Пётр и Павел. 1957 год

Десницкий Сергей Глебович

– Спасибо, Зинаида Николаевна!..

– Осторожней, тут ступенька!..

– Чудесный вечер!..

– Ты дорогу-то домой найдёшь?..

– Завтра в десять планёрка!..

– Посторонних просим не безпокоиться…

– Счастливо!..

– Пока!..

– До завтра!..

В прихожую на четвереньках выполз комсомольский вожак. Задрав голову вверх и обведя безсмысленным взглядом столпившихся гостей, он через силу промычал:

– А-му-у-м!.. Вот!.. – упал носом под ноги гостям и замер, не подавая признаков жизни.

Все опешили, растерялись, уж очень неожиданным было его появление, потому, наверное, и не заметили, что в дверях стоит незнакомый мужчина в длинном драповом пальто с перебинтованной головой.

14

Так

случилось, что Павел Петрович Троицкий подошёл к бывшему дому винозаводчика Акиньшина в тот самый момент, когда гости первого секретаря Краснознаменского горкома партии, пьяные, но довольные, расходились во свояси. Столь позднее появление его на юбилее брата объяснялось необыкновенным, небывалым стечением обстоятельств.

Дело в том, что Верещагин-Суздальский, как человек, входящий в элиту Краснознаменска, получил на юбилей первого секретаря горкома партии пригласительный билет "на два лица". Поскольку он вёл замкнутый образ жизни, "второго лица" в его арсенале не значилось, приглашать было некого, потому и мелькнула у него шальная мысль: а не предложить ли свободное место своему новому знакомому. Павел Петрович колебался недолго. Пожалуй, это было даже заманчиво – понаблюдать за братом со стороны, так сказать, инкогнито. Иннокентий Олегович страшно обрадовался. Он представлял, какой это произведёт сногсшибательный эффект, когда среди общей юбилейной суеты он объявит во всеуслышание: "Пётр Петрович, позвольте представить вам вашего брата!.." Что тут начнётся!.. Он уже мысленно потирал руки и предвкушал предстоящее удовольствие.

Как жаль, что его планам не суждено было сбыться!..

Они уже вышли из дома художника и направились к автобусной остановке, как вдруг Верещагин вспомнил, что забыл выключить электроплитку, на которой грел чайник, чтобы угостить своего гостя необыкновенным чаем с чебрецом и луговой земляникой. Пришлось повернуть назад. Не доходя метров ста, они увидели в окнах домика художника свет, хотя Троицкому казалось, когда они выходили, хозяин успел погасить свет.

– Вот так всегда!.. Мы с вами обязательно опоздаем. Со мной нельзя никуда ходить, честное слово, я вечный неудачник. Если вдруг захочу пойти в кино, кассирша в окошке непременно объявит: "Все билеты проданы!" И ещё: я всюду опаздываю!.. И знаете почему?.. Из-за своей дырявой головы. Никогда не водил дружбы со всеми этими электроприборами, и, помню, Сонечка частенько говорила мне: "Тебя убьёт короткое замыкание". Кстати, стоять в очереди за пивом со мной тоже нельзя: на мне или пиво заканчивается, или насос в бочке ломается, – сокрушался Иннокентий Олегович.

Воспоминания о Сонечкином пророчестве вдохнули в него новые силы, и Верещагин прибавил шаг. Возле калитки он, не оборачиваясь, бросил на ходу: "Ждите меня здесь!" – и скрылся в доме, чтобы выключить плитку и погасить свет.

Павел Петрович остался на улице. Стояла чудесная зимняя ночь. Половинка луны освещала своим холодным светом застывшие в безмолвной немоте метровые сугробы, и маленький домик, почти по самые окна заваленный пушистым, искрящимся снегом, был словно укутан голубым ватным одеялом. И Троицкий подумал, что точно так же этот домик стоял на своём месте и сто, и даже двести лет назад, а вокруг ничего не происходило, и течение времени не касалось его привычного из года в год, из века в век, монотонного молчаливого существования. Лишь половицы скрипели погромче, и на них Верещагин собирался сыграть Первый концерт Чайковского.

