Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
Токсян взял газету, взглянул на фотографию и недоумённо посмотрел на Троицкого.
– А что вас тут не устраивает?
– Нет, нет, – заторопился Павел Петрович. – Абсолютно всё устраивает. Я только хочу узнать фамилию человека на снимке… Второй слева.
– Зачем? – ещё более удивился фотограф.
– Я ищу своего брата. Мы не виделись девятнадцать лет. Совершенно случайно мне на глаза попался этот номер "Звёздочки", и мне показалось, что это он. Я просто хочу убедиться.
Красивые карие глаза подозрительно уставились на Троицкого.
– Простите, товарищ, можно взглянуть
– О, да. Конечно, конечно… – Павел Петрович протянул Токсяну своё удостоверение.
Тот сурово принял документ, открыл и тут же растерянно поднял перепуганные глаза на своего нечаянного гостя.
– Извините, товарищ генерал… Мне показалось… У вас такой вид… Сразу и не скажешь… – Самвел совершенно растерялся и, возвращая удостоверение, даже встал.
– Я прекрасно вас понимаю, – успокоил хозяина кабинета Троицкий. – Ничего страшного. Так как же, Самвел… Простите, не знаю вашего отчества.
– Ашотович, – поспешно сказал он. Генеральское звание собеседника привело его в невероятное замешательство.
– Так как же, Самвел Ашотович?.. Поможете мне узнать фамилию этого человека?
– Я постараюсь, товарищ генерал… Обычно, когда я снимаю незнакомых людей, я на конверте с негативами пишу фамилии… Так, на всякий случай… Поэтому, если этот кадр снят мной, фамилию нетрудно узнать… Да вы садитесь. Садитесь… Мы всё сейчас выясним – он снял трубку и, набрав трёхзначный номер, тоном, не терпящим никаких возражений, приказал: – Роза! Быстро ко мне!
Потом обратился к Павлу Петровичу.
– Коньяк?.. Сухое вино?.. Чачу?.. Что предпочитаете?..
– Ничего.
Тот театрально воздел руки вверх.
– Зачем обижаете?
– Я не пью, товарищ Токсян.
– Ни за что не поверю. Коньяк хороший, армянский. Вино тоже. Всё своё, домашнее…
– Честное слово, не пью. Там отвыкаешь от этой прекрасной привычки. Тем более, когда тебя лишают самых обыкновенных радостей на целых девятнадцать лет.
И тут страшная догадка сверкнула в голове Самвела.
– И вы тоже?.. Сидели?..
– Сидел, Самвел Ашотович. Потому и брата потерял.
– Иу меня в семье тоже… Дядю Гегама в тридцать седьмом арестовали… С тех пор о нём ни слуху ни духу. Мы все думаем, погиб.
– Обо мне мои родные тоже ничего ещё не знают, так же, как и вы своего дядю, так и меня они, скорее всего, похоронили. Не торопитесь последнюю точку ставить. Чудеса на этой земле, поверьте, ещё случаются.
Неожиданно дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет, как разъярённая фурия, ворвалась жгучая брюнетка ослепительной красоты.
– Самвел! И ты посмел таким тоном… – загремела она низким грудным голосом, сверкая из-под чёрных, как смоль, бровей, огромными тёмно карими очами. Но… Увидев в кресле возле стола постороннего мужчину, моментально переменилась: грозные очи накрыла томная поволока, и в один миг бешеная фурия стала робкой голубкой.
– Я вас слушаю, товарищ Токсян? – её нежный ласковый голос заструился в кабинете, словно хрустальный горный родник.
Самвел протянул ей газету, которую принёс с собой Троицкий, и распорядился сугубо официально:
– Посмотрите в картотеке и, если там есть негатив, немедленно
– Слушаюсь, товарищ Токсян, – Роза опустила веки и томно улыбнулась "товарищу генералу". Призывно покачивая крутыми бёдрами, она вышла из кабинета. Но прежде, чем прикрыть дверь, обернулась, и очаровательная улыбка озарила её прекрасное лицо.
– Бешеный темперамент. Совершенно неуправляемый, – как бы извиняясь, проговорил кремлёвский фотограф и густо покраснел.
Он открыл сейф, стоявший в углу, извлёк из его стальных недр бутылку коньяка, тарелочку с нарезанным лимоном, вазочку с очищенным миндалём и, подмигнув Троицкому, разлил коньяк по рюмкам из богемского стекла.
– Чисто символически, товарищ генерал. К тому же хороший коньяк – это самое лучшее лекарство от всех известных и неизлечимых болезней.
– Кто-то мне уже говорил нечто подобное. Причём совсем недавно, – улыбнулся Павел Петрович.
– Народная мудрость. Знаете ли вы, что в средние века коньяк и вообще все крепкие напитки на самом деле считались лекарством. А древние греки обязательно разбавляли сухое вино ключевой водой. Тот, кто пил вино неразбавленным, считался у них пьяницей. Но со временем количество болезней на земном шаре увеличилось. Бороться с ними становилось всё труднее, и, как следствие этого, возникла настоятельная потребность в более частом и более регулярном применении крепких лекарств. Разбавленное вино перестало приносить ощутимую пользу, и культура винопития поднялась на неведомую нашим далёким предкам небывалую высоту. Я предлагаю, товарищ генерал, поднять бокал и низко склонить голову перед тем великим мудрецом, который увидел в виноградной лозе источник радости, веселия и, конечно же, здоровья. Выпьем прежде всего за наше здоровье и пожалеем тех, кто этому божественному напитку предпочитает валерьянку и пирамидон!
Они чокнулись, и богемское стекло радостно зазвенело в ответ, рассыпавшись в воздухе тысячью крохотных колокольчиков.
– Удивительно!.. – Павел Петрович отпил маленький глоток: коньяк, действительно, оказался превосходный. – Я всегда думал, только грузины могут произносить такие красивые, такие вычурные тосты. Оказывается, армяне умеет делать это ничуть не хуже.
В дверь постучали.
– Войдите! – Самвел, конечно же, знал, что за дверью стоит его помощница, жгучая красавица Роза, но решительно предпочёл внеслужебному способу общения со своей подчинённой формальный. Хотя… Одному Богу известно, кто у кого в этом дуэте действительно находился в подчинении.
– Товарищ майор, разрешите доложить? – заметно было, что кареокая брюнетка так и пышет негодованием.
– Докладывайте, – на её начальника жалко было смотреть.
– Ваше приказание выполнено. Вот, – и она протянула Токсяну газету Троицкого и лист бумаги, сложенный пополам.
– Благодарю, – сурово произнёс тот, положил газету на стол, развернул листок и прочитал.
– "Слева направо: Лущенко М.М. – дояр колхоза "Путь Ильича", Житомирской области; Троицкий П.П. – первый секретарь Краснознаменского горкома партии… Володина И.Ю – участковый врач…"