Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
– Так что давайте просто позавтракаем. У меня во рту тоже ни крошки не было. Серёжа, а ну-ка быстро зубы чистить! – и, когда тот вышел, обратился к своей студенческой подруге. – Ты по утрам чай или кофе предпочитаешь?
– Мне всё равно, – с усилием, пытаясь сдержаться, проговорила Лиля, но не выдержала и заревела, по-детски шмыгая носом и размазывая по щекам потёкшую из глаз чёрную тушь.
– Лиля, что с тобой?.. – растерялся Алексей Иванович. – Что случилось?.. Лиля!..
– Прости меня… Дуру… Не обращай внимания… – сквозь рыдания пролепетала она и заревела ещё громче.
– Как это "не обращать", если ты… так плачешь? Ты на себя в зеркало посмотри!.. Лиля, объясни, что у тебя стряслось?.. И умоляю, не реви!
Привлечённый рыданиями Лили на кухне появился перепуганный Серёжка.
– Папа, что тут у вас?.. Почему тётя Лиля плачет?..
– Я уже не плачу, – всхлипывая и пытаясь улыбнуться, она гордо вскинула голову. – С чего ты взял?.. Видишь, я уже совсем…
И не договорила. Слёзы по-прежнему
– Лиля!.. Немедленно прекрати!.. – Богомолов почти разозлился. – Не умею я слабый пол утешать!.
– Тётя Лиля! – Серёжка решил придти на помощь отцу. – Вот… Вы воды выпейте.
– Да, да… Спасибо, я сейчас… Это всё из-за Юрика.
Минут через десять, выпив полстакана валерьянки и смыв со щёк чёрные разводы, Лиля понемногу пришла в себя.
– Ну, рассказывай, – потребовал Алексей Иванович. – И давай по порядку. Как он тебя нашёл?
– А он меня не искал, – огорошила Богомолова университетская подруга.
– Как это "не искал"?!.. Ведь ты, насколько я понимаю, была абсолютно уверена, что его уже нет… – он был сбит с толку и от этого туго соображал. – Где же вы встретились?..
– В троллейбусе, – просто, как о чём-то обыденном, сказала Лиля.
Да!.. Конечно, не каждый день, но всё же случаются иногда в жизни человека события, которые иначе, как фантастическими, не назовёшь. И встреча Лапина с женой была из разряда именно таких. Он стоял в проходе набитого битком двенадцатого маршрута и пытался в людской толкотне читать книгу незнакомого ему прежде Ремарка. У романа было очень претенциозное название: "Время жить и время умирать", но этот немец задел его за живое, и Юрик что было сил пытался не обращать внимания на толчею. Вдруг кто-то постучал его по плечу, и нежный женский голос вежливо попросил: "Пожалуйста, передайте кондуктору на билетик". Он обернулся, чтобы взять деньги у симпатичной пожилой дамы и… остолбенел. Это была его жена Лиля, с которой он мысленно расстался навеки шесть лет тому назад, когда за его спиной с лязгом закрылась дверь тюремной камеры. Она тоже узнала его, слабо вскрикнула и потеряла сознание. В троллейбусе началась обычная в таких случаях суета: "Женщине плохо! – Остановите троллейбус! – На воздух, на воздух её! – Я на билет деньги передавал! – Ничего, оклемает-с я! – Действительно, если из-за каждой… – Постыдились бы, у человека обморок!.." Кондуктор дал сигнал водителю, и тот остановил троллейбус. Пассажиры, насколько это было возможно, расступились, и Лапин почти на руках вынес уже начавшую приходить в себя Лилю на воздух. Она прислонилась к фонарному столбу, лицо её было белым, как полотно, глаза лихорадочно блестели, дрожащие губы тихо повторяли: "Ты вернулся… Вернулся…"
– Вот так мы с ним встретились, – спокойно, почти без эмоций сказала Лиля. – Юрик проводил меня до дому и первым делом попросил у меня разрешения позвонить в Подольск. Я сначала не придала этому никакого значения, но, когда он по телефону стал говорить на непонятном мне языке, насторожилась. Потом, много позже я поняла: он говорил по-эстонски. Мы проговорили с ним до утра. Ждали, когда откроется метро. А без четверти шесть Юрик поцеловал мне руку и уехал… В свой Подольск!..
Она опять попыталась заплакать, но громадным усилием воли сдержалась и поведала мужикам горестную историю своего… мужа.
