бежит к нам с искаженным лицом. Склоняется над телом, прекрасные темные глаза ее источают влагу, словно летний дождь. Она прикрывает лицо руками и рыдает. Ахилл не глядит на нее. Даже не видит. Встает.

— Кто это сделал? — голос его ужасен — глух и будто надломлен.

— Гектор, — отвечает Менелай. Ахилл хватает свое огромное серое копье и пытается вырваться из рук, что удерживают его.

Одиссей хватает его за плечи. — Завтра, — говорит он. — Он укрылся в городе. Завтра. Послушай меня, Пелид. Завтра ты убьешь его. Клянусь. А теперь тебе нужно поесть и отдохнуть.

* * *

Ахилл стенает. Он держит меня в объятиях и не желает ни есть, ни пить, лишь снова и снова произносит мое имя. Лицо его видится мне словно сквозь водную толщу — так, должно быть, рыба видит солнце. Слезы его текут, но я не в силах осушить их. Теперь мое существо — полуживой неупокоенный дух.

Приходит его мать. Я слышу ее, звук волн, разбивающихся о берег. Если уж живым я внушал ей отвращение, то каково же ей видеть сына, обнимающего мой труп.

— Он мертв, — говорит она своим бесцветным голосом.

— Гектор мертв, — отвечает он. — Завтра.

— У тебя нет доспехов.

— Они мне не нужны. — он оскаливается, пытаясь говорить еще.

Она тянется к нему, бледная и холодная, пытаясь убрать от меня его руки. — Он сам виноват, — говорит она.

— Не прикасайся ко мне!

Она отшатывается, смотрит, как Ахилл продолжает баюкать меня в объятиях.

— Я принесу тебе доспехи, — говорит она.

* * *

Так продолжается снова и снова, полог шатра поднимается, за ним показывается обеспокоенное лицо. Феникс, Автомедон, Махаон. И наконец Одиссей. «Агамемнон желает видеть тебя и вернуть девушку». Ахилл не говорит «она уже возвращена». Возможно, он этого не знает.