Песни южных славян

Неизвестен 2 Автор

Царица Милица [268]

Тихо спала Милица-царица. Тихо спала, и сон ей приснился. Сон приснился, что твердь раскололась, Звезды мелкие с неба упали И луна закатилась во Влашко. Только одна звезда-вечерница Не померкла, а стала кровавой. Пробудилась Милица-царица, Испугалась, к царю побежала: «О, хвала тебе, царь мой великий. Я спала, и сон мне приснился, Сон приснился, что твердь раскололась, Звезды мелкие с неба упали И луна закатилась во Влашко. Только одна звезда-вечерница Не померкла, а стала кровавой». Говорит ей царь омраченный: «Будь славна, Милица-царица. Мне твой странный сон непонятен. Отправляйся к монахам черным, Чернецы твой сон растолкуют». И пошла Милица-царица, В божьи храмы пошла к монахам. Зажигала желтые свечи Перед каждой святой иконой. Говорила Милица-царица: «О игумены, божьи люди, Вы мой странный сон растолкуйте!» И она свой сон рассказала. Отвечают игумены тихо: «Честь и слава тебе, царица. Вещий сон ты увидела ныне. Что небесная твердь раскололась, Означает — расколется царство. То, что звезды упали на землю, — Значит, войско наше погибнет. Что луна закатилась во Влашко — Предрекает: царь наш болгарский Убежит во влашскую землю. Что на небе звезда-вечерница Не померкла, а стала кровавой — Это значит, вашего сына Порешат проклятые турки». Поспешила назад царица. Но едва до дворца добежала, Как примчался гонец с посланьем Костенецкого воеводы: «Бьем челом тебе, царь болгарский, Собирай великое войско, Приходи в Костенец на подмогу, Потому что проклятые турки Город наш кольцом обложили. Сил Шишману-царю не хватает». Царь болгарский прочел посланье, Снарядил великое войско И пришел к стенам костенецким. Он увидел: Искыр багровый Вдаль несет кровавые воды. И плывут по теченью шапки, И рука отсеченная чья-то — На руке отсеченной перстень И царя Шишмана печатка. Крикнул войску царь христианский: «Горе нам, мое храброе войско. Нет Шишмана — турки убили, Пропадает болгарское царство!»

268

Переведено по тексту сб. БИТ, т. 3, с. 142–144. Записано в районе г. Брезника (западная Болгария). Певица считает сербскую княгиню болгарской царицей. Такое «присвоение» за счет заимствования было нередким явлением в западноболгарской эпической традиции. Мотивом вещего сна песня перекликается с русскими эпическими произведениями, где, однако, подобный сон видит жена иноземного царя (султана).

Мурат на Косове [269]

Царь Мурат [271] на Косово [272] собрался. Вот пришел и князю сербов пишет, В Крушевац [273] посланье посылает Прямо в руки Лазарю-владыке: [274] «Лазарь, сербский князь и повелитель, Не бывало, да и быть не может, [275] Что в одной стране — два господина, Чтобы двум налог [276] платила райя. [277] Править мы с тобой вдвоем не можем. Присылай ключи, плати мне подать: Городов твоих ключи златые, За семь лет подушную с народа. Если же послать мне не захочешь, Выходи на Косово с войсками. Эту землю мы мечом поделим». Лазарь-князь прочел письмо султана, На посланье он роняет слезы.

269

Переведено по тексту сб.: Караджич, т. II, № 49, I и II. Записано собирателем в 1815 г. от своего отца Стефана Караджича, родом из с. Тршич в северо-западной Сербии. Исполнитель знал только фрагменты песен.

271

Царь Мурат — султан Мурад II (1362–1389), погиб в начале Косовской битвы.

272

Косово — долина и административная область, расположенная между собственно Сербией и Македонией. Здесь, вблизи г. Приштина, и произошла битва 15 июня 1389 г.

273

Крушевац — город в южной Сербии. Был столицей владений князя Лазаря.

274

Лазарь-владыка (в оригинале — «Сербии голова»). — На самом деле князь Лазарь (1329–1389) не был властелином всех сербских земель. Подобно Руси перед татаро-монгольским нашествием, земли, входящие в границы современной Югославии, непрестанно кроились и перекраивались враждовавшими между собой феодалами. Захватив южную и западную Болгарию, принудив к вассальной зависимости македонских феодалов, включая Марка Королевича, турки направили в 1389 г. свой удар против сербских княжеств. В это время князь Лазарь владел землями в основном в Поморавье.

275

Не бывало, да и быть не может… — Отсюда и до конца письмо султана представляет собой перефразировку древнего славянского типизированного описания, содержащего ультиматум эпического противника (царя и др.).

276

Налог (турецк. харач) — подушная подать, которую в Турецкой империи должны были платить все христиане мужского пола с семилетнего возраста и до смерти.

277

Райя — стадо. Так турки официально именовали подданных славян-христиан.

Заклятье князя Лазаря

Вот послушайте, старый да малый, Лазарь-князь так заклинал пред боем: «Ничего от рук тех не родится, Кто на бой на Косово не выйдет, — Ни на поле белая пшеница, Ни на склонах лозы винограда».

Разговор Милоша Обилича с Иваном Косанчичем [278]

«Ты

скажи мне, брат Иван Косанчич, [279] Хорошо ль разведал силу вражью? Много ль войска собралось у турок? Можем ли с погаными сразиться? Можно ль турок одолеть проклятых?» Говорит ему Иван Косанчич: «Милош Обилич, [280] мой брат любимый, Я разведал войско нечестивых, Полчища врагов неисчислимы. Если б стало наше войско солью, Плов турецкий был бы недосолен. Вот уже пятнадцать дней бесстрашно Я брожу по вражескому стану, Не нашел я ни конца, ни края: От Мрамора [281] до песков Явора, [282] От Явора, брат мой, до Сазлии, От Сазлии до Чемер-Чуприи, От Чуприи до Звечана-града, От Звечана, брат мой, до Чечана, От Чечана до вершины горной — Все покрылось войском басурманским, Конь к коню [283] и воины рядами, Черный лес — их копья боевые, Стяги их летучи, словно тучи, А шатры снегов белее горных. Если дождь густой польется с неба, То нигде не упадет на землю, На юнаков и коней прольется. Стал султан Мурат на Мазгит-поле, [284] Захватил и Лаб и Ситницу». Милош Обилич спросил Ивана: «Ой, Иван, мой побратим любимый, Где шатер могучего Мурата? Обещал я властелину-князю Заколоть турецкого султана, Придавить ему ногою горло». Но в ответ сказал Иван Косанчич: «Не теряй рассудка, брат любимый! Где шатер могучего Мурата? В середине вражеского войска. Если бы умел летать, как сокол, И на турка пал бы с поднебесья, Ты не мог бы улететь обратно». Начал Милош заклинать Ивана: «Ой, Иван, мой побратим любимый, Ты не брат мне, но родного ближе. Обещай, что так не скажешь князю, Он тревогой может омрачиться, И от страха наше войско дрогнет. Лучше ты скажи другое князю: Велика врагов проклятых сила, Но не трудно с ними нам сразиться; В жаркой сече одолеем турок, Нет у них воителей искусных, Много старцев и ходжей почтенных, [285] Есть ремесленники и торговцы, Никогда не видевшие битвы, Воевать пошли наживы ради. Есть и воины в турецком стане, Но они внезапно все свалились От тяжелой нутряной болезни. Вместе с ними заболели кони, Заболели сапом лошадиным».

