Петербургское действо
Шрифт:
Юнош, разумется, не нравился князь, хотя будущій шуринъ былъ крайне ласковъ съ нимъ, и Шепелевъ старался длать видъ, что вполн радъ съ нимъ породниться.
Вновь прибывшій на службу недоросль изъ дворянъ не могъ, впрочемъ, безъ нкотораго рода уваженія смотрть на офицера въ положеніи князя, не могъ вполн отршиться отъ обаянія того, что князь былъ пріятель и участникъ всхъ затй Гудовича, генералъ-адьютанта императора и любимца графини Елизаветы Романовны Воронцовой.
Всему Петербургу было извстно, что князь Тюфякинъ-былъ очень близокъ съ Гудовичемъ, любимцемъ Воронцовой, который
Князь былъ непремннымъ членомъ всхъ пирушекъ и дорогихъ раззорительныхъ затй Гудовича. Не будь на свт старой двы тетки, то, конечно, онъ добился бы опекунства надъ состояніемъ княженъ и все бы прошло сквозь его пальцы. И сироты княжны остались бы скоро безъ гроша, раззоренныя, благодаря всмъ этимъ затямъ придворнаго кружка любимцевъ государя.
Но противъ старой двицы, имвшей много друзей въ Цетербург, противъ "Кремня Михайловича", какъ звалъ ее князь Глбъ — трудно было бороться даже и Гудовичу, если бы онъ захотлъ услужить своему фавориту.
— Какъ бы намъ ее похерить? часто говорилъ Глбъ Андреевичъ другу и покровителю.
— Дай срокъ. Теперь нельзя, отзывался Гудовичъ. — Вотъ станетъ Лизавета Романовна императрицей — тогда и кути душа. Будемъ творить все, что Богъ на душу положитъ!!..
XVIII
Юношу Шепелева подмывало поскоре повдать въ семь невсты приключеніе свое у принца, и въ сумерки онъ отправился съ Тюфякинымъ. Разсчетливость Пелагеи Михайловны, доходившая до скупости, побудила княженъ Тюфякиныхъ перехать, по смерти матери, и жить въ мстечк Чухонскій Ямъ, потому что тутъ у тетки опекунши былъ свой домъ, старинный, деревянный, построенный еще при юномъ государ Петр Алексевич Второмъ. Домъ былъ окруженъ большимъ дворомъ и садомъ. Оврагъ, довольно глубокій для того, чтобы тамъ свободно могли скопляться сугробы зимой и бездонная грязь лтомъ, отдлялъ садъ отъ остальныхъ пустырей, раздленныхъ на участки. Нсколько лтъ поздне между Чухонскимъ Ямомъ и Петербургомъ долженствовало воздвигнуться Таврическому дворцу. Мсто это было не хорошее. Тутъ всегда водились головорзы.
День былъ ясный, тихій и морозный, и хотя юноша шелъ быстрой походкой, однако сильно озябъ и радъ былъ, завидя домъ.
Пройдя дворъ и поднимаясь уже на большое крыльцо дома, Шепелевъ увидалъ кучку людей направо у флигеля, гд помщались погреба, молочные скопы, клти для птицъ и вообще всякія принадлежности дома. Среди этой столпившейся кучки онъ узналъ по стройному стану и по шубк старшую княжну. Въ ту же минуту кучка двинулась къ нему. Княжна узнала его и издали кивнула ему головой. Онъ остановился и дождался.
Когда некрасивая княжна приблизилась со своей свитой, состоящей изъ бабы птичницы, казачка Степки, лакея Трофима и еще двухъ женщинъ, то Шепелевъ увидлъ въ рукахъ птичницы благо птуха.
— Здравствуйте, тихо сказала княжна, улыбаясь и какъ бы смущаясь.
— Что это вы, княжна, по такому морозу на двор длаете? сказалъ Шепелевъ. — Сидть бы дома.
— Я и не собиралась было выходить,
— Что такое?
