Песни южных славян

Неизвестен 2 Автор

Самовильские пленники [28]

Закричала тонкая Стана, Стана — тонкая самовила, Сверху, с горной вершины: «Эй вы, кратовские крестьяне, [29] Отдайте мне двух младенцев, Двух близнецов-младенцев, Юнаков двух отдайте, Двух молодых и пригожих, Девушек двух отдайте». Девушки отвечают: «Самовила, тонкая Стана, Погоди, потерпи немного, Отпразднуем день Лазарев». А крестьяне ей отвечают: «Где ж это мать найдется, Что отдаст тебе двух младенцев, Двух близнецов-младенцев? И что же это за парни, Что отдадут двух молодиц? И где отец найдется, Который отдаст двух парней? И где еще мать найдется, Что отдаст тебе двух дочек? Ты лучше возьми подарок — За деточек двух ягняток, За молодух — двух коровок, За парней — бычков пару, За девушек — телок пару!» Рассерчала тонкая Стана, Самовила, тонкая Стана, И забрала за младенцев, За младенцев — сто младенцев, За молодух — сто молодиц, За юнаков — сто юнаков, За парней — сотню парней, За девушек — девушек сотню И отвела их в горы. Плетут галуны молодухи, Юнаки камни бросают, Парни — в свирели дуют, Девушки песни играют, Младенцы травы сбирают, Травы сбирают, носят. Клятое дитятко Рады Травы ищет, а трав нет, Травы из рук выпадают, Из-за пазухи выпадают. Сказала тонкая Стана: «Ой, клятое дитятко Рады, Травы сбираешь, а трав нет». А ей дитя отвечало: «Самовила, тонкая Стана, Не проклинай ребенка, Радиного ребенка, А мать мою прокляни ты, Мать прокляни и бабку, Видишь, я не подпоясан, У меня выпадают травы, Из-за пазухи выпадают. Дай-ка мне лук и стрелы, Пойду я в наше селенье И мать там убью стрелою, Убью моих мать и бабку». Поверила тонкая Стана, Самовила, тонкая Стана, Дала ему лук и стрелы, Не пошел ребенок в селенье, Чтоб убить свою мать стрелою, Убить свою мать и бабку, А убил он тонкую Стану, Самовилу, тонкую Стану, Все пленники разошлися, По домам вернулись из плена.

28

Переведено

по тексту сб. БНТ, т. 4, с. 191–193. Записано в районе г. Гоце-Делчева в Пиринском крае.

29

Кратовские крестьяне — жители с. Кратово в Вардарской Македонии, неподалеку от места записи.

Терем самовилы [30]

Возводила самовила, Возводила стройный терем, Между небом и землею Возводила, в черных тучах. Как она столбы вбивала, Что ни столб — юнак пригожий, Как закладывала стены, Бревна — девы-белолички, Как стропила городила — Черноглазые молодки. Крыла кровлю, но не тесом, А младенцами грудными, А старушки в белых юбках Стали кольями ограды, А дверными косяками — Старцы с белой бородою. Но семидесьти младенцев Недостало самодиве, Чтобы свой достроить терем. И послала самовила, В Прасково наказ послала, В Прасково наказ крестьянам: «Дайте, прасковцы, мне выбрать В людных селах придунайских Семьдесят грудных младенцев, Чтобы свой достроить терем!» Собрались тогда крестьяне, Собрались да порешили: Не позволим самовиле Забирать детишек малых В людных селах придунайских. Пусть она берет планину, Пусть туда приходит с бурей, Там ей хватит стройных елей, Стройных елей, крепких сосен, И пускай свой терем строит! Осерчала самодива, Налетела на планину, Три дня дует, три дня валит, Наломала стройных елей, Стройных елей, крепких сосен И достроила свой терем.

30

Переведено по тексту сб.: Миладиновы, № 10. Записано в г. Панагюриште (Болгария).