278

Переведено по тексту сб.: Караджич, т. II, № 49, IV. Записано собирателем от своего отца С. Караджича.

279

Иван Косанчич — эпический персонаж, побратим или слуга Милоша Обилича. Фамилия ему дана, видимо, по местности Косаница в бассейне р. Южной Моравы.

280

Милош Обилич — эпический персонаж. Так в народе назвали того неизвестного смельчака, который в день Косовской битвы сумел добраться до султанского шатра и убил мечом Мурада II. В народе до сих пор реально верят в то, что Милош Обилич действительно существовал. Жители одного из косовских сел и теперь показывают на могилу, в которой, по их мнению, похоронен этот герой. Так же верили в действительное существование былинных богатырей и русские сказители. Без этой веры эпическая традиция умирает.

281

От Мрамора… до вершины горной… — Эти шесть стихов В. Караджич включил сюда сам, позаимствовав их из песни «Банович Страхиня», спетой иным певцом. В них перечисляются села и другие косовские места.

282

До песков Явора. — В оригинале: «До Сухого Явора» (название местности).

283

Конь к коню… прольется. — В этих семи стихах варьируется древнее славянское типизированное описание вражеского войска.

284

Мазгит-поле — между реками Лабом и Ситницей, где действительно, находилось турецкое войско. Это название В. Караджич сам внес в текст песни во втором издании.

285

Много старцев и ходжей почтенных. — В оригинале: «Лишь все старые ходжи и хаджии (паломники)».

Царь Лазарь и царица Милица [286]

Вечером за стол садится Лазарь, Ужинает царь [287] с царицей сербов. Говорит Милица [288] государю: «Царь наш милый, повелитель сербов, Золотая сербская корона! Ты уходишь на Косово завтра, За тобой — воеводы и слуги. Никого со мной не остается. Нет мужчин во дворе моем белом, Кто бы мог мое письмо доставить, С Косова ко мне назад вернуться. Ты с собой моих уводишь братьев, Девять братьев — Юговичей милых. [289] Брата хоть единого оставь мне, Чтоб могла его именем клясться». Лазарь так царице отвечает: «Госпожа и царица Милица, Ты кого хотела бы из братьев На подворье на моем оставить?» «Ты оставь мне Юговича Бошка». Сербский князь Милице отвечает: «Госпожа и царица Милица! Над землей лишь белый день настанет, Только в небе солнце засияет, И как только ворота откроют, — Выходи ты к городским воротам. Проходить там будет наше войско На конях и с копьями стальными. Впереди их милый брат твой Бошко, А в его руках хоругвь с крестами; Пусть он даст, кому захочет, знамя, Ты скажи ему, что я позволил. Пусть с тобой во дворце остается». А как утро в небе засияло, Вышла рано к воротам Милица. У ворот она остановилась. Вот и войско выступает строем, На конях и с копьями стальными. Перед ними брат царицы Бошко. На коне гнедом он выезжает. Золотом украшены доспехи. Осеняет Юговича знамя [290] — До седла концы его спадают; Яблоко на знамени златое, Крест златой над яблоком сияет. От креста висят златые кисти, По плечам раскинулися Бошка. Бросилась к его коню царица И схватила узду золотую. Обняла она брата за шею, Говорить начала ему тихо: «Бошко Югович, мой брат любимый, Царь тебя мне подарил, оставил. Не иди ты на Косово поле. Лазарь-царь тебе, мой брат, позволил — Передай, кому захочешь, знамя. В Крушевце со мною оставайся, Чтобы брат хоть один мне остался, Чтоб могла его именем клясться». Но Милице Бошко отвечает: «Уходи, сестра, в свой белый терем, Я назад с тобой не ворочуся И хоругвь не передам другому, Если б царь мне дал за то Крушевац. Не хочу, чтоб дружина сказала — Бошко Югович трус и предатель! Не поехал на Косово поле, Чтобы кровь пролить достойно в битве, Умереть за веру и за правду». И погнал он в ворота гнедого. Следом едет Юг-Богдан могучий, А за ним семь Юговичей храбрых. На Милицу никто и не смотрит. Воин Югович тут появился. Запасных коней царя ведет он. Чепраки их золотом расшиты. К Юговичу бросилась Милица, За узду буланого схватила, Обняла рукою и сказала: «Воин Югович, мой брат родимый, Царь тебя мне подарил, оставил. Можешь ты отдать коней любому И остаться в Крушевце со мною, Чтобы брат хоть один мне остался, Чтобы мне его именем клясться». Так Милице Воин отвечает: «Воротись, сестра, в свой белый терем, Я назад с тобой не ворочуся И коней не передам другому, Если б даже знал я, что погибну. Я иду на Косово, Милица, Кровь свою пролить за нашу веру, С братьями за крест честной сражаться» [291] И погнал буланого в ворота. Это слыша, упала Милица На студеный камень без сознанья. Вот к воротам Лазарь подъезжает. Он увидел госпожу царицу, Залился горючими слезами. Посмотрел он направо, налево. Подозвал он слугу Голубана: «Слушай, Голубан, слуга мой верный! Ты с коня сойди, возьми царицу, Отнеси ее в высокий терем. Бог тебе простит, и я прощаю, — Не поедешь на Косово биться, Во дворе останешься с царицей». Эти речи Голубан услышал, Облился горючими слезами И отнес ее в высокий терем. Но он сердце одолеть не может — Рвется сердце на Косово поле. Он бежит во двор, коня седлает; Быстро скачет на Косово поле. Рано утром при восходе солнца Прилетели два ворона черных [292] И спустились на белую башню. Каркает один, другой же молвит: «Эта ль башня сербского владыки, Князя Лазаря терем высокий? Что же в нем души живой не видно?» Воронов никто не слышал в доме, Лишь одна царица услыхала, Появилась пред белою башней, Обратилася к воронам черным: «Мне скажите, два ворона-врана, Ради бога вышнего, скажите, Вы сюда откуда прилетели? Не летите ль вы с Косова поля? Не видали ль там две сильных рати? Между ними было ли сраженье? И какое войско победило?» Отвечают два ворона черных: «О Милица, сербская царица, Прилетели мы с Косова поля. Там два войска мы видели сильных, А вчера они утром сразились, И погибли оба государя. Там не много турок уцелело. А в живых оставшиеся сербы Тяжко ранены, кровью исходят». Не успели речь окончить птицы, Подоспел к двору слуга Милутин: В левой держит он правую руку, А на нем семнадцать ран зияют; Весь в крови его конь богатырский. Говорит Милутину царица: «Что случилось с тобою, несчастный? Иль на Косове царя ты предал?» Отвечает ей слуга Милутин: «Помоги мне слезть с коня на землю, Освежи меня водой студеной И залей вином на теле раны: Я от тяжких ран изнемогаю». Слезть царица помогла юнаку, Милутина омыла водою, Залила вином на теле раны. А когда в себя пришел Милутин, Начала расспрашивать Милица: «Что случилось на Косовом поле, Где царь Лазарь погиб, мне поведай, Где погиб Юг-Богдан престарелый? Девять Юговичей где погибли? Где погиб наш воевода Милош, [293] Где погиб Бук Бранкович, [294] скажи мне, Где погиб наш Банович Страхиня?» [295] Отвечает ей слуга Милутин: «Все они на Косове погибли. Там, где Лазарь-князь погиб в сраженье, [296] Много копий сломано турецких И немало сербских длинных копий, Все же больше сербских, чем турецких. Защищали сербы государя, Госпожа моя, дрались до смерти. Старый Юг убит в начале битвы. И погибли Юговичи вместе. Брат не выдал брата в тяжкой битве. До последнего они рубились. Храбрый Бошко был убит последним. Он с хоругвью по полю носился, Разгонял турецкие отряды, — Голубей так сокол разгоняет. Где стояло крови по колено, Там убит был Банович Страхиня, А погиб наш воевода Милош У Ситницы, у реки студеной. Там немало перебил он турок: Милош поразил царя Мурата И еще двенадцать тысяч турок. [297] Бог его родителей помилуй! Будут сербы вспоминать юнака, Будут сказывать о нем сказанья, Сербы Милоша не позабудут, Сербы Косова не позабудут. А зачем о Вуке ты спросила? На родителях его проклятье, Будь он проклят и все его племя! Изменил он на Косове князю [298] И увел с собой двенадцать тысяч Лютых латников с поля сраженья».

