Песни южных славян

Неизвестен 2 Автор

Гайдуцкие песни

Старина Новак и кнез Богосав [343]

Пьют вино у кнеза Богосава [344] Радивой [345] со Стариной Новаком [346] Над рекой студеною, над Босной, А когда подвыпили юнаки, Спрашивает Богосав Новака: «Старина Новак, мой брат по богу, Мне скажи правдиво — что за диво, Почему ты, брат, ушел в гайдуки? Иль беда заставила какая По лесам да по горам скитаться, Ремеслом гайдуцким заниматься, Да под старость, да в такие годы?» Старина Новак ему ответил: «Побратим, ты спрашивал по правде, Я тебе по правде и отвечу. Я ушел в гайдуки поневоле. Может, помнишь ты еще и знаешь, — Смедерево [347] строила Ирина [348] И меня заставила работать. Я три года строил этот город, На своих волах возил три года Камни и деревья для Ирины. И за эти полные три года Ни гроша она не заплатила, На ноги не выслужил опанки! [349] Я простил бы этот грех Ирине; Но как Смедерево-град воздвигла, Стала строить крепостные башни, Золотила окна и ворота, Вилайет [350] налогом был обложен, По три литры [351] золота налогу, Триста, побратим, дукатов с дома! Кто богаты, отдали дукаты, Заплатили и спокойно жили. Я же, кнез, был бедным человеком, У меня дукатов не водилось. Взял тогда я свой тяжелый заступ, Взял я заступ и ушел в гайдуки. Мне не захотелось оставаться В государстве проклятой Ирины. Я добрался до студеной Дрины, [352] Перебрался в каменную Босну, А когда дошел до Романии, [353] Повстречал я там турецких сватов, Что с невестой ехали турчанкой. Вся-то свадьба с миром проезжала, А жених турецкий задержался, Видно, не хотел проехать с миром. Жеребца гнедого он направил, Выхватил трехвостую нагайку, А на ней латунные три бляхи, И меня он по плечам ударил. Трижды турка заклинал я богом: «Я прошу тебя, жених турецкий, В удальстве своем ты будь удачлив, Веселись ты на счастливой свадьбе, Проезжай своей дорогой с миром, Видишь сам, что человек я бедный» Не желает отвязаться турок, И меня он снова хлещет плеткой. Хоть ударил он меня не сильно, Но зато я сильно рассердился, Размахнулся заступом тяжёлым И легонечко ударил турка. Так тихонько я его ударил, Что с коня жених свалился наземь. Я тогда его ударил дважды, А потом еще ударил трижды, Бил, пока с душой он не расстался. Я обшарил у него карманы, Три кисы с деньгами там нащупал И к себе за пазуху засунул. Отпоясал я у турка саблю И к себе покрепче припоясал, В головах его поставил заступ, Чтобы турки тело закопали, Сел я на коня его гнедого И к горе поехал Романии. Видели все это сваты-турки, Но догнать меня не захотели, Не хотели, видно, не посмели. Сорок лет с того дня миновало, Я к горе привыкнул Романии Больше, брат мой, чем к родному дому. Знаю я все горные дороги. Жду купцов сараевских в засаде, Отбираю серебро и злато, Бархат и красивые одежды, Одеваю я себя с дружиной. Научился я сидеть в засаде, Гнаться и обманывать погоню, Мне никто не страшен, кроме бога».

343

Переведено по тексту сб.: Караджич, т. III, № 1. Записано от герцеговинского гусляра и бывшего гайдука Т. Подруговича. Это был, несомненно, выдающийся певец. Он знал, по словам В. Караджича, около ста юнацких песен, а спел на запись едва ли двадцать и ушел из Сербского княжества на территорию Турецкой империи, где был убит турками при невыясненных обстоятельствах.

344

Кнез Богосав — эпический персонаж. Во времена В. Караджича «кнезом» называли сельского старосту.

345

Радивой — эпический персонаж, побратим Новака.

346

Старина Новак. — Ученые указывают па несколько исторических прототипов этого эпического героя, носивших то же имя. Это были феодалы или гайдуки, боровшиеся с турками (XV–XVII вв.). Так, иностранцы, путешествовавшие

по Болгарии в XVI в., сообщали о том, что им рассказывали о Дебелом Новаке, который вместе с Марком Королевичем защищал страну от турок. К концу XVI в. относятся сведения письменных источников о Баба Новаке, то есть Старом Новаке, который вместе с валашским воеводой Михаилом воевал против турок и венгерского короля Стефана Батория.

347

Смедерево — город на Дунае восточнее Белграда. В первой половине XV в. Смедерево был — с согласия турок — столицей сербского деспота Джурджа Бранковича (1427–1456).

348

Ирина — жена Джурджа Бранковича, гречанка по происхождению. Народная молва приписывала ей очень быстрое и тяжкое для народа строительство Смедеревской крепости. В эпических песнях Ирина неизменно изображается как жестокая и коварная «царица». Ее постоянный эпитет — «проклятая».

349

Опанки — кожаные лапти.

350

Вилайет (турецк.) — область.

351

Литра — мера весом в 320 граммов.

352

Дрина — река в восточной Боснии.

353

Романия — горный массив восточнее г. Сараева (Босния). С Романией народная традиция сербскохорватской языковой группы постоянно связывает имя Старины Новака. Предполагают, что в пору турецкого ига Романия была очагом гайдуцкого движения.

