Петербургское действо
Шрифт:
Однако, двадцать перваго августа совершилось бракосочетаніе и десять дней праздновалъ Петербургъ это событіе.
Первые дни посл брака великій князь почти-что не видалъ въ глаза молодой жены, ибо иныя два событія въ его жизни были для него гораздо важне. Отъ него, наконецъ, взяли ненавистнаго воспитателя, деспота Брюммера, и, кром того, позволили ему носить всякій мундиръ, какой бы онъ ни пожелалъ. Поэтому молодой человкъ на радостяхъ по-десяти разъ на день переодвался въ разные мундиры, а съ другой стороны, свободный совершенно, въ своихъ горницахъ, гд властвовалъ до тхъ поръ Брюммеръ, тотчасъ завелъ свору собакъ и проводилъ время съ бичемъ въ рук. Вмст съ этимъ, черезъ недлю посл брака, молодая женщина, найдя мужа грустнымъ, внезапно услыхала
Со дня своего брака до минуты смерти императрицы, пріхавшая въ Россію шестнадцатилтней двушкой и достигшая тридцати четырехъ лтъ, за всю эту жизнь могла упомнить только три особенно крупныя и выдающіяся событія. Отъздъ или лучше сказать изгнаніе ея матери изъ Россіи было первымъ событіемъ для нея. Принцесса неосторожно завела при двор русскомъ цлую интригу и даже дошла до того, что стала тайно сноситься съ иностранными кабинетами, усердно озабочиваясь судьбою россійскаго государства. Екатерина Алексевна поплакала, конечно, при отъзд матери, но не особенно… Она не знала, что боле никогда за всю свою жизнь не увидитъ ее, а что когда сдлается императрицей, то сама не пожелаетъ и не дозволитъ ей пріхать въ Россію. Второе событіе было паденіе и ссылка знаменитаго Бестужева и если великая княгиня не пострадала тоже серьезнымъ образомъ, то благодаря тому, что успла сжечь все, что было у нея бумагъ и писемъ. Разумется, все дло было крайне невиннаго свойства. Третье событіе ея жизни было рожденіе ребенка, чрезъ девять лтъ посл брака. Императрица стала гораздо ласкове съ матерью и нянчилась съ внучкомъ, за то великій князь насмшливо и презрительно улыбался на эти семейныя нжности и только изрдка спрашивалъ:
— Что вашъ сынъ?
Вся жизнь Екатерины Алексевны въ продолженіи восемнадцати лтъ прошла въ постоянныхъ перездахъ и странствованіяхъ изъ Петербурга въ Москву, изъ Москвы въ Кіевъ и т. д. Но благодаря этимъ странствованіямъ и скитаніямъ, которыя все боле учащались къ концу царствованія Елизаветы Петровны, великая княгиня могла приглядться, присмотрться, прислушаться, могла стать лицомъ къ лицу съ невдомой громадной страною и невдомымъ народомъ. Часто въ бесдахъ съ ней англійскій посланникъ при русскомъ двор бралъ сюжетомъ своихъ шутокъ того, кого онъ называлъ «любопытный незнакомецъ». Подъ этимъ прозвищемъ острякъ-англичанинъ разумлъ русскій народъ. И во истину это былъ «magnum ignotum», для Петербурга и для всхъ правительствъ, смнявшихся посл Петра Великаго. На берегахъ Невы онъ былъ «великое неизвстное» также, какъ на берегахъ Сены и Темзы или Дуная.
Дйствительно, гд-то на краю свта, на какихъ-то болотахъ, тамъ, гд русскому міру конецъ, а начало чухн, цлыхъ полста лтъ и боле, разные драгуны, пандуры и гренадеры вершатъ диковинныя дла, представляютъ чудеса въ ршет, но чудеса эти чужды, даже будто нисколько не любопытны никому за предлами рогатокъ и заставъ петербургскихъ. Вельможи и сановники, и русскіе, и чужеземцы, полстолтія борятся между собой, падаютъ и подымаются, кладутъ головы на плахи, угоняются въ Пелымь, въ Березовъ, въ Рогервикъ…. Каждый разъ измняется декорація, но комедія повторяется все та же и та же…. A этотъ magnum ignotum живетъ самъ по себ, даже не прислушивается. Его хата съ краю! Онъ живетъ голодно и холодно, но богобоязненно и долготерпливо, и возлагаетъ все упованіе свое не на питерскихъ нмцевъ и полунмцевъ, а на Господа Бога и на святыхъ угодниковъ.