— Да вотъ… бдный этотъ блячекъ ножку сломалъ, показала она на птуха, который въ рукахъ бабы какъ-то глупо вытягивалъ шею и таращилъ желтые глаза.
Шепелевъ разсмялся, глядя на княжну и птуха. Птичница и казачокъ тоже усмхались за спиной барышни.
— Чему-жъ вы это, Дмитрій Дмитричъ? укоризненно выговорила Василекъ.
— Вы сказываете, несчастіе…
— Что-жъ, для него разумется несчастіе. Тоже созданье Божье и чувствуетъ…
— Что онъ чувствуетъ?.. Его и ржутъ когда на жаркое, такъ онъ кричитъ не отъ боли, а отъ того, что за голову ухватили. Посмотрите, ншто видно по его дурацкимъ глазамъ, что у него нога сломана?
— Что не видать ничего по глазамъ, такъ стало и нтъ ничего внутри? странно спросила княжна.
— Встимо нтъ, смялся Шепелевъ.
— Ну, ужь вы… махнула она рукой. — Входите-ко. Свжо. Нашихъ дома нтъ. Со мной одной посидите, длать нечего.
— Очень радъ. Я съ вами бесдовать люблю, отозвался Шепелевъ.
Они вошли въ домъ.
— Это сказать такъ легко, снова заговорила княжна, поднимаясь по лстниц. — Въ душ его, т. е. въ немъ-то самомъ, внутри его, Богъ всть что. Хоть и птица онъ, малая и глупая, а, поди, страждетъ не хуже человка. Мало-ль чего, Дмитрій Дмитричъ, не видно по глазамъ, а внутри болитъ, да ноетъ, Да щемитъ тяжко… И княжна вдругъ прибавила веселе:- Ну, да вдь, вы, съ сестрой, люди молодые, горя и болзней не видли, такъ какъ же вамъ и судить, коли не по наружности человческой.
Княжна Василекъ причисляла себя къ старымъ людямъ, испытавшимъ… И дйствительно, болзнь, ее изуродовавшая, и горе по безвозвратно утраченной красот — это жгучее горе, въ которомъ какъ въ горнил перегорло все ея нравственное существо — сдлали изъ нея уже чрезъ годъ посл болзни — далеко не ту двушку, прежнюю хохотунью и затйницу.
Они вошли въ прихожую. Княжна попросила молодого человка пройти въ гостинную, а сама хотла остаться на минуту въ передней съ людьми.
— Я сейчасъ приду…
— Да что-жъ вы хотите длать тутъ?
— Птуху ногу перевязать…. Анисья не съуметъ…. Я сейчасъ.
Шепелевъ разсмялся опять.
— Да вы лучше велли бы поскоре его зарзать. онъ еще годится.
— И вы тоже съ тмъ же… Вотъ какъ и они вс.
— Вотъ такъ-то и я сказываю боярышн, вмшалась баба птичница. — Вязаньемъ ничего тутъ не сдлаешь. Въ одинъ день такъ похудаетъ, что кушать его господамъ нельзя будетъ. A коли сейчасъ его зарзать, то ничего.
— Ну, ну, вздоръ все… закропоталась княжна. — Говорятъ теб, не заржу… Поди принеси тряпочекъ, палочекъ и нитокъ…
— Такъ ужь и я лучше вамъ помогу, сказалъ смясь Шепелевъ и остался въ прихожей.
Чрезъ минуту принесли тряпокъ и нитокъ изъ двичьей. Трофимъ, насмшливо ухмыляясь и встряхивая головой, сталъ строгатъ можемъ изъ дощечки два крошечныхъ лубка.
— Да вы только, княжна, разсудите! весело и убдительно приставалъ Шепелевъ, насмшливо взирая на стряпанье и хлопоты двушки и видя одобреніе своихъ словъ на всхъ лицахъ дворни. — Вдь вы не знаете какую птицу всякій день ржутъ вамъ къ столу… Такъ-ли?