Сенянин Тадия [354]

Зорюшка еще не забелела, Утречко лица не показало, Как ворота отворились в Сене, Вышла в поле небольшая чета, В чете тридцать и четыре друга, И ведет их Тадия Сенянин, [355] А при знамени Комнен-знаменщик, И юнаки поспешили в горы, Подошли под Красные Утесы. [356] Говорит им Тадия Сенянин: «Ой, мои вы братья и дружина! Разве мать не родила юнака, Что пошел бы к чабану в отару, Взял девятилетнего барана, Взял бы семилетнего козлища, Чтоб была у нас на ужин пища». Все юнаки головой поникли, В землю черную глаза уперли, Не смутился лишь Котарец Йован, А вскочил он на легкие ноги, И пошел он к чабану в отару, Взял девятилетнего барана, Взял он семилетнего козлища И принес Сенянину добычу. Тот живьем содрал с животных шкуры И пустил ободранными в ельник. Ветвь заденет — закричит козлище, А баран — тот даже не заблеет. Говорит тогда Котарец Йован: «Тадия, начальник нашей четы, Для чего ты ободрал скотину?» Отвечает Тадия Сенянин: «Видите ли, братья дорогие, Видите ли, какова их мука, Но еще страшнее будет мука, Если турки полонят юнака; Кто стерпеть такую муку сможет, Тот, подобно этому барану, Пусть отправится со мною в горы; Ну, а тот, кто убоится муки, Да простит ему всевышний это, Пусть вернется к Сеню восвояси». Тут вскочил он на легкие ноги, Взял ружье за середину ложи И пошел на Красные Утесы. Оглянулся тут Котарец Йован, Десять человек домой уходят. Говорит Сенянину Котарец: «Для чего ты напугал дружину? Десять человек от нас сбежали». Отвечает Тадия Сенянин: «И пускай бегут, Котарец Йован, Если так бедняги оплошали, Драного козла перепугались, Что же будет, если встретим завтра Тридцать человек рубежной стражи Во главе с Хасан-агою Куной? [357] Как живой огонь его дружина!» Подошли они к Утесам Красным, Оглянулся вновь Котарец Йован, Снова десять человек сбежало, И опять сказал Котарец Йован: «Для чего, начальник нашей четы, Для чего ты напугал юнаков? Оглянись — еще сбежало десять». Отвечает Тадия Сенянин: «И пускай бегут, Котарец Йован! Если так бедняги оплошали, Драного козла перепугались, Как же будет, если встретим завтра Тридцать человек рубежной стражи Во главе с Хасан-агою Куной? Как живой огонь его дружина!» Поднялись на Красные Утесы, Оглянулся вновь Котарец Йован, С ними лишь один Комнен-знаменщик. И тогда он Тадии промолвил: «О, Тадия! Нас осталось трое!» Отвечает Тадия Сенянин: «Вы не бойтесь, братья дорогие! Если будет добрая удача, То, что совершили б тридцать храбрых, Совершат три добрые юнака!» В это время их и ночь застала. Впереди, сквозь ельник, побратимам Показалось вдруг живое пламя. Говорит им Тадия Сенянин: «Разве мать не родила юнака, Чтоб пошел туда да поразведал, Кто там — турки или же ускоки?» Комнен тут вскочил с земли на ноги, Взял ружье за середину ложи И ушел сквозь ельник на разведку. Как дошел он до огня живого, Притаился он за тонкой елью: А сидят там турки-удбиняне, Между ними Хасан-ага Куна, Пьют вино и чистую ракию. Как дошла до Хасан-аги чаша, Произнес он здравицу дружине: «Будьте здравы, братья дорогие! За здоровье тридесяти турок, Да погибнет Тадия Сенянин, Да погибнут тридцать с ним гайдуков, Даст господь, мы всех их изничтожим!» Темного вина они напились, Головы от хмеля помутились, Как убитые они заснули, Прислонили ружья к тонким елям. Тут подкрался к ним знаменщик Комнен, Он собрал их светлое оружье, Хорошенько в заросли попрятал, Но не может взять он саблю Куны, Куна спит, на саблю навалившись. И тогда он перевязь разрезал, Вытащил из-под Хасана саблю И отнес к Сенянину ту саблю. Вопрошает Тадия Сенянин: «Что ты видел там, знаменщик Комнен, Кто там возле пламени живого?» Говорит ему знаменщик Комнен: «Тадия, начальник нашей четы! Там ночует Хасан-ага Куна, С ним дружина — турки-удбиняне. Темного вина они напились, Головы от хмеля помутились; Я собрал их светлое оружье И поглубже в заросли запрятал». Не поверил Тадия Сенянин, Но потом увидел саблю Куны, И тогда узнал он саблю Куны, Двинулся скорей к огню живому. У огня спят турки-удбиняне, С трех сторон друзья их обложили, С первой стороны зашел Сенянин, А с другой зашел знаменщик Комнен, С третьей стороны — Котарец Йован; Вынули захваченные ружья, А Сенянин подбегает к Куне, Сильно в зад ногой его пинает И кричит над ухом горлом белым: «Эй ты, падаль, Хасан-ага Куна! Пред тобою Тадия Сенянин, С ним пришли тридцать четыре друга Вас проведать у огня живого!» Вскакивает Куна, как безумный, Ищет Куна кованую саблю, Нету на боку проклятой сабли, Поглядел он на свою дружину, Та бы рада за ружье схватиться — Нету ружей возле тонких елей. И воскликнул Тадия Сенянин: «Встань-ка, падаль, Хасан-ага Куна! Взял я ваше светлое оружье, Сам вяжи своих всех тридцать турок, А иначе даю тебе клятву, Выстрелят все эти тридцать ружей, И на месте вас они уложат». Как увидел Куна, что случилось, Вскакивает он с земли на ноги, Сам он руки удбинянам вяжет, Куна вяжет, Комнен проверяет; Повязал рубежную он стражу, А его связал знаменщик Комнен. А потом они заходят в ельник, Вынимают светлое оружье И на турок вешают оружье. Так они погнали — три ускока, Так они погнали тридцать турок, Так погнали на границу к Сеню. А когда пришли к воротам Сеня, Стар и млад на них дается диву. Говорят между собой сенянки: «Боже милый, великое чудо! Как связали добрых три юнака, Три юнака три десятка турок Без единой раны, без потери!» Отвечает Тадия Сенянин: «Не дивитесь, девушки-сенянки, Счастье повстречалося с бедою, Наше счастье — с ихнею бедою, И с бедою счастье совладало». Тут они подходят к белой башне, Тридцать турок бросили в темницу И назначили за турок выкуп: За тридесять — три мешка с деньгами. И за них прислали вскоре выкуп, Но тогда выходит мать-старуха, Тадии такое слово молвит: «Ведаешь ли, Тадия Сенянин, Что родитель твой погублен Куной?» Как услышал Тадия Сенянин, Взял он выкуп — три мешка с деньгами — И пустил на волю тридцать турок, Каждому велел пройти под саблей, А как проходил под саблей Куна, Взмахнул саблей, голова слетела. [358]

354

Переведено по тексту сб.: Караджич, т. III, № 39. Записано от Т. Подруговича. Песня хорватского происхождения, судя по ее историческим реалиям.

