Песочный дом
Шрифт:
Дед улыбался, разглаживая профиль в шляпе, но увидал Авдейку с куском хлеба у рта и уже не отрывался от него. Потом спрятал Авдейкин профиль в солдатскую книжку и уложил в нагрудный карман.
– Это - мне. А теперь гайда на кухню, картошки есть, мать оставила.
– Я не буду, - сказал Авдейка.
– Как это?
– Я с инвалидом хлеб ел. И вообще, картошку больше есть не буду. Никогда, - ответил Авдейка и убежал, оставив деда в сомнении.
# # #
На заднем дворе сидели Сопелки, застенчиво наблюдавшие
– Болонку мы уже побили, - сообщил каверзный Сопелка.
– Да, с него хватит, - подтвердили остальные Сопелки.
– Я не собираюсь его бить, - объяснил Авдейка.
– А вы-то его за что?
– За жадность. Он, видишь, от нас черта закопал, а теперь забыл где. Весь двор уже изрыл.
– Скоро вглубь пойдет и в Америке выйдет. Там этих чертей поди завались, предположил умудренный Сопелка.
Авдейка подошел к Болонке, склонившемуся над очередной ямкой в безутешной скорби.
– Хочешь, Сопелок побьем?
Болонка отрицательно помотал головой и заплакал.
– Ты чего?
– Я знаю, - объявил любознательный Сопелка.
– Он Сахану нож проиграл, я видел.
– Которым пальцы резали?
– воскликнул Авдейка.
– Тот...
– ответил Болонка сквозь всхлипывания.
– Я его на танк хотел... за деньги продать... За пятьдесят рублей. А Сахан говорит - хочешь сто? Ну я и захотел... Только в ножички, говорит, разыграем...
– Жадность фрайера сгубила, - заметил любознательный Сопелка.
– А хороший был нож?
– Из этого... которое почти золото. Фрукты резать.
– Из серебра, - решил умудренный Сопелка.
– Ты ведь говорил, у вас полно таких ножей, - вспомнил Авдейка.
– Говорил... А он все равно один. Другие в Сибири остались.
– Я бы тебе штык отдал, - сказал Авдейка, - но он не мой теперь.
– Я знаю, что делать, - решил Сопелка-игрок, обращаясь к братьям. Поставим битку против ножа - и отыграем у Сахана.
– Только битку проиграешь, - заметил Сопелка-скептик.
– Играй, - решил главный Сопелка.
– Так ты. Болонка, черта можешь не искать.
– Разве его найдешь?
– Болонка облегченно икнул и отбросил железку.
– Я и копаю только для виду.
– Бабочка, атас!
– заорал, врываясь на задний двор, изгнанный Сопелка. Тебя Ибрагим заложил!
– Как заложил?
– спросил Авдейка и почувствовал тревогу в верхней части живота.
– Твоя мать со смены шла, увидела, что картошка подергана, и к Ибрагиму. За что, кричит, мы вам по полведра картошки даем? Так-то вы сторожите?
– А что Ибрагим?
– Чужой, говорит, не приходил, свой мальчик копал. Это ты - свой мальчик.
– Сопелка хмыкнул.
– Бежал бы ты отсюда. Бабочка, - посоветовал умудренный Сопелка.
– Куда?
– безнадежно
Сопелки переглянулись, сблизились заговорчески вспыхнувшими головами и отошли в сторону.
– Вы что, Сопелки?
– Думаем. У нас-то картошка не здесь, а в Покровском-Стрешневе, нам Ибрагим не помеха. Вот и думаем.
Болонка присел и беззвучно зарыдал.
– Что еще?
– спросил Авдейка и опустился рядом.
– Оккупантка правду говорила, нас папа бросил, - сообщил Болонка.
– Давай ограбим Ибрагима!
Авдейка отошел, опустив голову. Позади него верещал Болонка, честно задыхаясь от слез. Авдейка тяжело вздохнул и увидел перед собой маму-Машеньку. Она молча подошла к нему, схватила за воротник и поволокла от свалки. Сопелки красновато поежились. Авдейка спотыкался и никак не попадал на ноги. Будь кто чужой, хоть Ибрагим, вывернулся бы - вон камней сколько - хватай и по ноге, небось выпустит. Но ведь мама. Позвала бы, и сам пошел. Мелькнула карусель, мимо которой тащила его мама-Машенька. Авдейка потянулся ухватиться за нее, но не стал. А ведь крутилась когда-то карусель, отступал вращающийся двор, и только одна мама была рядом. Давно, до войны, когда она любила его.
Потом Авдейка стоял в комнате у стены и сухо смотрел на Машеньку, которая допрашивала его.
– Продал.
– Триста пятьдесят.
– Нужны.
– Не скажу.
– Не дам.
– Не дам. Не дам.
Машенька нашла его ожесточенный взгляд и почувствовала слабость в груди. Она притворно задохнулась от возмущения и, скрывая страх, опустилась в кресло.
– Так вот почему он картошку не ест! Молодец, Авдей, - сказал дед, широко ухмыляясь.
– Это все вы!
– обрушилась на деда Машенька.
– Это ваше воспитание. Раньше он не воровал картошку и деньги не прятал.
Дед стесненно задышал. Авдейка заслонил его и ответил маме-Машеньке:
– Дед не знал ничего.
Машенька отыскала взгляд бабуси, надеясь встретить ответное возмущение, но то, что стояло в устремленных на нее глазах, заставило ее броситься из комнаты с незнакомым базарным воплем. Авдейка забрался в постель, незаметно вытащил деньги из-под матраса и спрятал в носок. Дед сопел и угрожающе наливался кровью.
– Ты не волнуйся, дед. А то лопнешь опять и кровь пойдет, - сказал Авдейка.
Он забрался в постель и заткнул уши, стараясь забыть Болонкино верещание.
# # #
Машеньки слышно не было. Она сидела у Глаши, закусив косынку, и думала об Авдейке. Мальчик рос устрашающе быстро, становился ей не но рукам и внушал страх жесткой неуступчивостью, которая всеща отталкивала ее в людях. Она любила Дмитрия потому, что все в нем нуждалось в ее защите и разом погибло без нее. А Авдейка уже сейчас в ней не нуждался. Та нить, которая привязывала его к ней, оборвалась вместе с пуповиной. Или чуть позже. Но давно уже оборвалась...