Не дала жена с шеи монисто [31]

Городил Будим [32] будимский Йово, И когда огородил он город, Вкруг Будима стены поставил, Сорвался тогда с Будима камень, Ногу Йово перебил в колене И в плече перебил руку. Он болеет сильно и долго, Тут случилась нагорная вила. Увидала Йово, закричала: «Что с тобою, будимский Йово? И какая от бога неволя? Что ты стонешь в траве зеленой?» Йово виле тогда отвечает: «Как я стены городил в Будиме, Как вокруг Будима стены ставил, Сорвался тогда с Будима камень, Перебил мне ногу в колене, Повредил мне правую руку». Вила говорит на это Йово: «Кабы знала я, будимский Йово, Знала бы, что крепко слово держишь, Я бы раны твои залечила. Дал бы ты мне материны очи, Дал бы ты мне сестрицыны груди, Дал бы ты мне женино монисто, То, что братья жене подарили, То, что стоит оку дукатов?» И схватила бахромчатый пояс И хлестнула будимского Йово. Йова встал, как будто вновь рожденный, И оттуда направился Йово, И приходит он к родному дому. Его в доме матушка встречает. «Слава богу, вот мой сын явился! — Обнимает сына и целует, Спрашивает о его здоровье. — Неужели, сынок мой Йово, Вкруг Будима стены ты поставил?» И на это отвечает Йово: «Правда, матушка, так оно и было, Вкруг Будима стены я поставил, Да с Будима сорвался камень, Перебил мне ногу в колене, Перебил мне правую руку. И лежал я в траве зеленой, И случилась нагорная вила: «Что с тобою, будимский Йово?» И на это я виле ответил: «Я, Йово, сейчас строил стены, Вкруг Будима стены я поставил, Да сорвался с Будима камень, Перебил мне ногу в колене, Перебил мне правую руку.» За леченье обещал я виле, Что отдам твои черные очи. Хочешь ты отдать свои очи?» На это мать отвечала: «Да, отдам тебе я, Йово, очи, Й слепую ты меня прокормишь». Как к сестре своей явился Йово, Закричала сестра: «Слава богу! Слава богу, брат ко мне явился!» И сестре своей молвит Йово: «Не отдашь ли ты свои мне груди?» И сестра ответствует Йово: «Я отдам за тебя белые груди, Ты меня и калеку прокормишь». И к жене своей явился Йово, Так он говорил своей супруге: «Хочешь ли отдать свое монисто?» А жена ему отвечает: «Не отдам тебе свое монисто, Что мне братья привезли в подарок Из Млетака [33] , за оку [34] дукатов, Отыщу себе хозяина получше, Что не знает вина и куренья, Зато копит лавки и товары». Это слышит нагорная вила, Как узнала она про монисто, Отравила у Йово раны.

31

Переведено по тексту сб. ХНП, кн. 5, № 124. Записано на Поповом поле, в долине р. Требишницы, севернее г. Дубровника (Герцеговина).

32

Будим — эпический город, далеко не всегда в южнославянских песнях отождествляемый со своим реальным прототипом г. Будой, ставшим затем частью Будапешта.

33

Млетак. — Так южные славяне называли Венецианскую республику, которая владела частью городов на далматинском побережье.

34

Ока — турецкая мера весом в 1282 грамма.

Молодица на жатве и самодивы [35]

Раз поспорила Драганка Со свекровью и со свекром, Со своим деверем младшим, Что сожнет она всю ниву, Ниву ту, что на кургане, Ниву, что три дня пахали Буйволами в три упряжки [36] И волов четвертой парой, — Дескать, жать начнет с восходом, А окончит жать с закатом. Так вот и пошла Драганка, Люльку же с младенцем малым Прикрепила к шелковице; Сдала жать она с рассветом И окончила с закатом, И пошла себе Драганка, А младенца позабыла У межи на шелковице. Скоро вспомнила Драганка, Что дитя она забыла У межи на шелковице, И она вернулась к ниве, Чтоб забрать домой младенца. Только глянула Драганка, А при нем сидят три волка. Говорит волкам Драганка: «Волки вы, волчья стая, Уходите вы от люльки, Дайте мне забрать младенца!» Говорят Драганке волки: «Ой, Драганка-молодица, Вовсе мы не стая волчья, Мы не волки, мы три дивы, Три дивы, три самодивы. Ты ответь-ка нам, Драганка, Коли ты всю ниву сжала, Ты сама ли ее жала, Ты сама ль ее дожала?» Говорит Драганка дивам, Трем дивам, трем самодивам: «Не одна я ее жала, Не одна и дожинала. Это вы со мною жали, Первая брала колосья, А вторая сноп вязала, Третья же дитя качала».