355

Тадия Сенянин. — Югославские комментаторы отмечают двух ускоков первой половины XVII в., носивших это имя.

356

Красные Утесы. — В Югославии имеется несколько местностей с таким названием. Певец-герцеговинец, видимо, подразумевал Црвене Стене вблизи черногорско-герцеговинской границы, ныне известные как крупная палеолитическая стоянка. Но изначально в песне имелись в виду Красные Утесы у р. Крка, в области Котары в северо-западной Далмации.

357

Куна Хасан-ага. — Опираясь на фольклор славян-мусульман Боснии, его исторический прототип также связывают с событиями XVII в. По одним источникам, он был из города Удбины, по другим — из Книна. Оба эти города Хорватии находились тогда под властью турок.

358

Голова слетела. — По другим сведениям, Куна потерял свою голову в 1653 г. под г. Книном. Ему отрубил голову ускок Грга Галиотович.

Свадьба в Кане. Деталь фрески (XVII в.). Монастырь в Холово (Сербия).

Татунчо [359]

Мать говорила Татунчо: «Татунчо, сынок мой милый, Единственный сын, спасибо, Что мать пришел ты проведать! Оставь-ка лучше, сыночек, Проклятое дело хайдучье, Нельзя быть долго хайдуком, Хайдуки живут недолго, Хайдук за домом не смотрит, Хайдук свою мать не кормит! Продай ружье боевое, Кривую острую саблю, Впряги ты буйволов русых, [360] Вспаши ты поле под паром, Засей золотой пшеницей, Чтоб мать свою кормить честно!» Татунчо ее послушал, Запряг он буйволов русых, Провел расписной сохою Одну борозду, другую, Вдруг пыль вдалеке увидел. Татунчо тут удивился, Какая тому причина: Табун ли коней там гонят, Скота ль рогатого стадо? А был не табун там конский, А был там не скот рогатый. Шагали, пыль поднимая, Сеймены, слуги султана, Султан их послал с приказом — Скорей изловить Татунчо. Срубить с плеч голову тут же, Ее отвезти к султану. Они подошли к Татунчо, Они Татунчо спросили: «Эй, молодой оратай, Видим — ты пашешь и сеешь, Не знаешь ли ты Татунчо, Где пашет он, где он сеет, Желтую сеет пшеницу, Чтоб мать свою кормить честно?» Татунчо так им ответил: «Нет, я не знаю Татунчо, Не знаю, с ним не знаком я». А следом шел цыганенок, Уродливый и плюгавый, Сказал ему цыганенок: «Татунчо, эх ты, Татунчо, А что, как тебя я выдам?» Ответил он цыганенку: «Коль выдашь меня, то кожу Сдеру я с тебя живого!» Его цыганенок выдал, Стража идет, подступает, Сказал Татунчо стрекалу: «Стрекало, моя сестрица, Если от смерти избавишь, Ручку твою позлащу я, А пятку посеребрю я!» Быстро схватил он стрекало, Тут завертелся Татунчо, [361] Бил он налево, направо, А как назад обернулся — Валялись головы турок, Как в огороде капуста, И фески на них алели, Как перец красный на грядках, Трупы их в поле валялись, Словно снопы пшеницы. Татунчо домой вернулся И матери так промолвил: «Вспахал я поле, засеял, Как бог дал, так и случилось! Ясное солнце пригрело, Все, что посеял, созрело. Весь урожай мною собран!» Мать отвечала Татунчо: «Мать обманул ты, сыночек, Тем согрешил перед богом!» «Если ты сыну не веришь, В поле тебя поведу я!» Привел он мать свою в поле: Головы турок валялись, Как в огороде капуста, И фески на них алели, Как перец красный на грядках, Трупы их в поле валялись, Словно снопы пшеницы. Снял с мертвецов он одежду, Собрал пояса, что были Набиты золотом туго, И матери отдал в руки: «Возьми, мать, это богатство! Ты правильно мне сказала: «Хайдук за домом не смотрит!»»

359

Переведено по тексту сб. БИТ, т. 2, с. 190–192. Записано среди болгар-переселенцев в с. Преславе Бердянского уезда Таврической губернии (ныне Запорожская обл.). Песня широко распространена в районах расселения южных славян.

360

Русые буйволы — постоянный эпитет. С возрастом черная кожа буйволов покрывается седыми волосками, чем и можно объяснить происхождение эпитета.

361

Тут завертелся Татунчо… — Перефразировка типического описания. Эпическая традиция успешно создала несколько красочных типических описаний поединков, но ей было очень трудно описывать бой одного героя или нескольких молодцев со множеством врагов, так как это приводило к слишком резким переходам от одного плана действия к другому. Традиция прибегла к облегченному, идеальному описанию: герой вертится на одном месте, перерубая саблей (здесь — побивая погонялкой) все множество окруживших его врагов.

