Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
На глазах у Москалёва выступили слёзы.
– Правду говоришь?
– А зачем мне тебе лгать?.. Какой смысл?
– Спасибо… Спасибо, друг… – он не выдержал и разрыдался.
– Ну, вот… – растерялся Павел. – Я, оказывается, ещё и утешать тебя должен… Ты не обезсудь, дружище, но я взрослых мужиков успокаивать не приучен…
– Конечно… конечно… Ты прости меня… Это я так… сам не знаю от чего… Прости!.. Нервы…
– Прекрати реветь!.. Сопли вытри!.. – Троицкий по себе знал, иногда окрик получше ласки успокоить
Москалёв вздрогнул, ещё пару раз всхлипнул, но реветь перестал.
– Вот так-то лучше, – похвалил его Павел. – Зиночка не говорила тебе, почему она в метро прятаться решила?
– Говорила… Во-первых, там тепло… А во-вторых, вокруг всё время много людей. Ей почему-то казалось, на людях её арестовать не посмеют.
– А куда она могла от тебя пойти, не догадываешься?
Николаша развёл руками.
– Если бы знать!.. Хотя… Погоди… Она что-то про свою троюродную тётку говорила… Та, кажется, под Москвой в Новогирееве жила… Как её звали?..
– Тётя Даша?.. Дарья Михайловна?..
– По-моему, да, – неуверенно подтвердил Николаша, – именно так… тётя Даша…
– Но Дарьи Михайловны в это время уже не было в Москве. Её дочь в тридцать пятом вышла замуж и уехала с мужем в Ташкент. Мы с Зиночкой даже на свадьбе у них гуляли… А год спустя, тётя Даша похоронила мужа, продала дом в деревне и… Постой, она не в Новогиреево жила… У неё дом был… в Новоподрезкове… Но я, впрочем, и напутать могу… Нет, не помню…
– Я тоже… за точность не ручаюсь, – сокрушённо вздохнул Москалёв. – Она так об этом сказала… между прочим… вскользь… – и вдруг страшно обрадовался. – Да! Чуть было не забыл!.. Ко мне Валентина Ивановна приходила?..
– Мать?!.. Когда?! – Троицкий был потрясён.
– Примерно месяца через три после того, как ты… как тебя арестовали.
– И что?.. Она не говорила, зачем из Боголюбова приехала?
– Вроде бы нет… Про тебя почему-то мы с ней совсем не говорили. Почти… Она сказала только, что на Лубянке ей о тебе дать какие бы то ни было сведения отказались и что с тобой стало, она не знает… Её судьба Зиночки больше, нежели твоя, волновала. Она всё про неё расспрашивала. Вот так же, как ты сейчас…
Павел Петрович никак не мог прийти в себя от изумления.
– Почему?.. Зачем?.. Ничего не понимаю… Я с ней двадцать лет не общался… И Зиночку она совсем не знала… Они даже знакомы не были…
Стоны и взвизги лестницы дали друзьям понять, что трансляция концерта закончилась и тётя Ляля возвращается домой.
– Не понимаю, как мы раньше без телевизора обходились? – пробасила она прямо с порога. – Ничего не знали, ничего не видели!.. Ужас!
– Кто хотел, тот знал и видел, – отпарировал ей племянник.
– Да?!.. Тогда скажи мне, как бы я без телевизора узнала, что есть такой замечательный… рассказчик Андроников?.. А?!.. Как бы?..
– Книжки
– Не надо. Я лучше на него живого посмотрю и живое слово услышу. А книжки сам читай!.. Читатель!..
Как это всё было до боли знакомо Павлу Петровичу!.. Тётка и племянник беззаветно любили друг друга, но не могли отказать себе в том, чтобы не подколоть дружка дружку, не поспорить.
– Ладно, вы можете всю ночь лясы точить, а мне завтра с утра в поликлинику надо: анализы сдавать, так что я к себе пойду. Спать ложиться будете, со стола уберите, – и, уже уходя за перегородку в свой закуток, спросила. – Николаша, у тебя верёвочки не найдётся?
– Зачем тебе?
– Ну, и зануда же ты, Николай!.. "Зачем"?.. Не надо было бы, не попросила бы.
– Я потому спросил, чтобы знать, какая верёвочка тебя устроит. Шпагат? Канат? А, может быть, трос?.. Откуда я знаю.
– Обыкновенная бечёвка. Сантиметров тридцать-сорок, – Ляля начала терять терпение.
– Ложись спать. Я на комоде оставлю. Или у тебя горит, и верёвочка в сей момент нужна?
– Оставь на комоде. Представь себе, Павлик, сколько лет я с этим занудой под одной крышей живу и ещё с ума не сошла. Тебе не кажется это странным?
– По-моему, если вас разлучить, вы тут же оба с ума сойдёте. Вам друг без друга никак нельзя, – смеясь, ответил Павел.
– И то верно… Ну, спокойной ночи, мальчишки…
И она ушла к себе.
А на антресолях бывшего дома купца Абросимова ещё долго горел свет. Друзья никак не могли наговориться.
24
Алексей Иванович проснулся оттого, что почувствовал – кто-то разглядывает его, спящего. Уставился и пристально, не отрываясь смотрит. С трудом разлепил глаза и увидел… склонённое над собой лицо Серёжки.
– Ты, папа, спи… Спи… Я только одеяло тебе поправил… Совсем на пол сползло.
– Который теперь час? – Богомолов никак не мог обрести ощущения реальности происходящего.
– Половина восьмого.
– А ты почему не спишь?
Серёжка улыбнулся.
– Так мне же в школу надо, сегодня понедельник. Забыл?
– Понедельник?.. Ну, да, конечно… А мама спит?
– Мама уже с полчаса, как на работу ушла. У неё сегодня дежурство.
– Мне ничего не передавала?
– Вот, записку оставила – и он протянул Алексею Ивановичу листок бумаги, вырванный из школьной тетради и сложенный пополам. – Ты, пап, вставай потихоньку, а я пока завтрак приготовлю.
– А школа?
– Успею тысячу раз. Мне через сорок минут выходить. Ты, папа, утром что больше любишь, кофе или чай?
– Честно скажу, я от кофе отвык. У нас в деревне как-то не принято его пить.