Петербургское действо
Шрифт:
Княжна Василиса или, какъ звали ее вс съ дтства, "Василекъ", еще будучи четырнадцати лтъ, опасно заболла оспой, самой сильной, и до того времени прелестная лицомъ, теперь была обезображена. У бдной двушки все лицо, лобъ, даже носъ и губы были испещрены ямками, бороздками и рубцами. Лицо это, обыкновенно блдное, багровло по временамъ и отъ сильнаго движенія, и отъ тепла, и отъ малйшаго душевнаго волненія. Не смотря на то, что лица, изуродованныя оспой, были довольно обыденнымъ явленіемъ, бдная княжна все-таки привлекала на себя любопытство даже прохожихъ. Это лицо тмъ боле обращало на себя вниманіе, что въ немъ было еще до болзни нчто дарованное судьбой, чего болзнь
Среди этого, испещреннаго бороздами, человческаго облика свтились, сіяли чуднымъ свтомъ большіе, великолпные синеватые глаза. Вся сокровенная внутренняя жизнь, вся душа, которая, обыкновенно, самовластно ложится въ разнообразныя, прихотливыя черты человческаго образа, у княжны Василька не могли отразиться въ изуродованномъ лиц. И жизнь ушла изъ лица этого въ одни ясные большіе глаза. Вся эта жизнь, теперь печальная, обойденная судьбой, полная горечи и разбитыхъ надеждъ, и вся теплота кроткой и любящей души, вся чистота и глубина ея, все сосредоточилось въ этихъ, всегда грустно-задумчивыхъ глазахъ и сказывалось какимъ-то ласково-нжнымъ, теплымъ, грющимъ свтомъ. Никогда не вспыхивалъ и не горлъ этотъ синеватый взоръ, а вчно свтился тихо и безмятежно среди безжизненнаго облика. Взоръ этотъ будто мерцалъ, но лучи его таинственнымъ свтомъ озаряли все и всхъ, какъ тихій, почти робкій лучъ лампады, которая теплится предъ кіотомъ среди тьмы и нмоты ночи, озаряетъ золотыя ризы образовъ, и ярко сіяютъ он, будто собственнымъ свтомъ. И сптъ этотъ, это ровно льющееся сіяніе всегда будто говоритъ душ: покой. смиреніе, любовь…
Одинъ пятилтній ребенокъ, увидвшій княжну въ гостяхъ у матери, долго глядлъ ей въ лицо и, наконецъ, спросилъ:
— Зачмъ она все глядитъ?… Все глядитъ!!…
Ребенокъ первый разъ въ жизни, благодаря взгляду Василька, замтилъ, что въ глазахъ человческихъ есть что-то… помимо двухъ круглыхъ зрачковъ.
Дйствительно, глазами Василька говорила ея душа и сказывалась вся. И эти глаза понемногу проникали тоже въ душу всякаго. Даже тяжело бывало инымъ, какъ, напримръ, князю Глбу и подобнымъ ему, долго сдерживать на себ взглядъ княжны. Иногда онъ досадливо. отворачивался или говорилъ сестр:
— Полно упираться въ меня. Чего не видала? Ну, гляди въ тетушку, а то въ стну. Совсмъ сдается, по карманамъ лазишь своими глазами. Теб бы въ сыщики…
И дйствительно, взглядъ княжны упирался и тяготилъ князя, будто нестерпимымъ гнетомъ придавливалъ его. Когда же Василекъ опускала вки, когда на этомъ лиц потухалъ свтъ чуднаго взора, то вчно блдноватый обликъ лица, безъ капли выраженія въ чертахъ, не только терялъ всякій смыслъ, и свой чудный разумъ, но совсмъ мертвлъ.
У княжны Василька, кроткой, богомольной, добросердой къ бднымъ, всегда сочувствующей всмъ несчастнымъ, была теперь одна особо любимая молитва. Отъ этой молитвы вскор посл ея выздоровленья, на первой недл Великаго поста, въ первый разъ въ жизни, заискрились горькими, тяжелыми слезами ея красивые глаза…. Теперь молитву эту Василекъ повторяла ежедневно и утромъ, и ложась спать…. Молитва эта была: "Господи, Владыко живота моего". Самыя любимыя слова этой молитвы для Василька были: "Духъ цломудрія, смиренномудрія, терпнія и любви даруй мн!…"
И все это, просимое ею такъ часто и такъ горячо: и миръ души, и защита отъ назойливыхъ, но несбыточныхъ для нея мірскихъ надеждъ и мечтаній, и примиреніе съ незавидной долей — все было дано ей… И съ лихвою! Это все и говорило теперь о себ, свтясь лучисто во взор ея, словно ліясь изъ глазъ и проникая глубоко въ душу всякаго человка.