Мать и сын [362]

«Милый Стоян, мой сыночек, Разве юнаку пристало Буйволов в плуг запрягати Или волов златорогих, Черную пашню пахати, Желтую сеять пшеницу? Любо мне, милый сыночек, Чтобы ты стал воеводой, Чтобы ходил ты с дружиной Храбрых, как сам ты, юнаков, С тонким ружьем за плечами, За кушаком две пистоли, Острая сабля в ладони». «Матушка, мама родная, В жизни всего мне милее То, что отец мне оставил: Пашня его и скотина, В утренних росах левада, Желтой пшеницы амбары». «Милый Стоян, мой сыночек, Орлы пусть клюют скотину, А черви травят пшеницу, Если ты доблестью ратной Имя свое не прославишь. Стань же, сынок, воеводой!»

362

Переведено по тексту сб. БИТ, т. 2, с. 80. Записано в г. Бургасе от уроженки Лозенградского района (юго-восточная Болгария),

Избрание девушки воеводой [363]

Собрался отряд юнаков, Юнаков самых отборных, И семьдесят семь их было, Да нет у них воеводы. И в город Шумен [364] пришлось им Послать за девушкой Недкой: «Пускай к нам Недка приходит, У нас воеводой будет, Пускай в походы нас водит, Всех семьдесят семь юнаков!» Услышала это Недка И матери так сказала: «Ой, матушка, моя мама, Зовут меня, мама, просят Все семьдесят семь юнаков, Чтоб стала их воеводой». А мать ответила Недке: «Иди и будь воеводой, Пока тебя ноги держат, Пока тебе руки служат, Пока глаза твои видят». Ушла тогда Недка в горы, Приходит она к юнакам, Обрадовались юнаки, Они всплеснули руками, Сказали они друг другу: «Давайте-ка мы отмерим В тридцать шагов расстоянье, Поставим саблю мишенью: А кто попадет в ту саблю, Расколет надвое пулю, Тот будет наш воевода». Юнаки поочередно Стреляли, не попадали, Стреляли все мимо сабли. «А ну-ка стреляй ты, Недка!» Стояла Недка в сторонке И молча ружье держала Да на стрельбу их смотрела. Вперед тогда вышла Недка, Уперлась коленом в землю, Прицелилась в саблю метко, На тридцать шагов стрельнула, Рассекла надвое пулю.

363

Переведено по тексту сб.: В. Стоин. Народни песня от Средна Северна България. София, 1931, с. 111. Записано в районе г. Дрянова Тырновского округа.

364

Шумен — город в северо-восточной Болгарии.

Ангел-воевода [365]

«Ой же ты, Ангел, гей, воевода, Скажи, где твой высокий дом?» «Гей вы, юнаки, ой ты, дружина, Родной мой дом — зеленый бук». «Ой же ты, Ангел, гей, воевода, Где же твоя старая мать?» «Гей вы, юнаки, ой ты, дружина, Мне зелена дубрава — мать» «Ой же ты, Ангел, гей воевода, Где же твоя млада жена?» «Гей вы, юнаки, ой ты, дружина, Женою мне — моя пищаль». «Ой же ты, Ангел, гей, воевода, Где же, скажи, дети твои?» «Гей вы, юнаки, ой ты, дружина, Дети мои — пули мой. Гей вы, юнаки, ой ты, дружина, Пули летят, куда пошлю. Гей вы, юнаки, ой ты, дружина, Я их пошлю, назад не жду».

365

Переведено по тексту сб. БНТ, т. 2, с. 288. Записано в г. Копривштице (центральная Болгария). Песня, вероятно, возникла значительно раньше, чем в нее попало имя гайдука из юго-восточной Болгарии, действовавшего в первой половине XIX в. Ср. старую русскую солдатскую песню «Солдатушки, бравы ребятушки».

Старина Новак и бесстрашный Радивой [366]

Пир пирует, пьет Новак Дебелич [367] На горе зеленой Романии; Пьет вино он с братом Радивоем, Возле Раде — чадушко Груица, Рядом с Груей — Татомир [368] отважный, И гайдуков с ними три десятка. Вот вином все усладились вдосталь, — Стали тешить всяк свою причуду; Тут и молвил Радивой бесстрашный: «Ты послушай, брат Новак Дебелич! Порешил, брат, я тебя покинуть: Постарел ты, братец, стал нам в тягость, Ты гайдучить уж не можешь больше, Не выходишь с нами на дорогу, Чтоб заморских поджидать торговцев». Так промолвил Радивой бесстрашный, Поднялся он на ноги, веселый, Посередке ухватил дубинку, Кликнул тридцать молодцов-гайдуков И за черным лесом с ними скрылся; Брат остался под зеленой елью Со своими слабыми сынами. Но гляди-ка ты на Радивоя! Счастье Раде выпало плохое: Только вышел Раде к раздорожью — Повстречался он с Мехмед Арапом; Вел Арап там тридцать делибашей, Вез Арап там три богатых клади. Как увидел молодцов-гайдуков, — На своих он удальцов прикрикнул, Турки сабли обнажили разом, Вскинуть ружья не дали гайдукам, Головы им всем поотрубали. Радивоя самого схватили, Крепко руки за спиной скрутили, Через горы повели с собою, Петь им песни Раде приказали. Начал песню Радивой бесстрашный: «Лучше б ты пропала, Романия! Уж не ты ли сокола скрываешь? Пролетели голуби над лесом, Перед ними — черный ворон-птица, Белого там лебедя поймали, А на крыльях пронесли богатство». Встрепенулся чадушко Груица, Услыхал он песню Радивоя, Как услышал — из-под ели вышел, И сказал он Старине Новаку: «Ой, отец мой, ой, Новак Дебелич! Распевает кто-то на дороге, Сокола все сизого он кличет, Поминает гору Романию. Уж не наш ли Радивой бесстрашный? Может, дядя раздобыл богатство? Может, Раде наш попал в несчастье, Ждет подмоги на большой дороге?» Взял Груица джевердан [369] свой легкий, Вниз по склону он пошел в засаду, Вслед за Груей- Татомир отважный, За сынами — сам Новак Дебелич. Вот к широкой подошли дороге, У дороги стал Новак в засаду, Рядом стали оба слабых сына. Прокатилось вдоль дороги эхо, Показались три десятка турок, Над плечами турок — тридцать копий, А на копьях — головы гайдуков. Перед ними сам Мехмед шагает, Связанного тянет Радивоя, Гонит в горы три богатых клади, По дороге прямиком шагает, Попадает в крепкую засаду. Тут прикрикнул на сынов Дебелич, И Мехмеда выстрелом он встретил, Встретил добро — пулею под ребра, Выстрел грохнул — ворог и не охнул, Где стоял он, там свое и отжил, Неживым уж грянулся он оземь. А Новак уж около Мехмеда: Просвистела над Арапом сабля — Отлетела голова Арапа. А Новак уж к Раде подбегает, За спиною путы разрубает, Саблю вражью подает он брату. Боже правый, славно твое имя! Как на турок тут они напали, Да с налета строй их разорвали, Да погнали их — один к другому: Кто из турок Радивоя минет — Тех встречает Татомир отважный; Кто проскочит мимо Татомира — Тех встречает чадушко Груица; Кто от Груи недобит уходит — Тем не минуть Старины Новака. Порубили тридцать делибашей, Захватили всю добычу турок, Всю добычу — три богатых клади, Вином красным сели услаждаться. И промолвил тут Новак Дебелич: «Брат мой Раде, дай ответ по чести: Кто сильнее, кто тебе нужнее — Или тридцать молодцов-гайдуков, Или старый твой Новак Дебелич?» И ответил Радивой бесстрашный: «Ладно, брат мой, я скажу по правде: Жаль мне тридцать верных побратимов, И не в радость мне твоя удача». Ой, юнаки, трудно вам на свете, Коль вы старших слушать не хотите!

