Петербургское действо

Салиас-де-Турнемир Евгений Андреевич

Вурмъ пользовался извстностью и уваженіемъ въ столиц, не смотря на дйствительно незавидное положеніе всякаго доктора въ стран, гд за нсколько десятковъ лтъ передъ тмъ скоморохи, знахари и колдуны были во мнніи народа одного поля ягоды и довольствовались почти одинаковымъ общественнымъ положеніемъ. Вурмъ былъ первый докторъ, который въ Петербург поставилъ себя на равную ногу съ высшимъ обществомъ и придворнымъ кругомъ, и, конечно, онъ былъ вдесятеро образованне и благовоспитанне многихъ сановниковъ. Онъ лечилъ всю знать въ Петербург, лечилъ и покойную императрицу. Нажитое состояніе позволило ему теперь

имть такую обстановку, при которой онъ окончательно сравнялся со многими дворянами средней руки. Вурмъ, съ самаго прізда Скабронскихъ въ Петербургъ, началъ лечить Кирилла Петровича, но въ то же время и ухаживалъ за красавицей Маргаритой.

— Ну, что же, докторъ? Какъ? выговорила Маргарита, по-нмецки, предлагая, быть можетъ, уже въ тысячный разъ этотъ вопросъ, касавшійся больного мужа.

Вурмъ давно зналъ, что этотъ вопросъ красавицы не значилъ: Что-жъ, не лучше ли? а значилъ, напротивъ: Что-жъ, хуже ли, наконецъ? И, какъ всегда, онъ пожалъ плечами, лукаво улыбаясь, и сталъ смотрть прямо въ глаза молодой женщин, очевидно любуясь ею.

— Что-жъ вы молчите?

— Все то же, графиня, еле дышетъ. Надо ждать… скоро.

— Надо ждать! Да вдь вы мн это ужь цлую зиму повторяете. Ей-Богу, мн уже…

И Маргарита запнулась и сердито отвернулась къ окну. Вурмъ, все также усмхаясь, спокойно ползъ въ карманъ, досталъ табакерку и протянулъ ее Маргарит.

— Не угодно ли?

Маргарита обернулась, взяла маленькую щепотку изъ протянутой къ ней табакерки, но снова отвернулась къ окну. Она соображала о томъ, чмъ задержать доктора, чтобы онъ своимъ присутствіемъ помшалъ объясненію съ Фленсбургомъ.

Вурмъ, между тмъ, взялъ стулъ, пододвинулся ближе въ Маргарит и взялъ ее безцеремонно за руку, подъ предлогомъ попробовать ея пульсъ.

— Все глупости, выговорила кокетка, но руки не приняла.

— Нтъ, не глупости, а лихорадка. Пуль-съ все не ровенъ. Да и какъ ему быть ровнымъ у двадцатилтней красавицы, полувдовы, упрямой, не хотящей однимъ словомъ измнить свое положеніе, сдлаться свободной птичкой. Если существованіе графа продлится еще годъ, то бдная пташка совсмъ захиретъ и сдлается больна опасне, чмъ онъ. Все это выговорилъ Вурмъ почти шопотомъ, съ усмшкой на губахъ и не спуская глазъ съ красиваго профиля паціентки.

— Если бы это одно слово было легкое, отозвалась Маргарита, — то я бы давно его сказала. Но на такое слово не только у меня не хватитъ храбрости, но и у васъ не хватитъ мужества для исполненія…

— Попробуйте, испытайте, серьезно шепнулъ Вурмъ.

— Испытать? Спасибо… Я знаю отлично, что вы можете сдлать то, что длается во всей Европ, длается сплошь-и-рядомъ. Всякій медикъ можетъ дать такого зелья, отъ котораго больной отправится на тотъ свтъ, и никто не удивится и знать не будетъ. Особенно, когда больной годъ умираетъ и вс ждутъ. Но къ чему брать преступленіе на душу? Зачмъ? Чтобы сдлать свое положеніе еще невыносиме? Давайте говорить откровенно, докторъ… Общее обоимъ преступленіе сдлаетъ меня ни вки вчные вашей рабой. Преступленіе?! Чтобы вы знали за мной тайну! Могли бы длать со мной что угодно! Хотя бы даже заставить за себя выйти замужъ. Нтъ, докторъ, я не на столько глупа. Да авось онъ и самъ скоро умретъ.