286

Переведено по тексту сб.: Караджич, т. II, № 44. Записано от герцеговинского гусляра Т. Подруговича, который, как предполагают, перенял песню в Среме. Текст представляет собой явную контаминацию двух песен.

287

Царь. — Так нередко величает Лазаря народная традиция. Исторический же Лазарь сам провозгласил себя «князем».

288

Милица — жена Лазаря, дочь князя Братка, одного из потомков Стефана Душана. После Косовской битвы и смерти Лазаря Милица правила княжеством до тех пор, пока не подрос сын Стефан Лазаревич, ставший турецким вассалом. Постриглась, приняв имя Евгении. Умерла в 1405 г.

289

Юговичи — дети Юга-Богдана, эпического тестя князя Лазаря.

290

Осеняет Юговича знамя… — В оригинале: «Крестное его знамя покрыло». Здесь певец описал знамя своего времени. Древние воинские знамена были узкими, треугольными, из жесткой ткани.

291

Кровь свою пролить за нашу веру, // С братьями за крест честной сражаться. — Подобные выражения, в отличие от русских былин, в южнославянских песнях за пределами косовского цикла не встречаются, в силу чего они служат одним из доводов в пользу церковно-книжного влияния на косовский цикл.

292

Рано утром при восходе солнца // Прилетели два ворона черных… — Только в этом тексте формула о воронах-вестниках выступает не в начале, а в середине. Обычно она является зачином песни, известным и по фольклору других славянских народов. Поэтому и можно говорить о контаминированном характере всей песни.

293

Милош-воевода — Милош Обилич.

294

Бук Бранкович — исторический зять князя Лазаря. В его владения входило Косово.

295

Страхиня Банович — эпический герой, по традиции, как и князь Лазарь, зять Юга-Богдана. Ему посвящена особая песня.

296

…где Лазарь-князь погиб в сраженье… — По историческим источникам, князь Лазарь был захвачен в плен и тотчас обезглавлен по приказу нового султана.

297

Милош поразил царя Мурата // И еще двенадцать тысяч турок. — По некоторым книжным преданиям и одной хорватской песне — «бугарштице», убив султана, Милош принял жестокий бой. Когда ему отрубили правую ногу, он, опираясь на копье, как на костыль, еще продолжал биться.

298

Изменил он на Косове князю… — Книжная легенда об измене Вука Бранковича возникла, по-видимому, не ранее XVII в. В ее правдивость в XIX в. верили так сильно, что могила Вука Брапковича была раскопана, прах сожжен, а пепел развеян по ветру.

Византийское войско. Болгарский князь Крум и византийский император Никифор. Миниатюра из болгарского списка 'Хроники Манассии' (середина XVI в.).

Смерть матери Юговичей [299]

Правый боже, чудо совершилось! Как на Косово сходилось войско, Было в войске Юговичей девять И отец их, Юг-Богдан, десятый. Юговичей мать взывает к богу, Просит дать орлиные зеницы И широкие лебяжьи крылья, [300] Чтоб взлететь над Косовым ей полем И увидеть Юговичей девять И десятого Богдана Юга. То, о чем молила, получила: Дал ей бог орлиные зеницы И широкие лебяжьи крылья. Вот летит она над полем ровным, Видит девять Юговичей мертвых И десятого Богдана Юга. В головах у мертвых девять копий, Девять соколов сидят на копьях, [301] Тут же девять скакунов ретивых, Рядом с ними девять псов свирепых. Громко кони добрые заржали, Огласилось поле лютым лаем, Встал над полем клекот соколиный. Сердце матери железным стало, Не вопила мать и не рыдала. Увела она коней ретивых, Рядом с ними девять псов свирепых, Девять соколов взяла с собою И вернулась в дом свой белостенный. Снохи издали ее узнали И с поклоном старую встречали. К небу вдовьи понеслись рыданья, Огласили воздух причитанья. Вслед за ними застонали кони, Девять псов свирепых зарычали, И раздался клекот соколиный. Сердце матери железным стало, Не вопила мать и не рыдала. Наступила ночь, и ровно в полночь Застонал гривастый конь Дамяна. Мать жену Дамянову спросила: «Ты скажи, сноха, жена Дамяна, Что там стонет конь Дамяна верный, Может быть, он захотел пшеницы Иль воды студеной от Звечана?» И жена Дамяна отвечает: «Нет, свекровь моя и мать Дамяна, Конь не хочет ни пшеницы белой, Ни воды студеной от Звечана, [302] Был Дамяном этот конь приучен До полуночи овсом кормиться, Ровно в полночь в дальний путь пускаться. Конь скорбит о смерти господина, Без которого домой вернулся». Сердце матери железным стало, Не вопила мать и не рыдала. Лишь лучами утро озарилось, [303] Прилетели два зловещих врана. Кровью лоснятся вороньи крылья, Клювы пеной белою покрыты, В клювах воронов — рука юнака, На руке колечко золотое. Вот рука у матери в объятьях, [304] Юговичей мать схватила руку, Повертела, зорко осмотрела И жене Дамяновой сказала: «Отвечай, сноха, жена Дамяна, Не видала ль ты такую руку?» Отвечает ей жена Дамяна: «Мать Дамяна и свекровь, ты видишь Руку сына своего, Дамяна. Я узнала перстень обручальный, То кольцо, что при венчанье было». Мать Дамянова схватила руку, Осмотрела зорко, повертела И, к руке приникнув, прошепталаз «Молодая яблонька родная, Где росла ты, где тебя сорвали? Ты росла в объятьях материнских, [305] Сорвана на Косове равнинном». Мать печально головой поникла, И от горя разорвалось сердце, От печали по сынам родимым И по старому Богдану Югу.

299

Переведено по тексту сб.: Караджич, т. II, № 47. Песня прислана из Хорватии. Она тоже составлена из двух сюжетов.

300

Просит дать орлиные зеницы // И широкие лебяжьи крылья… — Отсюда и далее переработан сюжет общеславянской песни о том, как три кукушки (мать, сестра и жена) прилетают к убитому и оплакивают его.