III
Государь Петръ едоровичъ, тотчасъ же по вступленіи на престолъ, объявилъ о своемъ желаніи непремнно какъ можно скорй переходить въ новый дворецъ.
Пышные похороны покойной государыни со всякаго рода церемоніями продолжались страшно долго.
Петербургъ, дворъ и общество раздлились тотчасъ на два лагеря даже по поводу этихъ церемоній.
Одни, съ новой императрицей Екатериной Алексевной во глав, проводили время въ хлопотахъ
Весь великій постъ работы въ громадномъ зданіи шли быстро, боле тысячи всякихъ подрядчиковъ и рабочихъ наполняли этотъ дворецъ въ полномъ смысл слова отъ зари до зари. Къ концу великаго поста все было готово и всмъ было извстно, что пріемъ въ Свтлый Праздникъ будетъ непремнно въ новомъ дворц. Но о главной помх для этого перехода въ новый дворецъ никто не подумалъ.
Дворецъ строился нсколько лтъ на громадномъ пустомъ пространств, незастроенномъ ничмъ, которое простиралось отъ стараго дворца у Полицейскаго моста до берега Невы, а въ длину отъ Милліонной до самой Галерной улицы. Когда-то при начал постройки это былъ обширный, великолпный зеленый лугъ, на которомъ постоянно паслись коровы и лошади дворцоваго вдомства. Покуда дворецъ строился, все это огромное пространство понемножку покрывалось безчисленнымъ количествомъ разнаго рода домиковъ, хижинъ, шалашей, избушекъ, балагановъ и сараевъ для обдлки всякаго рода матеріаловъ и для житья рабочихъ. Постепенно этихъ построекъ набралось, конечно, боле сотни. Кром того, годами набирались громадныя кучи всякаго мусора, бревенъ, глины, щепы и щебня.
Видъ этого пустого пространства между двумя дворцами, старымъ и новымъ, былъ хотя крайне непригляденъ, но крайне оригиналенъ. Это было сплошное сро-грязное пространство, на которомъ кое-гд высились самыя нелпыя постройки на скорую руку, а около нихъ громадныя кучи всякаго сора. Въ нкоторыхъ мстахъ кучи щепы или щебня были на столько велики, что превышали крыши сарайчиковъ и хижинъ.
Когда въ новомъ дворц развшивались уже послднія картины и занавсы и вносилась всякая мебель, одинъ изъ нмцевъ придворныхъ, Будбергъ, первый спросилъ у полицмейстера Корфа:
— A какъ же будетъ и какъ состоится пріемъ во дворц, когда нельзя пройти, а тмъ мене прохать къ этому дворцу, ни откуда?
Корфъ, отличавшійся нкоторою тугостью разума, треснулъ себя по лбу и онмлъ отъ сюрприза.
Оставалась одна страстная недля, очистить же весь этотъ лугъ возможно было только въ мсяцъ времени, да и то при затрат большихъ суммъ для найма лошадей и народа. И Корфъ, надумавшись, поскакалъ къ Фленсбургу и объяснилъ ему ужасное обстоятельство.
Фленсбургъ, знавшій хорошо, какъ и всякій въ Петербург, на сколько упрямо желаетъ государь бытъ въ Свтлый Праздникъ въ новомъ дворц, даже ротъ разинулъ и руками развелъ.
— Какъ же вы объ этомъ не подумали? воскликнулъ онъ.
Корфъ тоже развелъ руками, какъ бы говоря: что же прикажете длать! Но въ то же время онъ. думалъ:
«А отчего же вы-то вс объ этомъ не подумали? Отчего же мн надо было думать, когда вамъ никому и на умъ не пришло?»
Но однако Корфъ понималъ, что отвчать все-таки придется ему, какъ полицмейстеру.
— Бога ради доложите принцу, спросите что тутъ длать.
— Да что же онъ можетъ тутъ? спросилъ Фленсбургъ.
— Доложите, я ужь и не знаю, а все же доложить надо.
— Государь вчера говорилъ, замтилъ Фленсбургъ, что онъ въ среду или четвергъ уже перейдетъ. A вы въ одну недлю не успете очистить все.
— Какое въ недлю! Въ мсяцъ, въ полтора не успешь! воскликнулъ полицмейстеръ.
Фленсбургь, глядя въ смущенное, почти перепуганное лицо генерала-полицмейстера, думалъ по-нмецки:
«Ну казусъ. Что теперь будетъ вамъ всмъ отъ государя?»
Когда адьютантъ доложилъ принцу о новости, Жоржъ тоже ахнулъ и привскочилъ на своемъ кресл.
— Пускай детъ самъ и докладываетъ государю, ршилъ принцъ.