Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
– Так Шурка я… Краснова… Сугубо вам по секрету скажу: у Ванькиного дружка зазноба в Москве объявилась, и он сказывал, будто с приплодом… А ведь старик уже!.. Куда ему? Так нет же!.. В отцы решил записаться!.. Сама слыхала…
Павел Петрович повесил трубку. Разочарованию его не было границ!.. Только-только появилась надежда, казалось, потяни за эту крохотную ниточку, и все загадки мигом разрешатся, а она взяла и оборвалась… Лопнула.
Что делать?.. Где теперь разыскивать Алексея Ивановича Богомолова?.. Не в милиции же…
Не спеша Троицкий побрёл в сторону Сретенки – мимо Художественного театра, по Кузнецкому (сначала вниз, а потом в гору),
В кафе "Красный мак" он пришёл в шестнадцать тридцать. Минута в минуту. Сказалась давнишняя армейская привычка: всё делать точно в срок и ни в коем случае не опаздывать. Как говорил его комполка: "Почему ты думаешь, что ты лучше других? Если опаздываешь, значит проявляешь неуважение к тем, кто тебя ждёт". С тех пор он ни разу не позволил себе придти не вовремя.
По случаю поминок кафе для посетителей было закрыто, и на двери висела упреждающая табличка: "Спецобслуживание". Конечно, странно назвать старинный христианский обычай поминать усопших таким нелепым словом, но что поделать?.. В нашей стране этих "спец…" не счесть!.. Спецраспределитель, спецприёмник, спецполиклиника, спецкор, спец-набор, спецназ, спецзаказ!.. И к слову "специалист" эти неудобоваримые "спецслова" никакого отношения не имеют. Они обозначают одно: "специальный", то есть недоступный для большинства. Смешно! Страна, провозгласившая в семнадцатом году всеобщее равенство и братство, ограждает себя и властьпрндержащих спецпропусками и спецмероприятиями. Куда простому люду податься?!..
Павел Петрович вошёл в кафе. Семнвёрстов стоял возле гардероба, курил. Увидев вошедшего, необыкновенно обрадовался.
– Товарищ Троицкий!.. Сдержал-таки слово, не обманул!
Он сиял, и было не похоже, что встречает он своих гостей на поминках. Как самый заправский гардеробщик, помог Павлу Петровичу раздеться и ввёл в обеденный зал. Столы, поставленные буквой "П", были накрыты на пятьдесят-шестьдесят персон и буквально ломились от еды и напитков. А в углу, справа от входа, жалась жалкая кучка пришедших на поминки. Кроме Семивёрстова, Троицкий насчитал всего восемь человек. Странно. Ведь Тимофей Васильевич был заметной фигурой на Лубянке, и мать его многие годы проработала там. Почему же так мало людей пришли сюда, чтобы сказать о ней хорошие слова и выпить за помин её души?.. Не знал Павел Петрович, что товарищ Семнвёрстов в данный момент находится в опале, и карьере его, судя по тому, сколько народу собралось в "Красном маке", пришёл конец.
– Дорогие товарищи! – обратился Семнвёрстов к своим немногочисленным гостям. – Прошу минуту внимания. Перед вами человек, который меня на обе лопатки уложил!.. Не я его, а он меня!.. Как ни старался, так и не смог!.. Единственного!.. – он поднял вверх указательный палец. – Я подчёркиваю, единственного!.. За всю мою карьеру в органах! Но я на него не обижаюсь. Наоборот!.. Скажу больше: знакомством с этим человеком я горжусь!.. Да!.. Именно так!.. Горжусь!.. Не часто на нашем жизненном пути попадаются люди такой силы духа и такого мужества!.. Давайте знакомиться!.. Начнём по порядку. Мои соседки: Дуня, существо доброе, безобидное, а потому несчастное, и Мария Викторовна – её полная противоположность.
– Почему это… "противоположность"? – обиделась вторая соседка.
– А
– А ты, Тимоша, уже всё сказал, – Василь Васильич был горд и значителен.
– Как это "всё"?!..
– А так!.. Я ведь в самом деле – лучший в Москве реставратор стариной мебели, а по совместительству – ревностный ценитель всех спиртных напитков, производимых в нашей стране и за её пределами. Или как любят выражаться грубые, невоспитанные люди – "алкаш". Но я не обижаюсь.
Отнюдь!.. "Сэ ля ви!" как говорят французы. Что в русском переводе звучит приблизительно так: "Так сложились обстоятельства жизни!" Но ты, Тимофей, главное во мне увидел: я – личность. Это дорого стоит. Про меня, сколько ни старайся, лучше не скажешь.
Семивёрстов рассмеялся:
– Видал, Павел Петрович, каков мудрец?!.. За это я его и терплю. Идём далее. С товарищем Сухопаровым вы знакомы…
Отставной комбриг и действующий подполковник КГБ пожали друг другу руки.
– А этого субчика вы тоже должны помнить, товарищ Троицкий… Неужто не узнаёте?
Перед Павлом Петровичем возник кругленький человечек. Светлосерый чесучовый костюмчик был ему явно не по росту, по крайней мере, на полтора размера. Брюки в поясе на верхнюю пуговку уже не застёгивались, а потому поддерживались на фигуре исключительно благодаря старым потёртым подтяжкам, полненькие ручки с короткими толстенькими пальчиками далеко высовывались из рукавов, и вообще было такое впечатление, будто перед вами – пятиклассник, выросший из всех своих одёжек. Что-то в лице этого переростка было Троицкому до боли знакомо. Но вспомнить, где, при каких обстоятельствах они встречались, он не мог.
Человечек простодушно улыбнулся:
– Ну, что?.. Забыли меня, товарищ комбриг? А я вас вспоминал. Не то чтобы часто, но нет-нет да и подумывал: как он там?.. Жив ли, здоров?..
И Павел Петрович вспомнил!..
Ну, конечно!.. Это он!.. Сильно постаревший, изрядно пополневший, но всё ещё бодрый, всё с той же блуждающей улыбочкой на круглом плоском лице без какого бы то ни было выражения… Один из его… тюремных надзирателей.
– А-а-а!.. – многозначительно и безсмысленно протянул Троицкий. Он обрадовался тому, что вспомнил, но вместе с тем был смущён и растерян. – Вот уж не думал, не гадал, что нам с вами свидеться придётся.
– А я тоже… Не ждал, что мы опять повстречаемся. Первый раз со мной такое. Тимофею Васильевичу спасибо. Это он нам свиданьице организовал.
Довольный Семивёрстов пояснил:
– Гоша – один из тех, кого матушка моя в девятнадцатом из асфальтового котла вытянула и в колонию к Макаренко определила. Так сказать, его "крёстная". А я – названный брат: в органы на работу устроил. К сожалению, у нашего Гоши не всё в порядке с мозгами. То ли родовая травма, то ли позже кто-то его по темячку тюкнул, но с тех самых пор случаются у него провалы в памяти. То всё хорошо, нормально, и вдруг! – ничего не помнит!.. Даже дороги домой. Поэтому дальше надзирателя Гошенька по служебной лестнице не прошёл. Но в качестве вертухая был человеком незаменимым. Вы, товарищ комбриг, наверняка, кулак его помните.