301

Девять соколов сидят на копьях… — В южнославянских песнях юнака нередко сопровождают сокол и гончий пес. В русских былинах такое типизированное описание обычно закреплено за эпическим противником (ср. начало былины «Илья Муромец и Сокольник»).

302

Ни воды студеной от Звечана… — По мнению певца, Звечан — река. На самом деле это небольшой город на Косове.

303

Лишь лучами утро озарилось… — Отсюда и до конца текста следует переработка общеславянской песни о воронах, приносящих руку погибшего героя (см. в разделе баллад песню «Голова Янкулы»).

304

Вот рука у матери в объятьях… — В оригинале: «Бросили ее на колени матери».

305

Ты росла в объятьях материнских… — В оригинале: «А росла ты на моих коленях».

Девушка с Косова поля [306]

Рано встала девица-сестрица Из Косова, из широка поля, В воскресенье, [307] до восхода солнца. Засучила рукава рубахи, До локтей до белых засучила; Носит хлеб пшеничный за плечами, А в руках кувшины золотые. Алое вино в одном играет, А в другом — холодная водица. Так проходит по Косову полю, Молодая, по бранному полю, Там, где Лазарь, князь честной, сражался, Трогает бойцов окровавленных. А кого в живых она застанет, Умывает студеной водою, Причащает вином его алым, Белым хлебом раненого кормит. Набрела девица на юнака, Орловича Павла [308] молодого, Знаменосца государя сербов. Жив был Павел, да едва дышал он, Отсекли ему правую руку, Отсекли ему левую ногу, Отсекли до самого колена. Переломаны ребра витые, Легкие сквозь раны проступают. Умывает девушка юнака, Умывает студеной водицей, Причащает вином его алым И дает ему белого хлеба. Оживилось юнацкое сердце, И сказал ей княжий знаменосец: «Косовская девушка, сестрица, Расскажи мне о своем несчастье, Ты кого на бранном поле ищешь? Брата, или родственников близких, Или по греху отца родного?» Отвечает девушка юнаку: «Брат мой милый, витязь неизвестный, Никого из рода не ищу я, Брата в битве я не потеряла, Ни отца, чья плоть меня зачала, Может быть, тебе, юнак, известно: Князь велел, чтоб триста черноризцев У прекрасной церкви Самодрежи Три недели войско причащали. Причастилось все сербское войско, А последними — три воеводы: Славный Милош, храбрый воевода, И Косанчич Иван — воевода, Топлица Милан [309] был вместе с ними. Я стояла у ворот церковных, Тут выходит Милош-воевода, Он красавец всем людям на диво. Волочится, гремит его сабля, [310] А на шапке кованые перья, На юнаке пестрый плащ богатый, Длинный и с узором поперечным. Плат шелковый повязан вкруг шеи. [311] Оглянулся — и меня увидел. Он снимает плащ свой полосатый, С плеч снимает, мне дает в подарок. «На, девица, пестрый плащ с узором, Глядя на него, меня ты вспомнишь. Я на смерть иду, душа-девица, В государево славное войско. За мою ты душу помолися, Чтоб из битвы живым я вернулся, А вернусь, я тебя осчастливлю: Выдам замуж тебя за Милана. Перед богом я с ним побратался, Перед богом и святым Иваном. Буду я твоим, девица, сватом». Вот Иван Косанчич появился, Он красавец всем людям на диво. Волочится, гремит его сабля, А на шапке кованые перья. На юнаке пестрый плащ богатый; Длинный и с узором поперечным. Плат шелковый повязан вкруг шеи, А на пальце кольцо золотое. Оглянулся — и меня увидел. Он снимает кольцо золотое, Снял кольцо и его подарил мне: «На, девица, кольцо золотое, Глядя на него, меня ты вспомнишь. Я на смерть иду, душа-девица, В государево славное войско. За мою ты душу помолися, Чтоб из битвы живым я вернулся. А вернусь, тебя я осчастливлю: Выдам замуж тебя за Милана. Перед богом я с ним побратался, Перед богом и святым Иваном. Дружкою твоим, девица, буду». Топлица Милан за ним выходит, Он красавец всем людям на диво, Волочится, гремит его сабля, А на шапке кованые перья. На юнаке пестрый плащ богатый, Плат шелковый на шее юнака, Вкруг руки его платок повязан. Он снимает платок златотканый И дает мне с такими словами: «На, девица, платок златотканый, Глядя на него, меня ты вспомнишь. Я на смерть иду, душа-девица, В государево славное войско. За меня ты богу помолися, Чтоб из битвы я живым вернулся. А вернуся, будем жить счастливо, Ты мне станешь верною женою». И уехали три воеводы. Их ищу я на поле кровавом». Отвечает ей Орлович Павел: «Косовская девушка, сестрица, Видишь ли ты копья боевые, Что всех выше, что смешались густо. Там пролилась кровь юнаков храбрых. До стремян она коням доходит, До шелковых поясов юнакам. Там в бою все три они погибли. В белый дом твой скорей возвращайся, Не кровавь рукавов твоих белых, Подола в крови не волочи ты». Так сказал он девушке несчастной. Белое лицо слезой омыла, В белый дом свой идет без оглядки. Причитает и рыдает горько: «Бедная, мне нет на свете счастья. Если ухвачусь за ветку ели, Тотчас же зеленая засохнет».

306

Переведено по тексту сб.: Караджич, т. II, № 50. Записано до 1817 г. от слепой старушки в Среме (северо-западная Сербия). Начало текста похоже на первую часть песни «Королевич Марко узнает отцовскую саблю».

307

В воскресенье… — Эпические события в южнославянских песнях обычно начинаются в воскресенье («в неделю»). Косовская битва произошла во вторник.

308

Павел Орлович — по некоторым устным преданиям, участник Косовской битвы, погибший в ней.

309

Милан Топлица — эпический персонаж.

310

Волочится, гремит его сабля… — Певица перенесла в текст свои наблюдения: так носили сабли австрийские офицеры.

311

Плат шелковый повязан вкруг шеи… — Мода горожан до начала XIX в. Затем шейные платки стали заменяться галстуками.

Юришич Янко [312]

Кто там стонет в городе Стамбуле: Не змея ли, белая ли вила? Не змея, не белая то вила, Это Янко Юришич [313] там стонет. Стонет Янко от неволи тяжкой: Вот уже три года миновало, Как томится он во тьме темницы У жестокого царя-тирана, У султана злого Сулеймана. Невтерпеж сидеть в темнице стало, Целый день с утра все стонет Янко, Надоел он и камням холодным, А не то что царю Сулейману. Захотел султан его увидеть, Подошел он к воротам темницы, Окликает Юришича Янко: «Эй, ублюдок Янко, что с тобою, Иль беда какая приключилась, Что ты стонешь у меня в темнице? Голоден ли ты, иль пить ты жаждешь? Или ты так сильно стосковался, Стосковался по гяурке юной?» Молвит Янко Юришич султану: «Волен, царь, ты говорить, что хочешь. Я не голоден и пить не жажду, Я по воле только стосковался, Как попал к тебе в полон в темницу, Невтерпеж сидеть в темнице стало, Царь-султан, коль ты боишься бога, То в награду все бери, что хочешь, Только кости выпусти на волю!» Сулейман-султан ему ответил: «Эй ты, курвин сын, ублюдок Янко, Не возьму ни пара, [314] ни динара. Я хочу, чтоб ты сказал мне правду, Как зовут трех воевод отважных, Что мое все войско погубили, Через поле Косово погнали?» Янко Юришич ему ответил: «Волен, царь, ты спрашивать, что хочешь. Коль спросил, скажу тебе по правде: Первый самый славный воевода, Что на Косове погнал всех турок И загнал их в Лаб и Ситницу, Это был сам Королевич Марко. [315] А второй за ним был воевода, Порубил он саблей много турок, Это был ребенок малый Огнян, По сестре племянник милый Марка. [316] А еще был третий воевода, Что сломал свою стальную саблю, На копье насаживал он турок, В Лаб он гнал перед собою турок, Загонял их в Лаб и Ситницу. Янко Юришич — тот воевода, Вот, султан, он у тебя в темнице, Можешь с ним ты сделать, что захочешь!» Сулейман-султан ему ответил: «Эй ты, курвин сын, ублюдок Янко! Выбирай себе ты казнь любую, Этой казнью тебе душу выну. Если хочешь, плавать в море будешь, [317] Если

