Песочный дом

Назаров Андрей

Лерка взял себе одного черта, а другого протянул Авдейке. Тот отступил и спрятал руки за спину.

– Бери быстрее, он же за так дает, - зашипел Болонка.

– Возьми, - сказал Лерка, но понял, что Авдейка не возьмет, и растерялся.

– Мне!
– отчаянно закричал Болонка.
– Мне черта! Это все равно как ему.

Лерка торопливо сунул пробирку в дрожащие Болонкииы руки и передал Сахану деньги.

– Всем черта, а нам?
– заканючил завистливый Сопелка.- Нам подарить черта? Нам никто ничего не дарит.

– Не клянчь!
– оборвал его деловой Сопелка.
–

Я тебе десяток таких с рынка натаскаю.

Авдейка отвернулся, заметил серебряные погоны, ритмично покачивающиеся по другую сторону насыпи, и приглушенно вскрикнул:

– Сидрови!

Он догнал летчика уже на тротуаре, когда перед тем откинулась лакированная дверца автомобиля.

– Дядя Сидрови, дядя, вы... мой папа... вы...
– неубедительно сипел Авдейка, борясь с прерывающимся дыханием.
– Мой папа, он что?..

– Потом, парень, - ответил Сидрови, легко отодвигая Авдейку, и вдруг увидел его - бледного, с расширенными мольбой глазами. Он выпустил дверцу и присел на корточки.
– Ну, что у тебя? Только быстрее.

Запах нагретого металла, бензина и кожи - волшебный запах автомобиля обдавал Авдейку. Мысли его путались, и он безнадежно повторил:

– Мой папа, ведь он не жив... он что?..

Резко взвыл клаксон, и Сидрови поднялся.

– Твой папа - что? Да говори же, черт!
– кричал Сидрови, перекрывая гудок и не попадая ногой в раскрытую дверцу.

Большой, похожий на памятник, Сидрови нелепо подпрыгивал на одной ноге, и, чтобы прекратить это, Авдейка помахал ему рукой и постарался улыбнуться. Гудок смолк, машина рванула с места, и из сверкающего вихря донесся зычный голос:

– Потом! Вернусь еще!

Авдейка махал вслед черной эмке, стремительно таявшей и поднимавшейся над землей вровень глянцевым кронам аллейки. Болонка стоял у ворот, провожая машину восхищенным взглядом, и обеими руками ограждал стеклянного черта.

– О чем это ты с ним?

– Спросить хотел. Про папу, - ответил Авдейка.
– Да он на фронт торопится.

– На фронт!
– восторженно закричал Болонка, стискивая у груди черта.
– Вот бы нам! Может, сбежим?

– Писуны, - меланхолично заметил Сахан, стоявший в воротах и размышлявший о чем-то своем.
– Не чета вам люди бегали...

– Сам-то чего не убежал?
– спросил Болонка, раздуваясь от обиды.

– Все Лерка. Мы-то и на дух никому не нужны, а из-за него всю охрану на ноги подняли. Вот так. Все папаша его. Большой человек.

# # #

Лерка, деливший одиночество со своим чертом, гонял его по пробирке и смотрел на ребят в воротах, разделенных сверкающим пятном лужи. "Интересно, представил он, - упади кто-то при всех в лужу - что бы стал делать? Болонка заплакал бы. Сахан - тот поднялся и всех бы измазал. Я... я ушел бы молча. А мальчик этот, Бабочка, - он что?" Лерка задумался. Авдейка всякий раз тревожил его воображение, был открыт и при этом глубоко непонятен ему. Так и не решив, что бы стал делать Бабочка, упади он при всех в лужу, Лерка вернулся домой и, пряча в ящик пробирку с ненужным чертом, наткнулся на ответ: "А он бы не упал". Лерка даже похолодел от того, как непреложно это показалось. Но почему? Почему бы ему

не упасть?

Он подошел к окну и взглянул на ворота. В них никого не было. Очертания лужи напоминали Африку. Лерка взял бинокль и разглядел папиросный окурок, огибавший мыс Доброй Надежды. Женщина вошла в Песочный двор Баб-эль-Мандебским проливом - воротами слез, - и бинокль последовал за ней, задев сферическим краем легкую фигурку в углу двора.

# # #

Авдейка, всматривавшийся сквозь забор, заметил деда издалека и по тяжелой, увалистой походке понял, что он пьян и на фронт его не взяли. Дед шел, оловянно глядя перед собой и ничего не видя. Вслед неслась ругань прохожих, отброшенных его бесчувственным телом. Отделенный от деда чугунными прутьями, Авдейка молча бежал рядом. Дед прошел было мимо ворот, но Авдейка схватил его за руку и потянул на себя. Дед остановился, недоуменно оглядел его, а потом узнал, виновато улыбнулся и вдруг спросил на всю улицу:

– А я Воронеж брал, ты знаешь? А теперь списан. Инвалид первой гильдии... Я, говорю, Царицын брал, а Сталинград не отдал. Сколько это городов будет, а? Два? Вот те, выкуси! Один. Один и тот же. Только Царицын начдив брал, а Сталинград солдат не отдал. Сколько это людей, а? Двое? Выкуси! Один я, Авдеев. А почему, говорят, ты жив, Авдеев? Непонятно это.

– Дед, - просил Авдейка, - пойдем домой.

– Знаю!
– заорал дед теперь уже во всю глотку.
– Знаю, что им непонятно. Знаю, где те, что со мной Воронеж да Царицын брали. Знаю, сам там был. Только мы, Авдеевы, живучи!

– Дед, - кричал Авдейка, - дед, миленький...

– Мне глотку не заткнуть!
– страшно орал дед.

Авдейка видел сквозь слезы, что вокруг собираются люди и открываются окна в доме. Он уперся и всею силою рванул деда. Тот шатнулся, захрипел, и кровь полилась у него изо рта. Авдейка вытянулся, как стебелек, готовясь принять деда на себя, но кто-то быстро опередил его. Тут же из толпы вынырнул второй парень - рыжий, с приклеенной ко рту папиросой. Вдвоем парни выпрямили кренившегося деда и подхватили его под руки.

– Упился, ерой, - подначил кто-то из толпы.

Рыжий обернулся, ощерился со звериной злобой, плюнул папиросу в лицо говорившему и, задрожав телом, промычал:

– Порву.

Прохожий исчез. Парни волокли по двору оседающего деда. Он закусил рукав, и на обшлаге кителя пузырилась кровь. На парапете сидел Штырь, свесив синие татуированные ноги. Штырь зевал. Перед дедом боком двигался Ибрагим и страдальчески цокал.

– Дед?
– спросил рыжий парень.

– Дед.

– Лихой мужик. Помрет, видно.

– Не помрет, - ответил Авдейка.

– Ну, дай-то Бог.

Деда приволокли в комнату и положили на кровать Машеньки. Возле него суетились Глаша с Иришкой. Рыжий парень исчез, а другой толкался в дверях. Авдейка узнал Лерку и спросил:

– Это ты деда нес?

– Иди, иди, малой, - сказала Глаша, выталкивая Авдейку.
– Насмотришься еще...

– Ты не сердись на меня за бабочку, - пробормотал Лерка.
– Я и сам не знаю, что это со мной было.

– Я не сержусь, - ответил Авдейка.
– Только жалко ее. Один раз за войну прилетела, а мы убили.