35

Переведено по тексту сб. БНТ, т. 4, с. 171–172. Записано в районе г. Елена (Болгария). Сюжет песни известен и восточным славянам, однако в нем вместо самодив выступают просто волки или птицы, медведь или даже леший. Концовка произведения обычно трагическая: мнимые няньки разрывают ребенка еще до возвращения матери или забирают его с собой.

36

Буйволами в три упряжки… — В Болгарии с турецких времен и до наших дней широко разводят буйволов.

Мате Юранович и вила-водарица [37]

Лесом едет Юранович Мате, Лесом едет и лес проклинает: «Накажи тебя бог, лес мой черный, Если капли воды в тебе нету!» Кто-то из лесу отвечает: «Ты, мой свет, Юранович Мате, Не кляни ты лесок тот зеленый, Будто нет в нем воды нисколько! Повернись лучше слева направо И увидишь Дунай студеный, У воды же — вилу-водарицу. Подать вила взимает [38] большую: Обе белые руки — с юнака, Обе белые груди — с девицы, С молодицы — золотые перстни». Как услышал Юранович Мате, Повернулся слева направо, И увидел Дунай студеный, И себя напоил и лошадку. Помогли бог и счастье Мате — Вила-водарица уснула, И поехал оттуда Мате, Напевая, конем играя: «Тебе, боже, большое спасибо, Обманул я вилу-водарицу — И себя напоил и лошадку!» Отвечала водарица Мате: «Мате, не меня обманул ты, А себя самого обманул ты!» Но сказал водарице Мате: «Погляди-ка, белая вила, Как заходит жаркое солнце!» Укуси ее змея, обманулась, Обернулась к жаркому солнцу. Как увидел то Мате Юранович, Так отсек ей голову саблей.

37

Переведено по тексту сб. ХНП, кн. 5, № 30. Записано на далматинском побережье в районе г. Макарска (Хорватия).

38

Подать вила взимает… — буквально: «водарину», пошлину за воду.

Королевич Марко и Вида-самовила [39]

Ездил-ездил Марко Королевич, Ездил он по зеленому лесу, Загонял он серого оленя, Ездил он три дня и три ночи И ручья нигде не находит, Чтоб смочить юнацкое горло, Ни воды, ни вина за деньги. Проклинает он лес зеленый: «Ой же ты, зеленый лесочек, Пусть господь спалит тебя пожаром, А весною ударит морозом, Потому что нет воды ни капли, Нет воды и нет вина за деньги». Отвечает Гюргя-самовила: «Помолчал бы, побратим мой Марко, Зря ты проклинаешь лес зеленый, Нет вины здесь зеленого леса, Виновата Вида-самовила. Спрятала она ручьев двенадцать, В дерево сухое заключила, В то сухое с зеленой вершиной». Спохватился Королевич Марко, Королевич Марко устыдился, Сел на своего коня лихого, Едет, лес он топчет и ломает. Рыскал он по зеленому лесу, Отыскал то дерево сухое, То сухое с зеленой вершиной. И ударил палицей тяжелой, И разбил на мелкие кусочки, И разбил двенадцать запоров. Снова потекло ручьев двенадцать. Услыхала Вида-самовила, И поймала серого оленя, И схватила трех змей лютых, Сделала двух змей уздой оленю, А из третьей смастерила плетку. Подъезжает скорей она к Марку, Бросилася на плечи юнаку, Чтобы вырвать юнацкие очи. Марко тут ее по чести просит: «Нет, сестрица Вида-самовила, Ты не вырывай мне черны очи, Если хочешь, заплачу за воду, Чем захочешь — черными грошами Или дам тебе желтых флоринов». «Ах ты, Марко, глупый ты болгарин! Не нужны мне ни черные деньги, [40] Не нужны мне ни желтые флорины, [41] А нужны мне юнацкие очи». Тут сказала Гюргя-самовила: «Ах ты, Марко, побратим мой милый, Зря ты молишься этой курве, Помолился бы рукам юнацким». Догадался Марко Королевич, Ухватил он Виду за косы, Положил он ее на колени, Положил на колени навзничь И ударил палицей тяжелой, Вида верно умоляет Марко: «Ой ты, Марко, Королевич Марко, Не маши так палицей тяжелой». «Ах ты, Вида, курва-самовила, Ты не тронулась моей мольбою, И твоя мольба меня не тронет». Вынул он из-за пазухи саблю, [42] Изрубил он Виду-самовилу, Изрубил на мелкие кусочки, Чтобы добрый конь ту кровь увидел, Чтобы кровь увидел, взвеселился И взлетел высоко, прямо к небу, Вверх высоко, к синему небу.