хочешь, то гореть ты станешь, Если хочешь, то к хвостам привяжем И конями разорвем на части?» Молвит Янко Юришич султану: «Волен, царь, ты говорить, что хочешь: Только мне не милы эти казни, Эти казни все не для юнака. Я не рыба, чтобы в море плавать, Не полено, чтоб в огне сжигали, И не курва, чтоб к хвостам вязали И конями разрывали в поле, Но юнак я первый из юнаков. Дай ты мне, султан, коня плохого, Что был тридцать лет никем не езжен, Был не езжен и отвык от боя; Дай ты мне еще тупую саблю, Ту, что тридцать лет не наводили, Не точили, в бой с собой не брали, Что от ржавчины негодной стала, Трудно ее вытащить из ножен. Дай на волю выехать мне в поле, Выпусти вслед двести янычаров, Саблями меня пускай изрубят, Пусть в бою я как юнак погибну». Сулейман-султан его послушал, Дал ему султан коня плохого, Что был тридцать лет никем не езжен, Был не езжен и отвык от боя; Дал ему султан тупую саблю, Ту, что тридцать лет не наводили, Не точили, в бой с собой не брали, Что от ржавчины негодной стала, Трудно вытащить ее из ножен. Янко в поле выпустил на волю И пустил вслед двести янычаров. На коня вскочил проворно Янко, Сильно разогнал коня плохого, Побежал что было сил коняга, По широкому понесся полю. Поскакали двести янычаров. Вырвался вперед один из турок, Голову хотел отсечь у Янко, Получить награду от султана, И догнал он Юришича Янко. Янко увидал беду большую, Помянул он истинного бога, Выхватил свою тупую саблю, Будто новую со сталью острой, Он дождался молодого турка, Вскинул руку правую и саблю, Турка в пояс шелковый ударил, Рухнул турок, надвое разрублен. Турок грянул, Янко тут нагрянул, Конь усталый для него — помеха, На коне турецком он поехал. Не тупую — острую взял саблю И с турецкой саблей встретил турок, Половину порубил он саблей, Половину их погнал к султану, И на воле он поехал в поле К дому своему, здоров и весел.

312

Переведено по тексту сб.: Караджич, т. II, № 51. Записано в 1815 г. в г. Сремски Карловци от боснийского купца. В песне отражена поздняя версия широко распространенного среди южных славян сюжета. В болгарских версиях о Петре Бановиче посланный султаном Черный Арап обманывает героя и привозит его связанным в Стамбул. Здесь же не объясняется, как и почему такой видный герой, как Янко Юришич, попал в султанскую темницу.

313

Янко Юришич — вероятно, эпическая контаминация имени и фамилии. Некий Никола Юришич, будучи начальником венгерской крепости Кисег, в 1532 г. успешно оборонялся от войск султана Сулеймана. Янко Сибинянин, известный эпический герой, имел своим прототипом венгерского полководца XV в. Яна Хуниади.

314

Пара — мелкая монета.

315

Это был сам Королевич Марко. — Марко Королевич не участвовал в Косовской битве. Как турецкий вассал, он не мог выступать на стороне сербов. Но после того как сложился его эпический образ идеального защитника, поздним певцам пришлось объяснить слушателям, уже не знающим действительных событий XIV в., где был Марко Королевич во время разгрома турками южнославянских государств. Так постепенно слагались песни об участии Марка Королевича в Косовской битве, о вмешательстве бога, «старого мстителя», в судьбу этого героя и южнославянских народов.

316

Это был ребенок малый Огнян, // По сестре племянник милый Марка. — Эпический персонаж. В этой детали песни мы видим след болгарского предшественника публикуемой песни.

317

Плавать в море будешь… — то есть будешь утоплен.

Смерть воеводы Приезды [318]

За одним письмом летит другое. Кто их пишет, кто их получает? Пишет письма царь Мехмед [319] турецкий, Получает — в Сталаче [320] Приезда. [321] «О Приезда, града воевода, Ты пошли мне три бесценных дара: Ты пошли мне дамасскую саблю, Что сечет и дерево и камень, Крепкий камень, хладное железо; Ты пошли мне коня сивой масти: Две стены твой Серко перескочит И две башни высокого замка; И пошли мне верную супругу». Мрачно смотрит на письмо Приезда, Мрачно смотрит, а другое пишет: «Ополчайся, царь Мехмед турецкий, Сколько хочешь собери ты войска У Сталача, когда пожелаешь. Не получишь от меня подарков. Эту саблю для себя сковал я, Для себя вскормил коня-журавку, [322] А невесту для себя привез я. Ничего от меня не получишь». Собирает войско царь турецкий, Собирает и ведет к Сталачу. Под Сталачем стоит он три года: Не отбил ни дерева, ни камня, Крепкий город покорить не может И не может домой возвратиться. Рано утром случилось в субботу: Поднялася супруга Приезды На высокие стены Сталача, Долго смотрит на воды Моравы. Замутилась у града Морава. И сказала супруга Приезды: «О Приезда, господин любимый, Я боюсь, мой господин любимый, Что подкопы пророют к нам турки». Отвечает супруге Приезда: «Замолчи, не говори пустое, Под Моравой подкоп им не вырыть». Воскресенье святое настало, Молится Приезда в белой церкви. Отстоял он всю службу с женою. Помоляся, выходит из церкви. Говорит воевода Приезда: «О юнаки, храброй рати крылья! Полечу на турок вместе с вами. Мы кровавой битвою упьемся, Мы откроем города ворота И ударим всей силой на турок. Бог поможет, счастье не изменит». Обратился Приезда к супруге: «Принеси из погребов глубоких Для юнаков вина и ракии». Взяла Ела кувшины златые И спустилась в погреба под башней. Лишь спустилась она, обомлела — Полон погреб злобных янычаров. Наполняют сапоги ракией, Пьют за здравье госпожи Блицы, Пьют за упокой души Приезды. Кувшины Елица уронила, Зазвенели кувшины на камне. Побежала во двор, восклицая: «Не к добру и вино и ракия! В погребах пируют янычары, Сапогами пьют вино хмельное. За мое здоровье пьют, смеются, А тебя живого погребают». Вскакивает храбрый воевода, Отворяет градские ворота. Обнажает он саблю стальную, Бьется-рубится с турками люто. Шестьдесят воевод пало в битве. Больше тысячи турок погибло. Воротился в город воевода, За собою запер он ворота. Вынимает саблю воевода. Голову коню-журавке рубит [323] — «Конь мой серый, конь мой самый лучший, На тебя турецкий царь не вскочит!» Разбивает дамасскую саблю: «Ты была мне правою рукою. Царь турецкий тебя не наденет!» Вот в хоромы входит воевода. За руку берет жену и молвит: «О, скажи, разумная Елица, Хочешь ли со мною ты погибнуть Или быть наложницей турецкой?» По лицу ее слезы струятся, Отвечает госпожа Елица: «Лучше честно погибнуть с тобою, Чем срамиться в турецком гареме. Не продам я отцовскую веру, Попирать я крест честной не буду». И взялися за белые руки, Поднялися на стены Сталача. Так сказала госпожа Елица: «О Приезда, господин любимый, Нас вскормила быстрая Морава, Пусть Моравы воды нас поглотят». И в речные бросилися волны. Так Сталач был взят царем Мехмедом, Но добычей он не поживился. Проклинает город царь турецкий: «Бог единый пусть Сталач накажет. Подступил я с трехтысячным войском, А пять сотен осталось со мною!»

