Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
Павел Петрович решал про себя: сказать сыну всю правду или пощадить, не усугублять и без того труднопереносимой душевной муки?
– А что за операция у мамы была, не знаешь?
Серёжка покачал головой.
– Я ещё маленький был. Мне никто ничего не сказал. Я только случайно услышал, как она по телефону кому-то призналась, что в больнице чуть не умерла.
– Вот и рассуди, что лучше – быстрая смерть в автомобильной аварии или долгое, мучительное умирание на больничной койке?.. Только представь себе, ты бы смотрел на мучения мамы и
Серёжка слушал, скорбно кивал головой и вдруг заговорил, раскачиваясь из стороны в сторону:
– Я ведь не ждал… Я совсем не ждал… Мы с ней так хорошо, так спокойно жили, и вдруг… Неужели нельзя как-нибудь устроить так, чтобы люди вообще не умирали?!.. Ведь это страшно несправедливо!.. Зачем мы тогда рождаемся?.. А?.. Зачем?!.. Вот я, например: зачем я родился?.. Выходит, для одного, чтобы умереть!.. А это – страшно… Я не хочу… не согласен…
– Мы рождаемся для того, чтобы жить, сынок. И тебе рано о конце задумываться. Тебе столько ещё предстоит в этой жизни сделать. И хорошего, и дурного… Дай Бог, чтобы хорошее перевесило, и тогда ты узнаешь, что такое вечная жизнь. А здесь, на Земле, мы готовим себя к этой вечной жизни… Там – за гробом… И от того, как человек свой земной путь прошёл, его после смерти или вечное блаженство ожидает, или вечный ужас и мрак. За всё нам ответить придётся.
– А готовиться к вечной жизни – это как?.. Молитвы читать?
– Не только и даже не столько, Серёжа. Молитва человеку в помощь дана, чтобы в горькую минуту не чувствовал он себя брошенным и одиноким. А готовить себя к будущей жизни надо каждый день, каждый час, каждую минуту. Дурное помыслил – плохо сам себе сделал. Помог ближнему, милостыню подал – хорошо. Как говорится, всё зачтётся тебе. Любой пустяк…
Серёжка серьёзно задумался и после довольно продолжительного молчания спросил:
– Каждую минуту помнить, что за всё отвечать придётся? Неужели ты можешь с этим жить?.. Постоянно.
Алексей Иванович улыбнулся:
– Конечно же, нет. Чаще всего мы о своём предназначении забываем, но дело не в том, чтобы быть образцово послушным. Безгрешных людей вообще в природе нет. Все мы грешим. Только одни сознают это и стараются больше ошибок не повторять, сокрушаются о содеянном, а другие – нет. Те, кто стыдятся, угодны Господу, а безсовестных он отвергает. Надо только время от времени спрашивать себя, так ли я живу или непотребство какое совершил? А совесть, она тебе сама подскажет верный ответ.
Серёжка тяжко вздохнул:
– Вот все говорят: "чистая совесть", а что это такое, скажи.
– Стыд… Один человек очень хорошо сказал: "Совесть – это стыд, обращённый внутрь самого себя". Лучше не придумаешь!.. Тебе, к примеру, стыдно бывает?.. Хоть изредка?..
– О-о!.. Сколько раз!..
– Значит, не всё для
Резко зазвонил телефон. Отец и сын вздрогнули, переглянулись. Серёжа снял трубку:
– Я вас слушаю… Да, это я… Да… Так я вам его сейчас дам, он тут рядом со мной сидит. Отец, тебя…
В трубке звучал взволнованный голос Лили.
– Лёша, что случилось?.. Вчера весь вечер не могла до вас дозвониться, сегодня с утра опять стала названивать – то же самое. Куда вы пропали?..
– У нас, Лиля, несчастье… Наташа попала в аварию…
– Не может быть!.. Умерла?..
– Да, погибла… Прости. Я совсем забыл, что просил тебя позвонить Серёже, поэтому не сообщил… Не сердись…
– Лёшка!.. О чём ты говоришь?!.. – Богомолов услышал, как на том конце провода она всхлипнула. – Мальчики, дорогие мои, чем я могу помочь?
– Я не знаю… Мы вроде бы всё сделали… Впрочем, надо ведь поминки организовать…
– Без проблем. Когда похороны?
– Послезавтра.
– Значит, время у нас есть. Я сейчас же могу к вам подъехать…
Алексей Иванович взглянул на часы.
– Половина пятого. Нам с Серёжей в храм обязательно надо.
– А в какой вы собираетесь?
– Думаю, в Сокольники. От нашего дома на метро по прямой.
– Вот давайте в храме и встретимся. Я там самое большее… через час буду.
– Значит, до встречи… Спасибо тебе…
Но последних слов она, по всей вероятности, уже не услышала: в трубке раздались частые гудки.
– Кто это?
– Моя однокурсница, Лиля… Мы с ней сорок с лишним лет не виделись, а вчера совершенно случайно встретились. Это ведь она нас с тобой в театр пригласила. Ну, что?.. Собирайся, Серёжа, поехали в Сокольники.
Служба ещё не началась, и народу в храме было совсем немного. За свечным ящиком сидела грузная пожилая женщина в чёрном платке с неприветливым, мрачным выражением на совершенно круглом лице.
– Здравствуйте, – обратился к ней Богомолов. – Мне очень нужно Доната повидать. Не скажете, как его найти?
– Будь здоров, мил человек, – и приветливая радостная улыбка осветила её угрюмое лицо. – Маша! – позвала она молодую монашку, которая чистой белой тряпицей протирала икону Иверской Божьей Матери. – Позови Доната, тут его товарищ спрашивает.
Слово "товарищ" в её устах и в храмовой обстановке прозвучало как-то странно и неуютно, но что поделать, если мы успели позабыть такое чудесное исконно русское обращение к незнакомому человеку, как "сударь". Выбили его из нас за сорок лет советской власти, и стали мы все без разбору "товарищами".
Монашка молча кивнула и направилась к алтарю.
– Сейчас явится. А вы на лавочке пока посидите. Видать, облачается.
Ждать Доната пришлось недолго, минут через пять он появился уже в облачении. Правда, росту он был небольшого, если не сказать маленького, и стихарь был ему заметно велик.