366

Переведено по тексту сб.: Караджич, т. III, № 3. Прислано из юго-западной Сербии.

367

Дебелич —

прозвище, образованное от прилагательного «дебелый». В оригинале это прозвище отсутствует. Переводчик заимствовал прозвище из других песен.

368

Груя, Татомир — сыновья Новака в эпосе.

369

Джевердан (джефердар) — кремневое ружье, украшенное перламутром и драгоценными камнями.

Груица и паша загорский [370]

Написал письмо паша загорский, [371] Посылает в Грахово [372] с посланцем, В белы руки кнезу Милутину: [373] «Милутин мой, граховский владыка! Я к тебе приеду на ночевку, Приготовь же тридцать мне покоев, Будут спать в них тридцать делибашей, Каждому из этих делибашей Ты достань по девушке-красотке, Сам я лягу в башне белостенной, Пусть там будет дочь твоя родная, Дочь твоя, красотка Икония, Чтоб с пашой загорским миловаться». По рукам посланье то ходило, Добралось до Грахова покуда, В белы руки кнезу Милутину. Лишь прочел Милутин то посланье, Залился он горькими слезами. Видит это дочка Икония, Говорит родителю смиренно: «Милутин, любезный мой родитель! Брось письмо ты, чтоб оно сгорело! Со слезами ты его читаешь, О каком тебе несчастье пишут?» Милутин девице отвечает: «Дочь моя, красотка Икония! То письмо из ровного Загорья, От паши, турецкого владыки. К нам паша приедет на ночевку, Приказал он тридцать дать покоев, В те покои тридцать дать красавиц Тридцати турецким делибашам, А тебя к себе зовет он в башню, Чтобы ты с пашою миловалась, Вот зачем я слезы проливаю!» Говорит красотка Икония: «Милутин, любезный мой родитель! Приготовь ты тридцать им покоев, Угости господскою вечерей, О красотках ты не беспокойся, Раздобуду тридцать я подружек, А сама я буду в белой башне». Лишь девица кнеза научила, Принесла чернила и бумагу, Написала грамотку поспешно [374] Побратиму милому Груице: «Побратим, Новакович Груица! Только эту грамотку получишь, Ты из вашей выбери дружины Ровно тридцать молодых юнаков, Что на красных девушек похожи, Приведи их в Грахово немедля, К Милутину-кнезу на подворье». Написала грамотку девица, Тем же часом Груе отослала. Получил гайдук ее посланье, Тотчас кликнул верную дружину, Отобрал он тридцать тех юнаков, Что на красных девушек похожи. Тут вскочил на легки ноги Груя, Легкое ружье он взял с собою И помчался в Грахово с дружиной, Прискакал он в Грахово под вечер, К белой башне кнеза Милутина, Икония братца поджидает, Обнимает, в белый лик целует, А его дружину — в белу руку. Повела их в башню Икония, Сундуки тяжелые [375] открыла, Вытащила платьица девичьи, Тех гайдуков в платьица одела, Чтоб вести по тридцати покоям. Говорит им чадушко Груица: «Тридцать братьев, славные гайдуки! Вы сидите всяк в своем покое, А когда приедут делибаши, Вы целуйте в полу их и в руку, Отбирайте светлые их сабли, [376] Подавайте ракию и вина, Ожидайте моего приказа. [377] Как пальну из гданской я пистоли, Так и знайте, что пашу убил я, Вы ж кончайте всяк по делибашу И бегите в башню всей дружиной, Чтоб увидеть, что с пашою стало». Повела юнаков Икония, Развела по тридцати покоям, Воротилась в каменную башню, Вынула чудесную одежду, Нарядила девушкой Груицу: [378] Тонкую дала ему рубашку, Вышитую золотом червонным, А на ноги — женские шальвары, А на плечи — желтые три кофты, А на них три пояса червонных. Принесла она три ожерелья, [379] Жемчуга на Грую нацепила И в чулки и в туфли приобула, А чулки-то золотом расшиты, А на туфлях серебро-подковки! Лишь одела девушка юнака, Золотой закутала фатою, Так сама на Грую загляделась, И сказала Груе молодая: «Побратим, какой же ты красивый! Ты меня, красавицы, прекрасней!» Лишь она сказала это слово, Зазвенели мраморные плиты, Это едет к ним паша загорский! Увидала турок Икония, Заперлась от турок в кладовую, Груя в башне каменной остался Поджидать загорского вельможу. Много ль, мало ль времени проходит, Глядь, паша и сам явился в башню, Милутин идет перед пашою, Перед ним фонарь несет и свечку, За пашою — тридцать делибашей. Встретил их Новакович Груица, Чмок пашу и в полу он и в руку, А паша Груицу — меж очами. Говорит тот турок Милутину: «Кнез, веди в покои делибашей, Угости господской их вечерей, Я вечерять у тебя не буду». Воротился кнез из белой башни, И развел он тридцать этих турок По своим по тридцати покоям, Угостил господской их вечерей. Но смотри ты на пашу, на горца! Сразу стал он в башне раздеваться, Стал и Груя стлать ему перины. Как разделся тот паша турецкий, Повалился сразу на перины, Говорит Новаковичу Груе: «Сядь со мной, красотка Икония, Переспи со мною на постели, Будешь ты мне милою женою!» Опустился Груя на перины, Ты смотри, что сделалось с пашою! Тотчас стал он баловаться с Груей, Норовит под кофту сунуть руку. Но гайдук того не понимает, Привскочил на легкие он ноги, Взял пашу за бороду седую, Говорит вполголоса злодею: «Тише, курва! Стой, паша загорский! [380] Я тебе не краля Икония, Я тебе Новакович Груица!» Тут кинжал он выхватил булатный, Заколол пашу он в белой башне, Подбежал к железному окошку, Выпалил из гданских двух пистолей, Подал знак тогда своей дружине. Услыхали Грую все гайдуки, Выхватили кованые сабли, Порубили тридцать делибашей, Всю казну их разом захватили, Побежали в башню к атаману Посмотреть, что делается в башне, Посмотреть, что с тем пашою сталось. А Груица справился с пашою, И сидит он в этой белой башне, Пьет вино он красное из чаши, Икония служит побратиму. Как пришли гайдуки к воеводе, Поснимали девичьи наряды, Всяк в свое опять оделись платье, Сели за господскую вечерю. [381] Тут открылась дверь пред Милутином. Кнез выносит им шестьсот дукатов, Отдает Новаковичу Груе: [382] «Вот тебе, сынок названый Груя, Раздели их поровну с дружиной, Что меня избавила от горя!» Вслед за ним выходит Икония И выносит тридцать им рубашек, Подает Новаковичу Груе Дорогое платье золотое Да перо [383] такое же в придачу. С честью их девица проводила, К Старине отправила Новаку, [384] Яблоко она ему послала, В яблоке послала сто дукатов, А гайдуку дяде Радивою Подарила княжескую саблю. [385] Молодая так им говорила: «Вот, мой брат, прими мои подарки, Ты помог мне в горести великой!» Тут юнак с сестрой поцеловался, И вернулся он на Романию, А девица — в каменную башню.