Слабый старческий вскрик и следом звон разбитого стекла вывели его из лирического оцепенения. Повинуясь одному лишь инстинкту, Павел Петрович бросился в дом. Настежь, со стуком распахнул дверь в большую комнату!.. На полу, истекая кровью, лежал художник, а в маленькое разбитое оконце пытался протиснуть своё огромное тело небритый мужик в сером замызганном ватнике. Он уже почти наполовину пролез, но его кирзовый башмак сорок пятого размера запутался в тюлевой

занавеске, и лёгкая прозрачная ткань стала для громилы силками. Чертыхаясь, он пытался освободить свою застрявшую ногу, но запутывался всё больше и больше. Одним прыжком Троицкий оказался у окна. Схватил бандита за горловину ватника и с силой рванул на себя. Затрещала ткань, штанга, на которой висела гардина, с железным стуком упала вниз, горшки с цветущей геранью посыпались на пол и мужик, хватая руками воздух, рухнул на спину. Не давая ему прийти в себя, Троицкий, что есть силы, с размаху ударил его ногой в низ живота. Погромщик завыл от боли и начал кататься по полу, схватившись руками за причинное место. Не долго думая, Павел Петрович нанёс ещё несколько ударов ногами в грудь и по голове, так что бандит, широко раскрыв рот, как рыба, выброшенная на берег, попытался вздохнуть и не смог!.. Затем тело его пару раз судорожно дёрнулось, он откинул голову назад и замер, обнажив огромный кадык. Лишь слабый свист изо рта выдавал в нём признаки жизни.

Павел Петрович бросился к распростёртому на старом потёртом ковре старику. На лбу его зияла громадная рана, рядом валялась окровавленная кочерга. Троицкий схватил безжизненную руку, попытался нащупать пульс. Старческое сердце слабо, но билось.

"Где у него телефон?" – лихорадочно думал Троицкий, шаря глазами по комнате. Телефона в комнате не было. Не было его и в коридоре. Вот когда нелюбовь художника к достижениям цивилизации могла сыграть с ним злую шутку.

Что делать?!.. Бежать на улицу и оставить старика одного в комнате с озверевшим бандитом слишком опасно. Но и без врачебной помощи однофамилец великого баталиста тоже запросто может погибнуть. Рана на лбу производила страшное впечатление. Он разыскал в комоде чистое льняное полотенце, замотал им раненную голову Верещагина, положил её на подушку с дивана и подошёл к бандиту. Тот лежал на левом боку, подогнув ноги к самому подбородку, но даже в такой позе производил устрашающее впечатление. Павел Петрович искренне удивился: как он смог справиться с таким битюгом?.. Тот начал подавать признаки жизни: застонал, заворочался, попытался сесть.

– Лежать! – заорал Троицкий. – Лицом вниз!.. Руки за голову!..

С помощью всё той же тюлевой занавески, что не дала громиле бежать, связал ему за спиной руки, примотал их к водопроводной трубе, проверил крепость узлов и бросился на улицу. Там, как назло, ни души, а в обозримом пространстве – ни одного телефона-автомата. Павел Петрович постучал в дверь соседнего дома:

– Позвольте мне от вас по телефону позвонить!.. Ваш сосед умирает!..

В ответ прозвучал отборный мат с недвусмысленной угрозой выйти и… разобраться. В следующем доме – даже не прореагировали. В третьем приняли не то, чтобы ласково, но вполне терпимо. Однако там, как и у Верещагина, тоже не было телефона, и лишь в четвёртом женщина лет сорока в засаленном халате раскрыла Троицкому свои объятья. От неё за версту несло самогонкой.

– Милый мой!.. Где же ты раньше был?!..

Пока Павел Петрович вызывал милицию и "Скорую помощь", хозяйка разлила по стаканам живительный напиток, который среди пьющей части населения нашей страны называется "Родина", из трёхлитровой банки достала огурцы, накромсала от краюхи "черняшки", и всё это под аккампанимент известного на весь Союз шлягера "Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня? Самая нелепая ошибка, Мишка, то, что ты уходишь от меня!.." Пела она фальшиво, но вдохновенно!..

Троицкий положил трубку на рычаг:

– Большое вам спасибо!.. Вы меня очень выручили!.. – и уже собрался уходить, как пьющая и поющая дама схватила его за шиворот.

– Куда?!.. Так мы не уговаривались!.. А ну, бери стакан!.. Бери, сказала!.. Не то убью!

Только этого ему не хватало! Руки у женщины оказались сильными, цепкими, а угроза расправы в её устах прозвучала весьма убедительно. Павел Петрович взмолился:

– Отпустите меня!..

– Не дождёсьсся! – дама была настроена весьма решительно.