318

Переведено по тексту сб.: Караджич, т. II, № 83. Записано от слепой женщины Ецы в г. Земуне, близ Белграда.

319

Мехмед — эпическое имя султана. На самом деле Сталач захватил в 1413 г. султан Муса.

320

Сталач — небольшой город в восточной Сербии близ слияния рек Западная и Южная Морава.

321

Приезда. — Это имя часто употреблялось в XIV–XV вв. в Боснии и Сербии и таким образом служит указателем для оценки времени и места сложения данной версии. В других сербских текстах и особенно в болгарских вариантах этой песни воевода назван Тодором Сталакином. Настоящее имя начальника Сталачской крепости осталось неизвестным. Он сражался «елико кто от древних», как сообщает Константин Философ, славянский автор XV в., сгорел, но не сдался врагу. Ныне ведется реставрация развалин Сталачской крепости, официально именуемых «башней Тодора».

322

Конь-журавка — гнедой в яблоках или, как говорят сербы, «с грошами».

323

Голову коню-журавке рубит… — Перефразировка древнего описания славянского обычая. Ср. заключительную часть песни «Смерть Королевича Марка».

Фазли-булюкбаша [324]

Сон приснился банице [325] влахине [326] Во столице [327] влашской, во Белграде, Сон такой приснился ей в постели: Опоясала змея весь город, На ворота голову положила; Вылетает сокол из Стамбула, С золоченными до плеч крылами, [328] С вызолоченными до колен ногами, С клювом, золоченным до подглазья. Девять соколов за ним летели, Девять лебедей за ним летели, Птицы стаями за ним летели, Разные за ним летели птицы, Пролетели урусскую землю, [329] И вся сила собралась на Челмене, На Челмене над Вучитрном; Снится, будто небо раскололось, [330] Пал на землю кровавый месяц, Звезды по углам поразбежались И осталась кровавая денница Со своими детками двоими. На ноги со сна она вскочила, Забежала в белые покои, Где в ту пору бан ее разлегся, И не будит, чтобы не старел он, А ногами попросту толкает: «Чтоб ты дома своего не видел! Сон-то мне какой приснился ночью!» Все по правде бану рассказала. Бан белградский говорит на это: «Бог убей такое сновиденье! Я его немедля разгадаю. Что Белград опоясан змеею — Это турки по нам ударят. Что стамбульский сокол летает — Это царский хранитель печати. Девять соколов летят вдогонку — Это царские паши с визирями. Девять лебедей летят за ними — Это царь с его знаменами. Птицы летают, летят за ними, Разные летают стаи птичьи — Это царские большие орды. Раскололося чистое небо — Это значит — нам войну навяжут. Звезды по углам поразбежались — Это побегут мои солдаты. Месяц пал на землю кровавый — Это голова моя скатилась. Остается кровавая денница И две звездочки вместе с ними — Это ты — вдова молодая, Ты с двумя сиротками своими». Времени с тех пор прошло немного, Закричала нагорная вила, Позвала белградского бана: «Чтоб ты дома своего не видел! Убегай, идут походом турки, На тебя идет Ходжа Чуприлич И Турчин Махмудбегович, И Осман Татарханович, Их войскам конца и края нету». Бан белградский отвечает виде: «Прочь поди, нагорная вила! Не боюсь я ни Ходжи Чуприлича, Ни Турчина Махмудбеговича, Ни Османа Татархановича, Ни их сил, ни их орд не боюсь я. У меня есть на Косове лагерь, В этом лагере сто тысяч войска Во главе с Хайвазом-генералом, У меня близ моря есть Семендра, А в Семендре семеро отрядов, Во главе их семь капитанов». Отвечает нагорная вила: «Горе лагерю, что на Косове, И беда твоей Семендре белой! На Косово ударили турки, Разгромили они твое войско, Захватили Хайваза-генерала И его посадили на кол. На Семендру ударили турки, Каждый камень перевернули, Утопили в Дунае войско, Захватили семь капитанов, Посадили их всех турки на кол. Если, бан, ты мне верить не хочешь, Поднимись на надвратную башню Со своей подзорной трубою, Погляди на поле Врачари И увидишь то, что не видел, И тогда ты мне, бан, поверишь». На ноги вскочил бан белградский, Взял трубу подзорную в руки, И взошел на надвратную башню, И глядит на поле Врачари. А едва он глянул на поле, Как немедля обоз увидел, Что шатры полотняные возит. Те шатры начинают ставить На зеленом поле Врачари. Со стены их бан окликает: «Прочь отсюда, шатры не ставьте! А не то я выстрелю из пушки, Разорву все ваши веревки, Раздеру я шатры полотняные!» «Чтоб ты дома своего не увидел! Погнала нас такая сила, Вся орда Ходжи Чуприлича. Вот теперь, как придет сюда Ходжа, Можешь, бан, с ним сам рассчитаться!» После этого очень скоро Вдруг нахлынули царские орды, И корзин понаделали турки, Их набили черною землею, На корзины поставили пушки, Начали стрелять по Белграду. Снизу доверху город шатался, Так по нем били пушки сильно, Но не могут отбить ни камня И ни белой известки от камня. Целую неделю стреляли. Рассвело девятое утро, И стали совещаться турки. И сказал Ходжа Чуприлич: «Что ж теперь, дорогие братья, Как Белград брать мы с вами будем?» «Если бог даст, все обойдется, Пусть четыре глашатая, Ходжа, Денег целый вьюк обещают. Может быть, такой юнак найдется, Чтоб Дунай переплыл и Саву И добрался до стен Белграда, Захватил языка у влахов, Чтобы тот рассказал про ворота». И послал глашатаев Ходжа, Чтобы крикнули царскому войску, И три белых дня они кричали. «Нету, брат, никакого юнака». Рассвело четвертое утро, Помогли им поиск и счастье — Видят, парень сидит на камне С изукрашенной тамбурицей, [331] Еще тише поет, чем играет: «Тамбурица, времени трата, Сколько дней потерял я с тобою, Всех портняжек игрою замучил!» Он ударил тамбурой о землю И вскричал глашатаям громко: «Чтоб вы дома своего не видали! Очень вы меня разозлили. И Дунай переплыву и Саву!» Вот в шатер его белый приводят, В шатер Ходжи Чуприлича. Он селям турецкий Ходже крикнул, Ходжа на селям его ответил. Громко он спросил у Ходжи: «Правду ли глашатаи молвят? Ходжа, я себя не поя; алею И Дунай переплыву и Саву Ради бога и иного мира И во имя нашего султана И чтоб денег целый вьюк мне дали». Ходжа Чуприлич