Докторъ пересталъ ухмыляться, медленно поднялся съ мста и взялъ шляпу и палку.

—

Куда же вы? Я васъ прошу остаться, сейчасъ прідетъ одинъ гость; вы его знаете — Фленсбургъ. И мн бы хотлось, чтобы вы остались.

— Зачмъ? Чтобы помшать ему говорить съ вами тоже откровенно. О чемъ-нибудь иномъ, конечно! догадался тонкій медикъ, изучившій давно характеръ графини.

— Положимъ, что и такъ…

— Нтъ, извините, вы мн не дали права играть около васъ роль врнаго пса, охраняющаго васъ отъ разныхъ назойливыхъ обожателей. Дайте мн его и тогда другое дло, — недовольнымъ, голосомъ выговорилъ Вурмъ съ замтнымъ оттнкомъ досады и раздраженія.

— Дать право? Какое?! Повелвать мною? усмхнулась красавица.

— Честь имю кланяться вашему сіятельству, оставляя поле для господина Фленсбурга. Вотъ и онъ, легокъ на помин! сказалъ Вурмъ, глянувъ въ окно.

Въ эту минуту Фленсбургъ, дйствительно, подъхалъ къ дому. Офицеръ и докторъ встртились въ прихожей, холодно поздоровались. Оба чуяли, что хотя положеніе ихъ совершенно разное, но тмъ не мене они соперники и каждый невольно считалъ своего противника боле счастливымъ, чмъ онъ. Вурмъ завидовалъ Фленсбургу и былъ убжденъ, что Маргарита, овдоввъ, выйдетъ за него замужъ, если онъ самъ не съуметъ поймать ее въ свою западню; Фленсбургъ, напротивъ, ревновалъ и смущался мыслью, что Маргарита позволяетъ ухаживать за собой пятидесятилтнему человку, да вдобавокъ еще знахарю.

Когда Фленсбургъ двинулся въ гостиную, Маргарита уже сидла на другомъ мст. Два стула, близко поставленные одинъ около другого, остались у окна. Но Маргарита сообразила это слишкомъ поздно, онъ уже вошелъ.

Когда она увидала подъхавшаго Фленсбурга, то смутилась предстоящимъ объясненіемъ; съ тхъ поръ прошло едва ли дв минуты, а Фленсбурга встртила уже не смущенная женщина, а гнвная и отчасти разсянная. Эти быстрые переходы были отличительной чертой характера молодой женщины. Она оробла, когда онъ подъхалъ, затмъ разсердилась на собственную свою робость и спросила себя:

— Да какое же право иметъ онъ смущать меня, небоявшуюся и небоящуюся никого? Что за важное дло исполнить женскій капризъ и освободить изъ-подъ ареста двухъ шалуновъ офицеровъ? Вдь не грабителей и не убійцъ просила она освободить.

И вдругъ, при мысли о грабителяхъ, ей вспомнился случай въ овраг. И юноша, спасенный ею, снова ясно предсталъ предъ ней… Въ ту минуту, когда Фленсбургъ входилъ въ гостиную, гордо и важно подходилъ къ ней и протягивалъ руку, Маргарита смотрла на него какъ бы сквозь фантазму, т. е. сквозь рисовавшійся въ ея воображеніи образъ юноши. Лицо ея, вроятно, было черезъ-чуръ задумчиво и разсянно, потому что Фленсбургъ, опускаясь около нея на кресло, вымолвилъ по-нмецки:

— Что съ вами? Вы, дйствительно, нездоровы; я думалъ вы отговариваетесь болзнью, чтобы не видать меня и отсрочить уплату долга.

И вдругъ Маргарита, сама не знай почему, оскорбилась и этими словами, и тономъ голоса.

— Какой долгъ? Что вы хотите сказать? сухо вымолвила она.

Фленсбургъ догадался, что молодая женщина просто не въ дух, раздражена чмъ-нибудь, или наконецъ, дйствительно немного хвораетъ, или капризничаетъ. И онъ сообразилъ, что въ настоящую минуту не надо раздражать или дразнить капризнаго ребенка.