39

Переведено

по тексту сб. БНТ, т. 4, с. 158–160. Записано в районе г. Костура (Кастория) в Эгейской Македонии (северная Греция).

40

Черные деньги. — Так называли любую иностранную серебряную монету.

41

Желтые флорины — золотые флорины.

42

Вынул он из-за пазухи саблю… — У Марка Королевича, как и у некоторых других эпических героев, сабля часто оказывается складной, вроде современного метра, состоящей даже из двенадцати частей. Такую саблю герой легко прячет в карман, в сапог или за пазуху.

Муржо-свирельщик и юда [43]

«Муржо, Муржо, черный Муржо, Вот уже прошло три года, Как пасешь на моей планине, А мне податей не платишь! Как с тебя мне взять за выпас?» Муржо просит, улещает: «Юда [44] , юда, сильная юда, Потерпи, юда, немного, Соберу я белые деньги, Уплачу я тебе за гору, За планину со травою!» Ему юда отвечает: «Муржо, Муржо, черный Муржо, Коли брала бы юда деньги, Гору бы посеребрила И пасти бы негде было». Муржо ее улещает; «Юда, юда, сильная юда, Потерпи, юда, немного, Соберу тебе отару, Уплачу тебе за планину!» Юда ему отвечает: «Муржо, Муржо, черный Муржо, Коль брала бы овец юда, Вся гора бы побелела И пасти бы негде было». Муржо ее улещает: «Юда, юда, сильная юда, Потерпи, юда, немного, Соберу я коней сивых, Уплачу тебе за планину!» Юда ему отвечает: «Муржо, Муржо, черный Муржо, Коли брала б конями юда, Вся гора бы посивела И пасти бы негде было. Так поладим, черный Муржо, Ты сыграй на медовой свирели, Я спляшу частое хоро. Коль меня переиграешь, Ты возьмешь на счастье гору, Коли тебя перепляшу я, Я возьму черного Муржо За пастьбу твою в уплату!» Заиграл тут черный Муржо На своей медовой свирели, Юда заплясала хоро, Он играл, она плясала Целых три дня и три ночи. Юда пляшет, Муржо просит: «Пошли, боже, мелкий дождик, [45] Пусть намочит юде крылья!» Темную нагнало тучу, Мелкий дождик посыпал, Намочил он юде крылья, И остановилась юда, И плясать больше не может. Переиграл черный Муржо И себе взял полонину.

43

Переведено по тексту сб. БНТ, т. 4, с. 119–120. Записано среди болгар-мусульман в районе г. Девина (юго-восточная Болгария).

44

Юда — синоним вилы или дивы. В некоторых районах южнославянские крестьяне пытались их различать, считая вилу добрым и полезным существом, а юду или диву — существом жестоким и злобным.

45

Пошли, боже, мелкий дождик… — Сходный эпизод имеется и в былине «Алеша Попович и Тугарин-змеевич», где Алеша просит бога намочить крылья у коня Тугарина.