Юрик из лагеря вернулся не один. Вместе с ним в Москву приехала его новая «гражданская жена» Марта Хеске. До сорокового года она счастливо жила в Таллине вместе со своим мужем Тыну и дочкой Айри. Но, когда в Эстонию вошли советские танки, господина Хеске арестовали, потому что он был заместителем бургомистра Таллина и не выразил особого восторга по поводу оккупации его родного города. Гласного суда над ним не было, но людская молва донесла, что на третий день после ареста гражданина Хеске расстреляли. Вскоре после гибели мужа у Марты забрали дочь Айри и отправили малышку в детский дом куда-то в Россию. Марта не могла с этим смириться. Она ходила по всем инстанциям, сначала просила, потом угрожала, требовала и так надоела бдительным чекистам, что те сначала выслали её в Казахстан, чтобы не мешала «работать», а когда началась война, вообще дали пять лет за шпионаж в пользу Германии и вывезли в один из мордовских лагерей, где она, по их замыслу, должна была проститься с этим грешным миром. От неизбежной гибели нежную, хрупкую эстонку спасло то, что она, как оказалось, была великолепным врачом. Однажды, на её счастье, заболел начальник лагеря, в котором отбывала свой срок Марта, майор Проценко Павло Мыколаевич. Всё тело его покрылось мелкой красной сыпью. Сыпь эта нестерпимо чесалась, майор не мог совладать с собой и расчёсывал прыщики так, что вся кожа его превратилась в кровавую коросту, а температура зашкаливала за сорок. Местные врачи никак не могли поставить диагноз и были в страшной панике, потому что, в случае гибели доблестного майора им грозила «десятка без права переписки». Марта служила в санчасти лагеря санитаркой и, увидав трудно переносимые муки Проценко и отчаянное замешательство врачей, попросила у них зелёнки и, смазав каждый прыщик на теле Павло Мыколаича изумрудной жидкостью, предписала делать это по три раза ежедневно. И что же?.. После первой процедуры «гражданин начальник» стал
Именно тут, в Сусумане, она встретила Юрика Лапина.
Судьба к нему тоже была достаточно благосклонна. Конечно, странно говорить так о человеке, который почти десять лет провёл в одном из самых страшных мест на земле, но факт остаётся фактом. Во-первых, Юрик выжил, несмотря на все самые пессимистические предсказания по этому поводу на его счёт. А во-вторых, ему не довелось испытать в полной мере, что это такое – работа в золотоносной шахте на прииске. Дело в том, что Юрик прекрасно печатал на машинке, а для начальника прииска, латыша Лациса Эльмара Яновича, это была премудрость за семью печатями. Потея и проклиная всё на свете, он остервенело тыкал указательным пальцем по клавишам ненавистной ему машинки, и в результате документы из его "Ундервуда" выходили корявые, с множеством опечаток и исправлений. Поэтому, когда он случайно узнал, что в седьмой бригаде работает "доходяга", который печатает, как пишет, он тут же призвал "доходягу" к себе, усадил за канцелярский стол, заставил перепечатать передовицу из "Правды" и, когда убедился, что перед ним действительно высококлассный мастер машинописи, уже не отпускал "доходягу" от себя ни под каким видом. А когда Лапин внезапно заболел крупозным воспалением лёгких, страшно перепугался и даже отправил его с попутной машиной в Сусуман. А Сусуман – это, почитай, для тутошних зэков то же самое, что для французов Париж. Столица!.. Юрик едва доковылял до дверей больницы и рухнул на пороге без сознания. Состояние его было отчаянно безнадёжное. Как говорится в таких случаях: "заказывай панихиду". Но Марта Хеске категорически с этим не согласилась и буквально за уши вытащила Лапина с того света.
Ну, разве это не везение?
Потом они довольно долго не виделись и встретились нечаянно вновь только в управлении колымских лагерей, когда оформляли реабилитацию. Но и того времени, что провёл Юрик в больнице, хватило им для того, чтобы два одиноких и никому не нужных человека потянулись друг к другу. Можно назвать это притяжение взаимной приязнью, тоской о прошлом и навсегда утерянном, или даже любовью (какое в их ситуации это имело значение?), но новая встреча только укрепила в них желание быть вместе. Поэтому в Москву они вернулись вдвоём. И, пока шло оформление документов на получение Лапиным квартиры, поселились у подруги племянницы Юрика в Подольске. В Таллин Марта возвращаться не захотела. Слишком счастливые годы она там прожила и слишком большое горе там испытала. Поэтому Подольск и перспектива получить отдельную квартиру в Москве были для неё настоящим счастьем. Ведь даже из Сусумана ей не хотелось бежать на Большую землю, потому что там её никто не ждал и возвращаться ей было не к кому. А значит, незачем.
У Юрика ситуация была совсем иная. В Москве у него оставалась жена, и он вполне мог рассчитывать на то, что она ждёт его. Но за девять лет, проведённых в лагере, Лапин не получил от неё ни одного письма, хотя сам в течение нескольких лет писал ей регулярно – два раза в месяц. Не знал бедный Юрик, что его письма, отправленные по московскому адресу, никак не могли сами собой попасть в Архангельскую область, где отбывала свою ссылку его драгоценная Лилечка. Поэтому через три года, безплодных попыток как-то связаться с женой, он перестал писать, а ещё через год мысленно простился с нею и стал считать себя совершенно свободным от каких бы то ни было супружеских обязательств. Хотя глубоко запрятанное внутрь чувство вины нет-нет да и давало знать о себе острыми уколами ноющей совести.
Всё это рассказал Лапин своей… бывшей жене, время от времени целуя её вздрагивавшую руку, которую держал в своих длинных узких ладонях.
– Он всё повторял: «Прости меня!.. Прости меня!..» А в чём он виноват?.. Нет, Лёша, ты скажи, в чём он виноват?..
Алексей Иванович был смущён. Он понимал страдания этой несчастной женщины, он сочувствовал ей всей душой, но не знал, чем помочь… Как утешить?..
– Лиля ты не думай об этом… Никто ни в чём не виноват. Просто Господь так распорядился…