370

Переведено по тексту сб.: Караджич, т. III, № 5. Место записи неизвестно.

371

Загорский — вероятно, один из районов Герцеговины, граничащих с Черногорией.

372

Грахово — поселение, в турецкие времена входившее в состав Герцеговины, затем — в западную Черногорию.

373

Кнез Милутин — эпический персонаж.

374

Написала грамотку поспешно. — В оригинале: «И написала письмо на колене» (эпическая формула).

375

Сундуки тяжелые. — В оригинале: «Сундуки высокие» (плетенные из ивовых прутьев, как корзины).

376

Отбирайте светлые их сабли… — В оригинале: «Отпоясывайте у них светлое оружие».

377

Ожидайте моего приказа… — Этот и последующие два стиха в оригинале: «А слушайте мой гданьский пистолет: // Когда выстрелю на белой башне, // Я тогда пашу погублю». «Гданьский пистолет» — изготовленный в Гданьске.

378

Нарядила девушкой Груицу… — По описанию наряд Груицы похож на домашний наряд девушки-мусульманки из богатого дома.

379

Принесла она три ожерелья… — Этот и следующий стих в оригинале: «На шею три густых мониста // И четвертую — сетку из жемчуга».

380

Тише, курва! Стой, паша загорский! — В оригинале: «Встань-ка, курва, паша из Загорья!»

381

Сели за господскую вечерю. — В оригинале: «И сели за стол накрытый // Ужинать господский ужин».

382

Подает Новакоеичу Груе… — Этот и следующий стих в оригинале; «Побратиму Новаковичу Груе // Дала золотом расшитое платье». Имеются в виду штаны, рубашка и носки, обшитые золотой канителью.

383

Перо — кованное из золота перо, которое носили на шапке.

384

К Старине отправила Новаку… — В оригинале: «Названому отцу Старине Новаку».

385

Княжескую саблю… — В оригинале: «Отцовскую саблю». См. выше о значении слова «кнез».

Новак и Радивой продают Груицу [386]