ему ответил: «Граничар, [332] откуда ты взялся? Кто сидит у твоего огнища? Если смертный час твой настанет, Как читать по тебе мне хатму?» [333] Граничар ему отвечает: «Ходжа, я из Герцеговины, Не слыхал ли ты в Герцеговине Город Влагай на реке Буне? А зовусь я Фазли-булюкбаша. Я, Ходжа, огнищем владею И жену законную имею, Двух сынов-близнецов имею, Что покуда летами не вышли, Двух сестер молодых имею, Молодых, еще незамужних». И сказал ему Ходжа Чуприлич: «Если смертный час твой настанет И в реке Дунае ты утонешь, Сыновей твоих отвезу я В Стамбул, к своей матери-старухе, Твою мать призрю, словно родную, А сестер молодых твоих выдам За моих полководцев — визирей, А жена твоя замуж не выйдет, Пока двух сыновей не поднимет. А как вырастут дети, положу им Каждый месяц по сотне дукатов». Граничар от Ходжи уходит, Начинает искать побратима, Побратима Беговца Халила, Халила с поля Невесина. [334] Как нашел своего побратима, Так сказал ему очень тихо: «Мог бы ты пожертвовать собою Ради бога и иного мира И во имя нашего султана И за денег целый вьюк в придачу? Можешь ты воспомянуть былое, Когда жил ты во Благае белом? Мы б разделись у кипящей Буны, Кинулись бы тотчас в Буиу оба, Плыли бы по студеной Буне До слияния Буны и Неретвы, — Не страшней того Дунай и Сава!» Не успели сумерки спуститься, Как сошли на берег побратимы. Ходжи им молитву прочитали И верблюда в жертву закололи. [335] В воду побратимы прыгнули. Бог помог им, выручило счастье. В непогоду, в день Святого Савы, [336] Когда дерево к камню примерзает, А рубашка к юнацкому телу, Переплыть Дунай смогли и Саву. Только перед самою зарею Беговец Халил был так измучен, Что сказал своему побратиму: «Погибаю, Фазли-булюкбаша! Лучше изломаем наши ружья И костер разложим из прикладов!» Фазли-булюкбаша отвечает: «Потерпи, брат Беговец Халил, Скоро солнце выйдет из-за лесу, Мы согреемся на жарком солнце». Вышла в небо утренняя зорька, А за нею показалось солнце, И согрелись побратимы солнцем, И укрылись в камышах приречных. Мимо проезжали двое влахов, И один из влахов был безногий. Взяли в сторону они с дороги, Спешились, попивали пиво, Завели между собой беседу, Что кто более всего желает. И сказал здоровый очень тихо: «Мне бы более всего хотелось Превратиться в крылатую виду. Я бы пролетел Дунай и Саву, Прилетел бы на поле Врачарье И в шатре Ходжи Чуприлича Голову отсек бы Ходже напрочь И отвез бы белградскому бану. То-то наградил бы бан за это!» А безногий тихо отвечает: «Помолчи, свинья ты перерубленная, Мне бы более всего хотелось Превратиться в крылатую виду. Я бы пролетел Дунай и Саву В войско из Герцеговины, Я нашел бы аг из Мостара, Поболтал бы о здоровье с ними». На ноги вскочили побратимы, Прыгнули всадникам на плечи, Здорового сразу зарубили, С безногим кинулись в воду. Со стены заметили их влахи, Начали стрелять по ним из пушок, Но с Врачарья прикрывают турки. Бог им дал, и выручило счастье, Переплыли и Дунай и Саву, Притащили языка Велемира, Привели к Ходже Чуприличу, И спросил его Чуприлич тихо: «Ну, безногий, ты откуда взялся?» А безногий тихо ответил: «Ходжа, я из Герцеговины, Из самого города Мостара, Пекарем работал я в Мостаре. Но аги затеяли забаву, Устроили конские скачки [337] И скакали от Благая белого, От Благая до Софы ходжийской, Я же пеший был, а не конный, Обогнал их, выиграл скачку. Раз у бега затеяли скачку, Поскакали от Благая белого, Я же пеший был, а не конный. Еще кони на Марковце были, Я же, Ходжа, на Софе ходжийской Раздобылся сукном веницейским И пошел на базар, на рынок. Только вышел на гору большую — Завистливы аги в Мостаре — Задымилась в городе ломбарда, Отбило мне ногу по колено. Убежал я тогда оттуда В Белград, в наш город стольный». Ходжа Чуприлич ему крикнул: «Укажи нам в Белграде ворота!» «Подари мне жизнь, Чуприлич, Укажу в Белграде ворота. Посмотри на рассвете стену — Что сначала осветит солнце, Там и будут ворота Белграда. Над воротами высокая башня, В этой башне пороховой погреб. Заряди бомбой главную пушку И прицелься в небо, повыше. Эта бомба в башню ударит, И взорвется в погребе порох!» Утром, лишь засияло солнце, Приметили высокую башню, Зарядили главную пушку, Нацелили в небо, повыше. Бомба стену перелетела И попала в высокую башню. Загорелся в погребе порох — Милый боже, славься за это! Кто ходил, не смог ходить больше, Кто стоял, не смог стоять больше, Все в траву повалились навзничь. Сразу бан запросил пощады: «Пощади меня, Ходжа Чуприлич, Воткни саблю в городские ворота, Чтобы дети прошли под саблей!»

324

Переведено по тексту сб. МЮП, с. 271–279. Записано среди славян-мусульман Боснии. По мнению собирателя, записавшего песню, в ней отражены события 1688 г., когда Белград обороняли австрийские войска принца Евгения Савойского, а осаждали город турки под предводительством визиря Мустафы-паши из албанского рода Чуприличей (в песне — Ходжа Чуприлич). На протяжении XV–XVII вв. Белград часто переходил из рук в руки: его то защищали и отбивали христиане (славяне, венгры, австрийцы), то вновь и вновь захватывали турки. Белград был незначительным городом, но очень важной крепостью на Дунае у впадения в него р. Савы. В песне осада и сдача Белграда описаны со стороны турок, в числе которых, как это видно из текста, было немало боснийских славян-мусульман. При этом используются изобразительные средства антитурецкой по своей направленности эпической традиции славян-христиан, что побуждает предполагать возможность бытования в прошлом антитурецкой песни-предшественницы об осаде Белграда, сложенной ранее конца XVII в.

Булюкбаша — командир отряда.

325

Баница — жена бана, управителя большой области в Австро-Венгрии.

326

Влахиня. — Турки и славяне-мусульмане называли «влахами» славян-христиан пли вообще христиан.

327

Столица. — Белград стал столицей — причем сначала лишь Сербского княжества — в XIX в.