Рабро-юнак и самодива [46]

Собралися на сбор молодцы, На сбор молодцы, на подбор молодцы, Триста парней-коледарей. [47] На Витоше [48] собралися, Чтобы метать белый камень, [49] Чтобы метать белый камень От Витоши до Пирина, [50] И никто его не добросил. Явился тут Рабро-юнак, [51] И бросил он белый камень От Витоши до Пирина, И упал во цветник камень, Упал во цветник самодивский, Примял, поломал половину, Поломал ранний базилик. Осерчала на то самодива, Осерчала, олютела. Взяла она серого оленя, Оседлала его, зануздала, Села на серого оленя, Поехала от Пирина, До Витоши от Пирина. «Слава богу, триста юнаков, Триста парней-коледарей, Что спрошу, на то мне ответьте! Кто добросил тот белый камень От Витоши до Пирина, Кто тот белый камень бросил, Что упал во цветник самодивский? Поломал он цветник, испортил, Попримял мне ранний базилик?» Отвечали триста юнаков, Триста парней-коледарей: «На вопрос мы тебе ответим, Это был Рабро-юнак, Он белый камень добросил От Витоши до Пирина». А Рабро коня шпорит, На своем скакуне играет По пастбищу, по планине, Чтоб разозлить самодиву. Осерчала на то самодива, Осерчала, олютела, И так говорила Рабру: «Смотри-ка, юнак Рабро, Пошлю тебе тонкую стрелку, Она уже душ немало, Немало душ погубила, А тебе — что господь покажет!» И пустила тонкую стрелку И ударила юнака Рабро. Но тот за щитом укрылся, Себя и коня прикрыл он, Поймал он тонкую стрелку, Разломал на мелкие части И вновь на коне играет По пастбищу, по планине, Чтоб разозлить самодиву. Чуть не лопнула самодива, Чуть не треснула она от злобы. И говорит самодива: «Смотри-ка ты, Рабро-юнак, Пошлю я другую стрелку, Другую стрелку, двойную, [52] Немало жен эта стрелка В горючих вдов превратила; Пошлю и третью стрелку, Третью стрелку тройную, Она матерей немало До смерти заставила плакать, А твою — как господь покажет!» Пустила стрелы в Рабро, А он снова щитом прикрылся, Себя и коня прикрыл он, Поймал он тонкие стрелки, Поломал на мелкие части, На добром коне взыграл он, Буйным копьем размахнулся, И ударил он самодиву Меж двух очей ее черных И вогнал ее в черную землю.

46

Переведено по тексту сб. БНТ, т. 4, с. 146–148. Записано в районе г. Софии (западная Болгария).

47

Парни-коледари. — Колядование у болгар, как отмечалось выше, считалось исключительно мужским занятием.

48

Витоша — горный массив близ Софии.

49

Чтобы метать белый камень… — Судя по песням, метание камня в длину было одним из популярнейших состязаний среди болгарских мужчин. Победителя в метании камня, в прыжках в высоту и в стрельбе гайдуки выбирали своим воеводой.

50

Пирин или Перин — горный хребет в юго-западной Болгарии, по которому весь этот район называется Пиринским краем.

51

Рабро-юнак. — Имя героя образовалось от существительного «храбр» (богатырь, герой, юнак), которое в том же значении, как известно, встречается и в русских летописях.

52

…стрелку… двойную… тройную… — По мнению некоторых болгарских ученых, скрепленные вместе две или три стрелы. Можно также предположить, что это стрелы, обладающие удвоенной или утроенной магической силой.

Рабро-юнак и старая юда [53]

Что это белеет там в долине? Или то белеют белы лебеди, Или тяжкие белеют снеги? Нет, то не белеют белы лебеди, И не тяжкие белеют снеги, Там в долине старая юда, Она стирает белое платье. Выстирала его и расстелила На траве, чтоб высохло платье. Увидал ее Рабро-юнак; Он высматривал и подбирался, Подстерег он старую юду И украл у нее белое платье. Кричит ему вслед юда: «Эй, постой-погоди, Рабро-юнак! Стану я тебе помайчимой!» [54] Отвечает ей Рабро-юнак: «Гой еси ты, старая юда, У меня уже есть помайчима». Снова вслед кричит ему юда: «Эй, постой-погоди, Рабро-юнак, Я стану тебе посестримой». [55] Отвечает ей Рабро-юнак: «Гой-еси ты, старая юда, Есть уже у меня посестрима». Снова вслед кричит ему юда: «Эй, постой-погоди, Рабро-юнак, Стану я тебе первою любовью!» [56] Рабро-юнак оборотился: Перед ним была не старая юда, А юная стояла девица, Первая любовь его стояла. И повел ее, отвел девицу К матушке своей, к отцу родному.