Пир пируют Радивой с Новаком На горе зеленой Романии, Служкой служит чадушко Груица. Лишь вином насытились юнаки, Радивой сказал такое слово: «Старина Новак, мой милый братец! Все вино мы выпили с тобою. Весь табак до крошки искурили, Нет в кармане больше ни динара». Старина Новак ему ответил: «Не печалься, Радивой отважный! Не беда, что нет вина в запасе, Что табак до крошки искурили, Что казной мы тоже оскудели, С нами сын мой, чадушко Груица, Он красивей девушки-красотки! Мы с тобой оденемся купцами, Грую в платье рваное нарядим, Поведем мы чадушку Груицу, Продадим в Сараеве на рынке, Убежит наш Груя, коль захочет, Мы ж казною снова разживемся И вина и табаку достанем». Тем словам обрадовался Раде, Побратимы на ноги вскочили, Нарядились пришлыми купцами, Грую в платье рваное одели, Повели в Сараево на рынок, Чтоб продать там чадушку Груицу. Увидала Грую там девица, [387] Обещала три куля червонцев, Побежала к дому за деньгами. В это время черт принес старуху, Джафер-бега старую вдовицу, Три куля дает вдовица денег, Трех коней, везти домой червонцы. Проклинает ту вдову девица: «Уводи, вдова, Дорогокупа! Пусть тот раб тебе недолго служит, Может, ночь, а может, две, не боле!» Повела вдова Дорогокупа, Привела на белое подворье, Принесла ему воды и мыла, Искупала чадушку Груицу, Нарядила в чистую одежду, Принесла господскую вечерю. Сел вечерять чадушко Груица, А вдове не терпится до ночи — Все глядит на чадушку Груицу. Только на дворе завечерело, Постлала вдова ему постелю, Полегла с Груицей на перины. Лишь назавтра утро засияло, Рано встала бегова вдовица, Принесла богатые одежды, Приодела чадушку Груицу. Нарядился чадушко в рубашку — Вся она из золота по пояс, [388] А внизу от пояса — из шелка. И поверх зеленая долама, На доламе тридцать штук застежек, В каждой штуке золота по литре, В самой верхней — литры три и боле, На застежки петли надевались, Каждая — с кувшинчик для ракии. На доламе золотые токи, [389] В каждой токе по четыре оки. На ноги — шальвары и сапожки, — По колено ноги пожелтели, [390] Стал похож на сокола Груица; На голову — шапку с опереньем, Девять перьев нацепил на шапку Да крыло, десятое по счету, [391] Из крыла челенки три спускались, Что Груице по плечам стучали, А цена им — тысяча дукатов. Принесла вдова шелковый пояс, А за пояс — гданских две пистоли, Обе в чистой золотой оправе, Вместе с ними — два ножа огнистых С дорогим алмазом в рукоятке; Подарила кованую саблю С золотой тройною рукоятью, В рукояти — камень драгоценный, Стоит сабля три царевых града. Нарядился чадушко Груица И сошел с высокой белой башни, Стал гулять по белому подворью, Заложив под мышками ладони. На него любуется вдовица, С белой башни смотрит из окошка, Подзывает чадушку Груицу, Говорит ему такое слово: «Господин мой, [392] раб Дорогокупый! Что ты нынче ходишь невеселый? Иль жалеешь три куля червонцев, Что дала я за тебя на рынке, Иль коней, везти домой червонцы? У меня полна червонцев башня, У меня полна коней конюшня, Три десятка там арабских коней, Да простых там коней три десятка. Послужили кони Джафер-бегу, А теперь тебе пускай послужат!» Отвечает чадушко Груица: «Госпожа ты, бегова вдовица! Мне богатства твоего не жалко, О другом, вдовица, я жалею. Жалко мне родимого подворья, [393] Там ходил я в горы на охоту, У тебя ж я никого не знаю». [394] Отвечает бегова вдовица: «Не печалься, раб Дорогокупый! Тридцать мне сараевцев знакомы, Что ходили с бегом на охоту. Прикажу слуге я Ибрагиму, Пусть слуга идет на белый рынок, Пусть он кликнет тридцать тех юнаков, Отправляйся с ними на охоту. Здесь в лесу гора есть Романия, На горе косули и олени. Прикажу слуге я Хусеину, Пусть он пару коней оседлает». Оседлал двух коней тот конюший, [395] С площади сараевцы приспели. На раба любуется вдовица, [396] В белой башне Грую собирает. Молвит Груе бегова вдовица: «Ты послушай, раб Дорогокупый! Отвори ты в башне кладовую, Захвати дукатов на дорогу, Одели сараевцев деньгами, Как начнут носить тебе добычу». Отворил Груица кладовую, Лаком был Груица на дукаты, Понабрал их полные карманы, Да еще в сапог себе засунул. Говорит сараевцам вдовица: «Тридцать вас, сараевцев-юнаков! Берегите мне Дорогокупа, Берегите пуще Джафер-бега!» Тут спустился Груя с тонкой башни, Сел верхом на серого лихого, Поскакал на площадь городскую. Вот бы вы на Грую посмотрели, Как помчался этот черт на черте, Так на сером тот гайдук помчался! [397] Только камни из-под ног летели, Да трещали там корчмы и камни! Говорят сараевцы друг другу: «Боже милый, что за небылица! Вот вдовице привалило счастье! Удалось сыскать ей господина, Не чета он старцу Джафер-бегу!» И помчались все на Романию. На горе зеленой Романии Вдруг олень зарыкал и косуля. Говорят сараевцы-юнаки: «Господин наш, раб Дорогокупый! Вот олень зарыкал и косуля!» Но ответил чадушко Груица: «Полно вам, сараевцы-юнаки! Не олень тут рычет, не косуля, То Новак гуляет с Радивоем, А вот это — чадушко Груица!» Тут ударил стременем Груица, Полетел на сером через поле, Далеко сараевцы отстали, [398] Хусеин один за ним несется, Белым горлом кличет тот конюший: «Стой ты, курва, чадушко Груица! От меня с конем ты не ускачешь, Не уйдешь в нарядах Джафер-бега!» Вскок пустил он своего гнедого, Вынимает кованую саблю, В самом деле Грую догоняет. Но и Груя уходить не хочет, Повернул он серого обратно, Вынимает саблю Джафер-бега, Поджидает с саблей Хусеина. Вот дождался Груя Хусеина, По плечу по правому ударил, Разрубил слугу он на две части, Раздвоил седло одним ударом, Под седлом рассек он и гнедого, Да еще и землю поцарапал. Тут Новак из чащи подал голос: «Здравствуй, сын мой, чадушко Груица! [399] Не плошал и я в былые годы, [400] Мог не хуже твоего ударить!» Хусо землю пятками копает, Груя едет в горы, распевает. Как подъехал к Старине Новаку, Дядю Груя в белый лик целует, А отца целует в белу руку, Отпустил коня он в лес зеленый, Ухватил ружье свое под мышку, И пошел Груица в лес зеленый.

