Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
Алексей Иванович опешил:
– Как "вернулся"?!.. Ты же говорила, он погиб!..
– Я думала… он не сможет… Ведь он всегда… был такой хилый… болезненный… Я думала… он не сможет… там выжить… Я всегда так считала… Я была идиотка!.. А он… Он не захотел умирать… вдруг взял и… Выжил!.. Он вернулся!.. Нет, ты представляешь?!.. Юрик вернулся!..
– Так что же ты плачешь, дурёха?!.. Радоваться надо, а она белугой ревёт!..
– Я ничего… Ничего… Главное, ты, Лёша… Ты, ради Бога, не волнуйся… Я про поминки… Мы всё успеем… У нас завтра ещё целый день… И я совершенно свободна!.. Когда мне к вам приехать?..
– Не
– Ни в коем случае!.. Я же сказала, я совершенно свободна… А Юрику с утра в Подольск надо. Он, оказывается, в Подольске живёт… Уже полгода…
Казалось, ещё секунда, и она опять заплачет. Богомолов решил новых рыданий избежать.
– Хорошо, хорошо!.. Я согласен… Приезжай часам к девяти, и мы действительно всё успеем. Юрику привет передавай… И не реви!.. Спокойной ночи!..
В трубке раздались короткие гудки, и Богомолов вздохнул с облегчением: не умеет он успокаивать женщин. Да ещё по телефону.
– Папа!.. – раздался из глубины квартиры взволнованный голос Серёжки, и через секунду он сам появился на пороге кухни. – Ты сейчас с мамой говорил? – его била мелкая дрожь.
– С однокурсницей Лилей… Это она нас с тобой на спектакль приглашала, но мы на него так и не попали…
– Потому что мама в тот вечер… – он запнулся на полуслове.
Он положил сбои тонкие мальчишеские руки на плечи отца и, глядя ему прямо в глаза, раздельно и очень строго сказал:
– Обещай, что будешь жить долго.
Богомолов улыбнулся:
– Обещаю.
Серёжка кивнул головой и удовлетворённо вздохнул.
Помолчали.
– Знаешь, ты когда меня пледом укрывал, я ведь не спал… притворялся только… А потом, когда ты вышел из комнаты… не сразу, конечно, а немного спустя… – и неожиданно замолчал.
– Что потом? – спросил отец. – Говори, не робей.
– Ты смеяться будешь, – мальчишка коротко взглянул на отца.
– С чего ты взял?..
– Вы, взрослые, всегда так: если что не понимаете или не можете логически объяснить, в шутку всё превращаете. Я понимаю, так вам проще.
– Я не превратю… то есть не стану превращать… Честное слово.
Серёжка снисходительно кивнул головой.
– Хорошо… только имей в виду: я тебе верю… По самому настоящему, – он наморщил лоб и стал усиленно тереть указательным пальцем правый висок. Видно было: подобрать подходящие слова для него было делом отнюдь не простым.
– У меня видение было, вроде я спал… Но ведь я-то не спал!.. Это я отлично помню!.. Потому что вокруг меня всё-всё, как будто на самом деле, – и он вновь замолчал, никак не решался продолжить.
– Ты говори, – подбодрил его отец. – Я постараюсь всё понять.
– Папа, со мной случилось что-то…не совсем обычное… Я бы даже сказал… фантастическое. Я не знаю, что это было: сон, видение или ещё что… но совершенно реальное… Понимаешь, сплю и не понимаю, почему это я во сне лежу на тахте в нашей комнате?.. То есть я знаю, что сплю, но как будто бы нет… Это трудно понять, но всё вокруг – наше… Ну, там вещи… обстановка… Только на фотографиях лиц не видно… То есть совсем… Какие-то пятна… И ещё свет… Я же помню, когда засыпал, за окном темно было, а тут… Нет, не то чтобы день наступил, но на ночь совершенно не похоже… Светло… Понимаешь?..
– Радонежский… Сергий Радонежский, – подсказал отец.
– Ну, конечно, Радонежский!.. Значит, лицо этого Радонежского так ясно видно!.. А ведь у нас нет таких фонариков, что в церкви перед иконами горят. Кстати, как они называются?
– Лампадки.
– Вот, вот… Лампадок нет же у нас… А лицо… Даже не лицо…
– Лик?..
– Да, да… Конечно, лик!.. Лицо – это только у нас бывает, а у Них… Конечно же, "Лик"!.. Я как-то об этом не подумал… Так вот, лик у Сергея был такой светлый, такой ласковый… И очень добрый… Он смотрел мне прямо в глаза, и… Мне даже показалось, тихо так, чуточку улыбался… И я тоже смотрю на него и тоже улыбаюсь… Но не чуточку, а вовсю… Отчего?.. Сам не знаю. Только мне очень хорошо… Необыкновенно!.. Я хотел маму позвать, чтобы она тоже его увидела, но вдруг вспомнил, что её здесь нет… Совсем нет… И уже никогда не будет со мной… Я закричал, но беззвучно, а в ответ телефон зазвенел, и всё исчезло. За окном – темно, огонёк перед иконой не светится, никого вокруг, только твой голос из кухни доносится… Наверное, я проснулся… Испугался страшно и к тебе прибежал. Вот такие, брат, дела!.. Мама любила так говорить… "Вот такие, брат, дела…" Пап, что скажешь?.. Какие дела?..
От сильного волнения Алексей Иванович не смог сразу ответить. Он, конечно же, слыхал рассказы о явлениях святых простым смертным, читал о таких явлениях неоднократно, но чтобы в обыкновенной московской квартире его сын…
– Что ты молчишь? – Серёжке было непонятно отцовское волнение. – Интересная у него фамилия: Радонежский. "Радо" – это радость, а "нежский" – нежность. Значит, радостная нежность или нежная радость. Ты, пап, как думаешь?
– Я думаю, Серёжа, что ты только что посещения Преподобного сподобился.
– Как "посещения"?!.. Это что же не во сне было?..
– Чтобы ты не очень испугался, Он явился к тебе во сне… Но пойми, дорогой ты мой, тебе всё это не приснилось. Это на самом деле случилось… Реально… Но во сне… Понимаешь?..
Серёжка был потрясён.
– Он сам ко мне пришёл?!.. Реально?!.. Вот это да!..
– Господь чад своих никогда наедине с горем не оставляет. Обо всех заботится. Видит, ты мать потерял, горюешь сильно, вот и послал преподобного Сергия, чтобы тот утешил и напомнил: "Не одинок ты, Сергий, в несчастье своём. С тобой, раб Божий, силы небесные. Держись".
– А я, пап, держусь, – кусая губы, ответил мальчишка… и вдруг слёзы, так долго копившиеся где-то в глубине души его, хлынули из глаз и неудержимо потекли по щекам. – Я, честное пионерское, держусь… А слёзы… Это так… Это не считается… Ты не обращай внимания… Они высохнут…
У Богомолова стеснилась грудь. От жалости, нежности, от проснувшейся в его душе безграничной любви.
– Ты поплачь… Поплачь… Не стесняйся… Знаешь, как отец Серафим говорит? "Слезами душа умывается". Вот как!.. Ты поплачь, душу свою умой.