Петербургское действо

Салиас-де-Турнемир Евгений Андреевич

И Іоаннъ Іоанновичъ въ отчаяніи прибавилъ:

— Умирать пора! Хоть и не хочется, а пора! A то хуже въ Сибири умрешь!

Лотхенъ была въ дом и, не смотря на сумятицу въ город не смотря на т удивительныя всти, которыя приносились тайкомъ отлучившимися дворовыми, нмка была все-таки весела. Она не отходила отъ окна, глядла на толпы народа и улыбалась. Но если бы теперь кто-нибудь увидлъ ее, то пожалуй бы не узналъ.

На Лотхенъ было великолпное, сплошь вышитое серебромъ, бархатное платье, а въ ушахъ, на груди, на рукахъ, сіяли брилліанты и разноцвтные камни,

въ серьгахъ, браслетахъ, кольцахъ…

Нмка была уже три дня на седьмомъ неб отъ счастья. И не знала бдная хохотунья, что въ людскихъ дома графа Скабронскаго, холопы, испуганные появленіемъ и властью новой «вольной женки» стараго графа, опасаясь за недолговчность барина, опасались за завщаніе, которое онъ сдлалъ въ ихъ пользу. Холопы призадумались! И тотчасъ нашлись двое, самые отчаянные, пообщавшіе всмъ остальнымъ, не нынче-завтра, отдлаться отъ новой барынки, коли не просто дубинкой, такъ ножемъ, коли не во время ея прогулокъ по городу, такъ ночью, въ самыхъ горницахъ ей отведенныхъ…

И бдная хохотунья не чуяла, что обречена на смерть! И на какую смерть?.. Ужасную, мученическую…

XLI

Василекъ промучилась часа четыре и не выдержала… Она ршилась тоже хать, быть около милаго и раздлить его судьбу. Въ город уже говорили, что къ вечеру назначенъ походъ гвардіи на Ораніенбаумъ и что, вроятно, тамъ и произойдетъ сраженіе между голштинскимъ и русскимъ войскомъ.

— Онъ не пожалетъ себя… A если умирать — такъ вмст… ршила Василекъ.

И княжна спокойно все взвсила и обдумала… Она нашла въ шкафу сержантскій мундиръ жениха и надла его… Онъ оказался какъ разъ по ней… Черезъ часъ преображенскій сержантъ слъ въ бричку и тихо, спокойно приказалъ кучеру не жалть лошадей;

— Иванъ, довезутъ-ли они насъ не кормя до Рамбова?

Кучеръ поручился, что къ вечеру они будутъ на мст. На полъ-дорог къ Красному кабачку, верстъ за пять отъ столицы оказался пикетъ и караулъ.

Не приказано было никого пропускать изъ города по дорог на Петергофъ и Ораніенбаумъ… Офицеръ конной гвардіи сначала хотлъ было дозволить преображенцу вернуться обратно, но затмъ догадался, что иметъ дло съ ряженой женщиной… Ему показалось это въ такое смутное время — крайне подозрительнымъ… Чрезъ нсколько минутъ княжна была арестована при пикет, въ ожиданіи начальства.

За часъ времени на глазахъ княжны, смущенной и печальной отъ неудачи, тотъ же пикетъ вернулъ обратно въ городъ трехъ офицеровъ и съ десятокъ солдатъ разныхъ полковъ, а одного сопротивлявшагося офицера тоже арестовалъ… Въ этотъ денъ только два человка проскользнули въ Ораніенбаумъ, покуда еще только шла присяга въ собор,- Шепелевъ и Пушкинъ, — а въ полдень вс дороги, въ сторон Петергофа, бши заняты, и сообщеніе прекращено.

Поздно вечеромъ явился гусарскій отрядъ, авангардъ уже выступившаго изъ столицы войска.

Командиръ отряда и Василекъ узнали другъ друга. Послдній разъ, что они видлись, покойная Гарина дала ему большія деньги, при племянниц. Это былъ Алексй Орловъ…

Разумется, Василекъ была тотчасъ по его

приказу освобождена и общала ему вернуться въ городъ. Но едва только гусары, захвативъ и пикетъ, скрылись вдали, — княжна перекрестилась и двинулась за ними… пшкомъ, давъ себ слово быть хитре и, укрываясь въ лсу отъ всхъ, тропинками достигнуть Ораніенбаума хотя бы чрезъ сутки!

Прошло уже часа два, что ряженый сержантъ бодро, хотя задумчивый, двигался по пустынному лсу, то чащей, то полянками, и вдругъ увидлъ, понялъ, взглянувъ на звздное небо, что сбился съ дороги. Василекъ съ отчаяньемъ догадалась, что она заплуталась въ лсу и, помимо усталости и голода, ей грозитъ еще потерять цлую ночь даромъ. A завтра, Богъ всть, что уже будетъ тамъ… сраженіе, убитые

Храбро двинулась княжна обратно и, посл быстрой часовой ходьбы, ахнула отъ радости. Предъ ней, освщенная луной, мелькнула за чащей блая полоса большой дороги. Она ршилась отдохнуть немного и снова двинуться лсомъ, не спуская съ дороги глазъ.

Опустившись на траву, уже покрытую росой, Василекъ почувствовала, что голодъ начинаетъ мучительно сказываться въ ней, за то тихая ароматная ночь, смнившая знойный и душный день, возбудительно дйствовала на грудь, вызывала ея силы на борьбу и достиженіе цли. Не прошло нсколькихъ мгновеній, какъ Васильку вдругъ, среди тишины всей окрестности, почудился странный гулъ вдали… Онъ шелъ со стороны Петербурга, очевидно по дорог…

— Войско!.. Да! Это войско идетъ! догадалась Василекъ. Она собиралась уже снова укрыться въ чащу, когда вдругъ близкій топотъ ясно и отчетливо раздался въ нсколькихъ шагахъ.

На блой дорог, обрамленной съ двухъ сторонъ темной и высокой чащей и ярко, какъ днемъ, облитой луннымъ свтомъ — показалась кучка всадниковъ… Вс они подвигались молча ровнымъ шагомъ… Впереди всхъ на бломъ кон Василекъ увидла преображенскаго офицера, юнаго, красиваго… Но на боку его лошади падаетъ изъ-подъ мундира, вьется и блеститъ блая атласная юбка… Длинныя женскія косы разсыпались по плечамъ изъ-подъ шляпы, увитой зеленымъ внкомъ…

— Это она! ахнула Василекъ. — Она сама предводительствуетъ, ведетъ войска!.. На бой, на смерть!..

И преображенскій сержантъ, укрываясь за кустомъ черемухи, шагахъ въ двадцати отъ дороги, устремилъ свой чудный, кроткій взоръ, теперь грустный и влажный отъ слезъ, — на этого преображенскаго офицера, задумчиваго, но не печальнаго…

И Васильку вдругъ захотлось остановить государыню, смущенной невст захотлось крикнуть мстящей жен:

— Поднявшій мечъ — мечемъ погибнетъ!

A между тмъ, какъ чудно тиха и полна любви была эта ночь! Какой миръ и покой царилъ кругомъ, и на земл, и въ неб! Теперь-ли поднимать мечъ, брату на брата… Спокойный блый свтъ луны разливался съ необозримой синевы небесъ и окутывалъ все въ серебристое мерцанье: и темный, лохматый, недвижный лсъ, и свтлую дорогу, и мрно, въ безмолвіи, двигающихся по ней всадниковъ, и благо коня впереди всхъ, на которомъ, тревожно глядя впередъ… въ невдомое, таинственное будущее… задумчиво покачивается въ сдл красавица-преображенецъ!..