386

Переведено по тексту сб.: Караджич, т. III, № 2. Записано от Т. Подруговича.

387

Увидала Грую там девица… — Этот и следующий стих в оригинале: «Покупала его турчанка-девица, // Дает за него два вьюка золота». Здесь и далее «вьюк золота» переводится как «куль червонцев».

388

Из золота по пояс… — вышитая спереди золотом. Такие рубашки носили черногорские женщины вплоть до последнего времени.

389

Токи — украшения в виде продолговатых пластинок, пристегнутых на груди доломана. Они могли также служить некоторой защитой в бою.

390

По колено ноги пожелтели… — Во времена певца турки обычно носили желтые сапоги.

391

Да крыло, десятое по счету… — Этот и следующие два стиха в оригинале: «И десятое — крыло кованое, // А из него три пера золотых…»

392

Господин мой. — Считая Грую своим мужем, турчанка обращается к нему согласно принятой норме.

393

Жалко мне родимого подворья… — В оригинале: «Когда я жил у себя дома».

394

У тебя ж я никого не знаю. — В оригинале: «А теперь здесь не могу поехать (не с кем мне поехать)».

395

Оседлал двух коней тот конюший… — Этот и следующий стих в оригинале: «Пока Хусеин двух коней седлал, // Тут пришли тридцать сараевцев».

396

На раба любуется вдовица. — В оригинале: «Вдова собирает раба Дорогокупа».

397

Так на сером тот гайдук помчался! — В оригинале: «Лесной гайдук на бешеном сером!»

398

Далеко сараевцы отстали… — Этот и следующий стих в оригинале: «Остановились молодые сараевцы, // Но не хочет слуга Хусеин».

399

Здравствуй, сын мой, чадушко Груица! — В оригинале: «Молодец (Здорово!), дитя Груица!»

400

Не плошал и я в былые годы… — В оригинале: «Когда я был в твоих годах (в твоем возрасте)».

Страшил-воевода и плевенский кади [401]

Остался Димчо сироткой, Без матери, без отца он, Нанялся Димчо батрачить У кади [402] в городе Плевне [403] И ровно девять годочков Там прослужил, проработал. Потребовал Димчо платы, А кади ему ответил: «Эх, Димчо, глупый ты парень, И кто же тебя надоумил За службу требовать денег?» Сказал хозяину Димчо: «А кто меня надоумил? Меня научила служба, Учила меня работа, Учили мои мученья. Уж девять лет я батрачу, Служу у тебя здесь в доме. Ты должен мне девять сотен, Плати же мне мои деньги!» Ответил кади со смехом: «Иди-ка, Димчо, работай! Пока еще глуп ты, молод, И кто это видел-слышал, Чтоб кади платили деньги?» Обидно тут стало Димчо, Он встал и ушел далеко, Ушел в Троянские горы [404] И там во весь голос крикнул: «Ой, где ты, Страшил, мой дядя, Страшил, воевода страшный, И где мне тебя увидеть, Обиду мою поведать?» Услышал Страшил-воевода И молвил своей дружине: «Эй вы, дружинники-други! Скорей разыщите Димчо. Его ко мне приведите!» И сразу ушли юнаки, По лесу долго ходили, В долине встретили Димчо, Его привели к Страшилу. Спросил тогда воевода: «Ты, сын сестры моей, Димчо, Зачем по лесам ты бродишь И дядю родного ищешь?» Ответил Димчо Страшилу: «Ой, грозный Страшил, мой дядя, Пожаловаться пришел я: Я девять лет пробатрачил У кади в городе Плевне, Он за девять лет работы Не дал девяти грошей мне». Тогда Страшил вопрошает: «Ты знаешь, Димчо, ты скажешь, Как отмыкается дверь На том подворье у кади?» И Димчо ему ответил: «Я девять лет был в доме». Страшил говорит дружине: «Эй вы, дружинники-други, Вы пояса затяните, Готовьте ружья-кремневки, Стяните лапти-царвули, Идем мы все в город Плевну, Там турок громить мы будем, И там мы изловим кади». Пошли они в город Плевну И там изловили кади, Тяжелой палицей били, Ножами его кололи. Страшил говорил дружине: «Берите, парни-юнаки, Горстями себе червонцы И полной мерой сыпьте: Кровавые это деньги, Награблены, силой взяты У вдов, у сирот несчастных!» Тут кади взмолился слезно: «Страшил, воевода грозный, Костей моих не ломайте, А лучше возьмите деньги!» Страшил ему так ответил: «Коль ты останешься бедным, Людей снова грабить будешь». На месте кади казнили, А голову в горы взяли.

401

Переведено по тексту сб.: «Съчинения на Любен Каравелов», т. първий. Под ред. на 3. Стоянов. Издава съпругата му Н. Л. Каравелова. Русе, 1886, с. 163–165. Воспитанник Московского университета, Л. Каравелов был в 70-е годы XIX в. крупным писателем, одним из основоположников новой болгарской литературы и литературного языка и председателем Болгарского Революционного центрального комитета, возглавлявшего национально-освободительную борьбу. Песню ему прислал П. Хитов, известный гайдук 60-70-х годов XIX в.

По преданиям, Страшил-воевода гайдучил в XVII в. в Родопских и Пиринских горах. Судя по упоминаемым географическим названиям, измененное имя легендарного воеводы, видимо, перенесено в эту песню.

402

Кади — турецкий судья, выполняющий свои обязанности согласно мусульманскому обычному праву (шариату).

403

Плевна (болг. Плевен) — город в северной Болгарии.

404

Троянские гора — горный массив близ г. Трояна в центральной части Старой Планины, горного хребта, перерезающего Болгарию с запада на восток.