Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
– Спасибо, – Алексей пожал протянутую руку. – Только ты прости, дружище, но наши пути с тобой после сегодняшней ночи разойдутся. Я сына нашёл, а свободу потерял. Отныне только от него зависеть буду, ему одному служить. Не обезсудь.
– Чего ты извиняешься?.. Разве я не понимаю?.. К тому же знакомство со мной – вещь не безопасная. Донат из храма сообщил мне, что не только КГБ, но и церковные власти моей кровушки жаждут. Из-за меня, якобы, наш монастырь закрывают, а меня самого архирей чуть ли ни анафеме предал. Так что обложили со всех сторон… Не то
– И что же ты делать собираешься? – Алексей не на шутку встревожился.
– На Алтай подамся. Там мой бывший однополчанин Тимофей Скуратов проживает. Он меня давно к себе звал… Поеду. Только бы по дороге меня не заграбастали, а там уж… Но даст Бог, пронесёт!.. Прощай, Алёша!.. Думаю, теперь уже только на том свете свидимся.
Они трижды расцеловались.
– Прощай, Ваня!.. Я за тебя молиться буду.
– Молись, Алёшка!.. Молись… Авось, Господь тебя-то услышит: ты человек чистый… Не то, что я. Нагрешил за свою жизнь так, что не замолить мне грехов своих. Не успеть…
Когда Богомолов собрал свои нехитрые пожитки и отправился в Дмитровский переулок, стало уже темнеть. Осенний день короток.
– Ну что, мама звонила? – первым делом спросил он сына, когда тот открыл ему дверь.
– Да нет, – ответил Серёжка. – Ты, пап, не волнуйся. С ней это часто бывает.
– Неужели до сих пор на вызове? – у Богомолова заскребли кошки на душе. – Давай, мы туда позвоним.
– Безполезно. Честное пионерское. Такое уже не раз было. Как только она на станцию приедет, сразу сама позвонит, вот увидишь.
Но время шло, а Наталья всё не звонила. Богомолов заволновался всерьёз. Несколько раз он набирал номер "Скорой" но в ответ либо слышал частые короткие гудки, либо такой же короткий бездушный ответ: "На вызове!".
– Что делать будем, сынуля?.. Нельзя нам в театр без маминого разрешения идти.
– Ну, почему?! – Серёжка в конец расстроился. – Она бы непременно разрешила… Я её знаю…
– Всё равно нельзя. Представь себе, мы из дому уйдём, мама позвонит, а нас нет. Что она подумает?.. Нет, будем до последнего ждать, и в случае, если звонка не дождёмся, я схожу к Лиле, извинюсь перед ней, скажу, что сегодняшний культпоход отменяется. Благо это совсем рядом, недалеко идти.
На Серёжку жалко было смотреть.
– Вот так всегда у меня: никогда ничего не получается… Первый раз в жизни с папой в театр собрался, и опять… – он чуть не плакал.
– Не переживай, сынок… Сегодня не получится, в пятницу на "Марию Стюарт" во МХАТ сходим, – Алексей Иванович посмотрел на часы. – У нас с тобой ещё сорок минут в запасе.
Но сорок минут прошли, а Наталья так и не позвонила. В последний раз Серёжа набрал номер телефона "Скорой", в который уже раз услышал короткие гудки и, чуть не плача, повесил трубку на рычаг.
– Пап, ты всё-таки сходи на спектакль без меня. Из-за чего ты должен страдать? Мне, как всегда, не везёт, но остальные тут совершенно ни при чём. Ты последний раз давно в театре был?
Алексей Иванович опешил.
– Последний
– Вот видишь!.. Нет, ты просто обязан сегодня пойти на спектакль!.. Дай мне слово, что обязательно пойдёшь.
Алексей Иванович нехотя, но слово всё-таки дал. Очень ему хотелось в театр сходить.
– Вот и ладно, – обрадовался Серёжка. – А я тебя дома ждать буду.
Когда Богомолов подошёл к серому зданию в проезде Художественного театра, он понял, что спектакль, действительно, стоил того, чтобы его посмотреть. Нвзирая на поздний час, возле массивных стеклянных дверей толпился народ. И в этой гудящей, словно растревоженный улей, толпе слышался привычный для театрального уха вопрос: "Лишнего билетика нет?.." Лиля ещё не пришла, и Алексей Иванович, прогуливаясь по тротуару, с любопытством разглядывал московский театральный бомонд.
Как время меняет не только людей, но и установившиеся, казалось, раз и навсегда привычки и традиции. До войны посещение театра всегда было торжественным событием. Дамы надевали вечерние туалеты, мужчины до зеркального блеска начищали свои выходные штиблеты и мужественно переносили калёную жёсткость белоснежных крахмальных воротничков. А в театральном фойе густо пахло "Шипром" и "Красной Москвой".
Теперь же в разношёрстной толпе Алексей Иванович не увидел ни одного вечернего платья, ни одного щегольски одетого театрала. Из-под драповых воротников выглядывали вязаные свитера, на ногах обычная уличная обувь. Ни чернобурок, ни панбархата, ни лакированных лодочек.
– Алёша! – на противоположной стороне улицы он увидел запыхавшуюся Лилю. – Прости, опоздала… Опять с соседкой отношения выясняла… Вот, познакомься, будущая театральная знаменитость…
Рядом с ней стоял очень высокий симпатичный парень. Он смущённо улыбался и слегка щурил чуть подслеповатые глаза.
– Александр пока ещё только на третьем курсе, но, поверь, годика эдак через три мы с тобой будем хвастаться нашим знакомством.
– Ну, что вы, Лилия Даниловна, – парень окончательно засмущался и даже покраснел.
– Честное слово, первый раз встречаю такого застенчивого артиста. Тебе, Сашура, обнаглеть непременно надо, а не то сожрут тебя в театре дорогие коллеги. Там аппетиты, знаешь, какие?!.. А где же твой Серёжка? – Лиля даже оглянулась, куда это богомоловский сын подевался.
Чтобы не вдаваться в подробности и не объяснять долго про станцию "Скорой" и безуспешные попытки дозвониться туда, Алексей Иванович коротко ответил:
– Без спроса матери не посмел пойти. Да и поздно, а ему завтра в школу.
– Жаль… Прости, Сашура, что побезпокоила, – и на молчаливый вопрос Алексея Ивановича пояснила: – Александр студент Школы-студии и по моей просьбе должен был сына твоего на спектакль через чёрный ход провести. Но… Ещё раз извини, дорогой.
– Вы знаете, Лилия Даниловна, я всегда рад вам помочь… Ну, так я, значит, побежал?.. До свиданья! – и зашагал широкой размашистой походкой вниз по переулку.