328

Золоченые до плеч крылья… — Описание сокола, то есть визиря Чуприлича, представляет собой переделку старинного общеславянского описания чудесного ребенка (см. ниже песню «Мать-разлучница»).

329

Урусская земля. — Певец, вероятно, что-то слышал о единой вере части южных славян и русских и о поддержке Россией освободительной борьбы этой части южных славян, поэтому для него земля, населенная славянами-христианами, — «урусская».

330

Снится, будто небо раскололось… — Отсюда и далее эта часть сна баницы повторяет сон царицы Милицы (см. выше).

331

Тамбура — музыкальный инструмент типа мандолины.

332

Граничар — житель пограничной территории или пограничник. Здесь оба значения неразделимы. Гранпчары как с турецкой, так и с австро-венгерской стороны постоянно участвовали во взаимных стычках и набегах.

333

Хатма — заупокойное чтение Корана наизусть.

334

Поле Невесина — Невесинское поле (долина) с центром в г. Невесинье. Находится по соседству с Мостарским полем, где расположен Влагай, ныне «город-музей».

335

И верблюда в жертву закололи. — Верблюд был редким и очень дорогим животным на Балканах, поэтому и жертва очень велика.

336

В день Святого Саввы — 27 января по новому стилю.

337

Устроили конские скачки… — Описание скачки является

Московские подарки и турецкие отдарки

Вот несутся бисерные письма Через всю турецкую краину. И в диван пришли турецкий письма Муезиту, грозному султану, Это письма из Москвы обширной, А с посланьем дары дорогие. Для султана — золотое блюдо, А на блюде — мечеть золотая, Обвилась змея вокруг мечети; На ее голове алый яхонт. Самоцвет и темной ночью светит. Можно с ним и в полночь в путь-дорогу, Словно в полдень при солнечном свете. Для царского сына Ибрагима Посылают две острые сабли, Перевязи из чистого злата, А на них два драгоценных камня. Получила старшая султанша Колыбель из золота литого; Крылья распростер над нею сокол. Полюбились султану подарки. Только мысли его беспокоят — Как ему достойно отдариться. Думает, придумать он не может. Перед всеми своими гостями Похваляется султан дарами Из Московии, от государя! Сам рассчитывает, может статься, Кто-нибудь его и надоумит, Что послать в Москву, чем отдариться. Тут паша Соколович приходит. Похвалился царь ему дарами. За пашою ходжа и кадия Поклонилися царю смиренно, Целовали руку и колено. Вновь султан дарами похвалялся И такие им слова промолвил: «Мои слуги, ходжа и кадия, Вы скажите вашему султану, Что послать мне в Московскую землю. За подарки чем мне отдариться?» Отвечают смиренные слуги: «Добрый царь, государь наш любимый, Мудростью с тобой нам не сравниться, И тебя мы поучать не можем. Позови ты старца патриарха. Старый, верно, тебя надоумит, Что послать в Москву, какой подарок Великому царю-государю». Эти речи слуг своих услыша, Царь-султан гаваза [338] посылает, И зовет он старца патриарха. Пред султаном старец появился, И ему султан подарки хвалит. А затем говорит патриарху: «Мой слуга, патриарх престарелый, Может быть, слуга, меня научишь, Что послать в Московскую мне землю». Отвечает патриарх смиренно: «Царь-султан, солнце ясное в небе, Мудростью с тобой мне не сравниться. Богом ты научен. И твое ведь Изобильно и богато царство. Можешь ты достойно отдариться. Дай не нужное тебе нисколько, То, что им наверно будет мило: Старый посох Неманича Саввы, [339] И корону царя Константина, [340] И одежды Ивана Предтечи, [341] Князя Лазаря знамя с крестами. Это всё, султан, тебе не нужно, А в Москве твои дары оценят». Внял султан советам патриарха, Приготовил царские подарки, Дал приезжим московским юнакам. Патриарх их спешно провожает И дает такое наставленье: «С богом в путь, московские юнаки! Не идите вы царской дорогой, Царскою дорогой прямоезжей, Но скачите окольной дорогой, По лесу да по горам скалистым. Ждите вслед за собою погоню, Чтоб отнять христианские святыни. Не сносить мне головы, я знаю, Это грешное тело погибнет, Но душа не погибнет, о боже!» Так сказал он и с ними расстался. Царь-султан турецкий доволен, Что Москву отдарил он как должно. Вот паша Соколович приходит. Говорит султан слова такие: «Знаешь ли, паша, слуга мой верный, Что послал в Московскую я землю? Старый посох Неманича Саввы И царя Константина корону, Князя Лазаря знамя с крестами И одежды Ивана Предтечи. Мне все это, слуга мой, не нужно, А Москва обрадуется дару». Тут спросил Соколович султана: «Царь-султан, солнце ясное в небе, Кто тебя научил это сделать?» Царь ответил по правде, как было: «Научил патриарх меня старый». Отвечает Соколович тихо: «Царь-султан, солнце ясное в небе, Коль отдал ты святыни Царьграда, Почему не послал с ними вместе Золотые ключи от Стамбула? Их с позором у тебя отнимут! Ведь на этих святынях стояло И держалось турецкое царство». Понял царь, что Соколович молвил, Говорит паше султан турецкий: «Поспеши, паша, слуга мой верный, Собери янычар поскорее, Догони московское посольство, Отними христианские святыни И московских перебей юнаков!» Исполняет паша приказанье. Он скликает янычар турецких. Мчатся по дороге прямоезжей, Чтоб настичь московское посольство. Но юнаков они не догнали. И ни с чем возвратилась погоня. И поклялся паша султану, Что не видел юнаков московских. И сказал на то султан турецкий: «Поспеши, паша, слуга мой верный, И прикончи старца патриарха». Исполняет паша приказанье, Он немедля схватил патриарха. Соколовичу старик промолвил: «Ты помилуй, паша, и помедли, Не губи меня на твердой суше, Коль убьешь, землица вся иссохнет И три года не даст урожая». Тут паша послушал патриарха И повел его к синему морю. Снова старец его умоляет: «Ты помилуй, паша, и помедли, Не губи меня у синя моря, Коль убьешь, погода изменится, Подымутся моря и озера И поглотят ладьи и галеры. С четырех сторон нагрянут волны И зальют и потопят всю землю». Обмануть хотел пашу владыка, [342] Но паша не поддался обману. Он взмахнул своей острою саблей И убил старика патриарха. Дай, господь, ему в раю блаженство, Нам же, братья, здоровья и счастья.

338

Гаваз (турецк.) — телохранитель.

339

Савва Неманич — историческая личность XII–XIII вв. Третий сын Стефана Немани, основателя единого сербского государства, Растко еще в молодости постригся на Афоне и принял имя Саввы. В 1219 г. он стал сербским архиепископом. Считается святым православной церкви, в святцах его днем отмечено 27 января по новому стилю. Турки препятствовали культу святого Саввы и в 1594 г. сожгли его мощи.

340

Царь Константин — последний византийский император, погибший во время взятия Константинополя в 1453 г. В южнославянском фольклоре о нем сохранилось много преданий и песен.

341

Иван Предтеча. — В оригинале: «святой Йован»; неясно, о каком святом идет речь.

342

Обмануть хотел пашу владыка… — Певец не верил в то, что патриарх или его смерть может вызвать сушь или потоп.