Василекъ,
Настю баловали вс. Тетка видла въ ней единственную надежду породниться съ сановитымъ и важнымъ человкомъ чрезъ ея замужество и, конечно, придумывала какъ бы разстроить завщанный отцомъ бракъ ея съ Шепелевымъ.
Братъ, если не любилъ ея по неимнію сердца, то всячески ласкалъ и баловалъ сестру, исполняя ея малйшія прихоти, но за это бралъ у нея тайкомъ и тратилъ все, что она получала отъ тетки. Кром того, онъ надялся теперь, при совершеннолтіи Насти, еще боле выиграть отъ дружбы съ ней и, при появленіи въ Петербургъ жениха Шепелева, былъ первое время самъ не свой.
Наст, честолюбивой, надменной и тщеславной, тоже крайне не нравился суженый, пріхавшій изъ деревни и сидвшія еще въ званіи рядового преображенца, когда за ней въ церкви и на гуляньи въ новомъ саду ухаживали одинъ маіоръ гвардіи и даже одинъ нмецъ адьютантъ самого принца Голштинскаго, т. е. Фленсбургъ.
Однако за послдніе дни князь Глбъ вдругъ, къ великому удивленію Пелагеи Михайловны и Василька, началъ стоять за Шепелева горой, онъ даже радовался такой свадьб и находилъ, что лучшаго жениха желать нечего, только бы чинъ ему поскоре дали.
Пелагея Михайловна, зная племянника, ршила, что это тоже "не спроста"; но объяснить себ или догадаться въ чемъ заключается тайна — она не могла. Оставалось держать только "ушки на макушк", — что она давно, относительно Глба, и длала.
Настя была смлаго, почти дерзкаго нрава, заносчивая, пылкая и въ то же время была вполн подъ вліяніемъ брата. Она все мене и мене слушалась тетки, а въ особенности обожавшей ее сестры, которую, въ шутку, звала "наша инокина" или "мать Василиска" и полу-шутя, полу-серьезно уговаривала сестру идти въ монастырь. Къ жениху своему Настя, не смотря на согласіе идти за него, не смотря на тайные совты и уговоры брата, относилась все-таки небрежно, иногда даже оскорбительно.
На первыхъ же порахъ она объяснила Шепелеву, что ему слдовало бы жениться на ея сестр, что это все равно, такъ какъ ихъ части материнскаго наслдства одинакія, а наслдство отъ тетушки она готова даже уступить сестр, если онъ на ней женится.
Василекъ подозрвала, что сердце и голова Насти были уже заняты, были "на сторон"; но кто былъ этотъ человкъ, ей въ умъ не приходило.
Не смотря на то, что самъ Шепелевъ не взлюбилъ свою нареченную, а Настя тоже всячески, сначала умышленно, а потомъ невольно отталкивала его отъ себя; не смотря и на желаніе тетки — имть боле вельможнаго зятя положеніе дла не измнялось. Шепелева и княжну называли и представляли знакомымъ, какъ сговоренныхъ еще въ дтств покойнымъ отцомъ. Свадьба же ихъ должна была послдовать по полученіи Шепелевымъ офицерскаго чина.
Перемна въ мысляхъ князя на счетъ этой свадьбы была такъ неожиданна, такъ двусмысленна, что стала подозрительна даже и Шепелеву.
Почему не прочилъ князь любимой сестр кого-нибудь изъ своихъ блестящихъ товарищей или изъ русскихъ офицеровъ Голштиневаго войска, или изъ придворныхъ? Это было для всхъ вопросомъ. Одна Настя на все пожимала нетерпливо плечами или усмхалась.
Князь объяснялъ это желаніемъ видть исполненіе воли покойнаго отца и тмъ, что полюбилъ Шепелева. И тому и другому — ни Шепелевъ, ни тетка, конечно, не врили.