Петербургское действо
Шрифт:
Нмка захлопала въ ладоши и запрыгала на мст…
— Диво! Диво! Божественно…
— Я не знаю, государь мой, также продолжала Маргарита, — смю ли я васъ называть моимъ ддомъ… Вы до сихъ поръ, какъ скверный и скупой старикашка, кром злости ничмъ себя…
— Ну, этого говорить не надо!.. наивно воскликнула Лотхенъ.
— Я думаю! воскликнула Маргарита уже своимъ голосомъ. — Это я ему посл скажу, когда его состояніе будетъ у меня въ рукахъ. Ну, благословите меня, ваше святйшество, папа Лотхенъ! Papa Lotchen Primue, Pontifex maximus!
— Охъ, охъ, гршите!… Богъ накажетъ! испугалась ревностная католичка. — Подумаешь, вы схизматичка, въ ихней, здшней ереси. A услышитъ васъ вдругъ врагъ человческій… Что тогда!
— Ничего, трусиха… Есть дв силы на свт, отъ которыхъ все зависитъ… Господь Богъ и господинъ дьяволъ!..
— Охъ, Gr"afin, Gr"afin! закричала Лотхенъ, затыкая и глаза, и уши, и даже нагибаясь предъ графиней, какъ бы отъ удара по голов.
— Ну, вели подавать карету, глупая курляндка, смясь, вымолвила Маргарита.
XXXIV
Чрезъ полчаса зды, полуиностранка, графиня Скабронская, была на набережной Васильевскаго острова и выходила изъ кареты, при помощи двухъ лакеевъ, на большой подъздъ дома россійскаго вельможи, графа Скабронскаго, — вельможи, котораго даже покойная царица называла Іоанномъ Іоанновичемъ, такъ какъ всякаго назвавшаго графа Иваномъ Ивановичемъ заставляли потомъ поневол объяснять о комъ ведетъ онъ рчь. Когда графиня Маргарита поднялась но большой парадной лстниц и графу побжали доложить, то брюзга перемнился чуть-чуть въ лиц. Пріздъ внучки, имъ самимъ вызванной, было не заурядное дло, а первостепенной важности.
«Выгоню опять или ползать передъ ней буду на живот? вопросительно подумалъ старикъ. — Ну, родимая, поглядимъ — увидимъ». И графъ, умышленно заставивъ внучку прождать полчаса въ гостинной, вышелъ тихо и не спша.
— Ну, здравствуй, ужь внучка, коли жена внука. Здравствуй, внучка! Садись, милости прошу!
И слова эти Іоаннъ Іоанновичъ выговорилъ какъ-то особенно и любезно, и ехидно.
Маргарита, не поднимая глазъ на старика, вымолвила тихо и смущенно:
— Государь мой, вы сдлали мн честь, приказали явиться… Я не знаю, позволите ли вы мн называть васъ ддомъ, а потому и говорю: государь мой. Что прикажете?
— Ну, ну, это все финты ваши. Коли внучка, такъ и ддъ. Не финти!
Маргарита сла около старика, лицо ея было серьезно и отчасти какъ бы грустно. Старикъ зорко и пристально присмотрлся.
«Печальна, а не блдна! Румянецъ во всю щеку, что твоя зоренька ясная», подумалъ онъ и выговорилъ:
— Ну, что мужъ? Все томитъ, не помираетъ… Ждешь, поди, не дождешься…
— Да. Все томитъ и себя и меня. Лучше бы ужь померъ, умышленно рзко выговорила Маргарита. — Меня бы развязалъ. Похороню и уду…
— Куда? воскликнулъ старикъ.
— Къ себ… Домой. Что жъ мн? Не оставаться же на чужой сторон, между чужихъ людей?
— Чужихъ людей? Не все же чужіе. У тебя и я
— Вы? Да я отъ васъ, кром самыхъ оскорбительныхъ помысловъ и рчей, ничего за цлый годъ не видала, — грустно старалась произнести Маргарита. — Да я васъ и не виню. По вашему, на свт только и есть, что деньги. Вотъ вы всхъ и подозрваете.
— Встимо, все деньги!
— И все на нихъ купишь?
— Все, цыганочка, все… подсмивался старикъ ядовито.
— Купите молодость…
— Мало что, — нельзя… вдругъ разсмялся онъ.
— Купите красоту!
— О - охъ, тоже нельзя.
— Купите меня, мою любовь. Да не внучкину, а мою, женскую любовь.
— Можно!
— Что?
— Можно! Не финти… Говорю, можно.
— Стало-быть вы меня вызвали, чтобы заставить пустяки слушать. Не стоило того… серьезно выговорила Маргарита.
— Ну, слушай дло. Я съ тобой не знался, почитай, годъ, потому что ты ко мн была не ласкова. Я все-таки теб ддъ. Нужно коли было денегъ, сказала бы. Ну и далъ бы.
— Первое же слово, и о деньгахъ. У васъ, во всхъ вашихъ сундукахъ, нтъ столько денегъ, сколько я въ мсяцъ нашвыряю по городу въ лавкахъ.
— Откуда же это у тебя деньги? У мужа ничего нтъ…. Отъ полюбовниковъ?
— Да, только не отъ сотни, а отъ одного! вдругъ вымолвила Маргарита.
— Славно. И сама признается еще. Ай да цыганка! Ну, отъ какого же молодца?
— Онъ можетъ и не молодецъ! Ему можетъ семьдесятъ лтъ, да для меня кажетъ онъ краше двадцатилтняго.
Выдумка Маргариты былъ врный ударъ противнику. Наступило молчаніе. Графъ вытаращилъ на красавицу глаза. Этого онъ не ожидалъ! И Богъ всть, что шевельнулось у него на душ. Онъ самъ еще сразу не могъ себ отдать отчета… A она отлично знала впередъ, что именно отъ этой выдумки шевельнется у стараго холостяка на душ.
— Скажи на милость! выговорилъ вслухъ, но самъ себ, озадаченный старикъ и снова смолкъ.
«Ничему не вритъ, а этому поврилъ!» внутренно смялась Маргарита.
— Какъ же это ты… забормоталъ Іоаннъ Іоанновичъ и страннымъ, будто завистливымъ окомъ окинулъ красивую молодую женщину. — Какъ же? Зачмъ же стараго? Мало разв въ Питер молодыхъ?
— A разв на это законъ у васъ?… разсмялась Маргарита.
— Встимо, законъ естества! Природный законъ.
— Истинный природный законъ тотъ, что у всякаго свой вкусъ, да своя воля.
— О, Господи! Вотъ удивила… Да зачмъ же ты… Почему? Изъ-за денегъ его…
— Опять… Только у васъ и на ум что деньги… Но, бросьте это. Какая вамъ до этого забота? A скажите лучше, по какому длу вы меня вызвали?
— Дло?… Дло?… Да… Какое бишь дло!… Такъ озадачила меня, что память отшибла! Да. Вотъ дло какое. Ты слушай прилежне.
— Слушаю.
— Ты, видишь, въ сил нын при новомъ двор. Какъ ужь ты умудрилась, когда сама императрица въ опал… Доносить на меня не пойдешь?! A то я попридержу языкъ!… Ну вотъ, стало-быть… я къ теб съ поклономъ. Заступись и спаси двухъ молодцовъ.