53

Переведено по тексту сб. БНТ, т. 4, с. 149–150. Записано в районе г. Варны (северо-восточная Болгария).

54

Помайчима — названая мать по слову, уговору или обычаю.

55

Посестрима — сестра в силу тех же условий, что и помайчима.

56

Первая любовь. — У болгар это выражение, помимо первоначального смысла, в фольклоре чаще имеет значение «жена».

Йоан Попов и самовила [57]

Собрался Йоан Попов, На Велик день собрался, Землю пахать собрался, Едва полпути проехал, Навстречу ему самовила, Самогорская самовила, [58] Встала поперек дороги: «Воротись, Йоан Попов, На Велик день землю не пашут, Лучше б ты оставался дома». Йоан ей хорошо отвечает: «Прочь с пути моего, самовила, А не то я сейчас спешусь, С борзого коня слезу И твою русую косу Вокруг кулака обмотаю, А то к коню приторочу, За хвост привяжу к борзому, И, как борону, потаскаю». Рассерчала тогда самовила, Распустила русую косу, На борзого коня напала, Чтобы выпить черные очи. Рассердился Йоан Попов, Ухватил рукой самовилу, Ухватил он ее за косу, За ее русую косу, К коню ее приторочил, За хвост привязал к борзому, Поволок, как борону, к дому. Дотащил он ее до дому, Издалека матушку кличет: «Ну-ка, милая матушка, выйди, Вот везу я тебе невестку, Самовильскую везу невесту, Тебе она будет подмогой, [59] Отцу переменит одежду, Братцу кудри она причешет, Сестре — заплетет косицу». И крыло ее правое запер, В пестрый сундук его запер. И она прожила три года И родила ему сына. Позвали честного кума, Чтоб окрестить сына. И кум пришел к самовиле И такие слова ей молвил: «Молодица-самовила, Не спляшешь ли малое хоро, Самовильское малое хоро?» Отвечала ему самовила: «Ай же ты, кум пречестный, Пусть отдаст мне Йоан Попов, Правое крыло отдаст мне, Без него хоро не спляшешь!» «Молодица-самовила, Убежишь ты, нет тебе веры». Самовила на то отвечает: «Ой же ты, Йоан Попов, Если так за меня боишься, Заприте малые двери, Двери малые и большие, Тогда и спляшется хоро». Заперли малые двери, Двери малые и большие, Достал он крыло самовилы. А она заплясала хоро И через трубу улетела. Свекровь ее призывает: «Молодица-самовила, Плачет дитя по качанью, По качанью да по сосанью». Отвечает ей самовила: «Как только дитя заплачет, Заплачет дитя по сосанью, Клади ты его под стрехи, Пошлю я мелкие росы, Чтоб накормить сыночка. А ежли дитя заплачет, Заплачет дитя по качанью, Клади ты его в люльку, Повею я тихим ветром И покачаю сыночка». Свекровь она обманула. Когда дитя закричало, Заплакало по качанью, Его положила в люльку. Не тихий ветер повеял, Влетела в дом самовила, Схватила она сына И похвалилась Йоану: «Ой же ты, Йоан Попов, Как это ты придумал В доме держать самовилу, Чтоб любила тебя самовила».

57

Переведено по тексту сб.: Миладиновы, № 1. Записано в г. Струге в Вардарской Македонии (ныне Социалистическая Республика Македония в составе СФРЮ).

58

Самогорская самовила. — Сходные формы (самолучший, король самошведский, самоплавные лебедушки и др.) встречаются и в русском эпосе. Слово «гора» у южных и западных славян, а также в некоторых местах Русского Севера, имеет два слитных значения: гора, лес. Иначе говоря, гора — это высокое место, поросшее лесом. Отсюда и эпитет змея — «горянин» у южных славян, «горыныч» — у русских.

59

Тебе она будет подмогой… — Эти и последующие слова героя перефразируют общеславянское место, известное и по песням восточных славян.