Пикник на Лысой горе
Шрифт:
— Не нравится мне это, — озабоченно нагнулась к сестре Инна. — Такое вот невнятное бормотание до добра обычно не доводит. Побормочет человек, побормочет, а потом бац — и нет человека! С моста спрыгнет или в висок себе пальнет.
— Тут нет моста, — тоже шепотом ответила Наташа. — И стреляться ему не из чего.
— Это же я так, образно, — сказала Инна.
Неожиданно доктор выпрямился и подошел к сервировочному столику. Там уже стоял кофейник и сиротливая чашка для кофе. Доктор прибавил еще две чашки и начал готовить кофе на маленькой спиртовке. Потом
— Я пью черный, — сказал он сестрам. — А вы берите сливки. Они свежие.
— Я тоже буду без сливок, — сказала Инна. — Сижу на диете.
Наташа тем временем налила себе в чашку сливок, положила сахару и взяла сразу два пирожка. Инна завистливо посмотрела на тощую сестру и ничего не сказала. Доктор задумчиво помешивал в чашке ложечкой. Вид у него при этом был грустный. Инна подозрительно поглядывала на него, затем перевела взгляд на окно и вскрикнула:
— Ой, кто это там!
Доктор и Наташа устремились к окну.
— Там никого нет, — сказал доктор, когда ему надоело таращиться в окно. — Инна, кого вы видели?
— Вроде бы какой-то человек стоял, — взволнованно объяснила Инна. — Незнакомый. Не знаю, должно быть, померещилось. Совсем нервы сдали. Все мерещится и мерещится.
Все снова сели за столик. Наташа успела слопать еще два пирожка, как вдруг доктор внезапно заговорил:
— Я знаю, что покажусь вам сентиментальным дураком. Но я так устал быть одиноким и сильным. Хотя бы перед концом хочу поделиться своей тайной. Что же привело меня к тому, кем я стал?
Сестры отставили чашки и навострили уши.
— Я должен рассказать, как это все получилось.
Я ведь поведал вам уже о своей несчастной любви.
И жаловался, что Эрика оставила меня в беде и ни разу не написала, не поддержала ни единым словом.
Но я не знал, что заставило ее так поступить — только решимость сохранить мне жизнь. Я же готов был думать, что стремление сохранить семью, ради детей. Но никак не я, неблагодарный.
— А что случилось? — спросила Инна.
— Случилось то, что я глупый доверчивый дурак.
Прожил всю жизнь и не видел зла, которое творится у меня под носом, — сказал доктор.
— Вы это о ком? — спросила Наташа.
— О твоем дедушке, дитя, — ответил доктор. — Всю свою жизнь я считал его своим другом и терзался тем, что когда-то обманул Роланда с его женой. Ха, дурак!
Это я-то мог обмануть эту лису, этого волка в человеческом обличье! Да что я говорю, нет в природе таких злых и жестоких зверей.
— Что вы говорите?! — поразилась Инна. — Наташин дедушка — зверь? Вы ошибаетесь, я уверена!
Я его видела. Это был вполне обычный старичок. Да, малость параноик, но, как выяснилось, его опасения за свою жизнь имели под собой вполне реальное основание. Его ведь убили!
— Слушайте, девочки. Мне нужно кому-то это высказать, — выпрямился в кресле доктор.
Затем он допил свой кофе, торжественно отставил чашку и заговорил:
— Все мои беды
— Письмо, которое потом пропало из вашего дела? — уточнила Наташа.
Доктор кивнул и продолжал:
— Я сам его уничтожил. Уничтожил после того, как узнал наконец имя его автора. Но все эти годы я этого не знал и лишь мечтал выяснить, кто же сыграл со мной такую жестокую шутку. Но я догадывался, что это был кто-то из близкого круга. Не посторонний человек. В письме описывались мои привычки. Разумеется, в свете моей работы вражеским резидентом. Но все же знать о них так подробно мог только близкий мне человек. Я голову сломал, пытаясь решить эту загадку. Боже, как мне захотелось узнать правду, когда у меня появилась возможность получить из архива свое старое дело. Подержать в руках реальные улики. Как только появилась такая возможность, я немедленно забрал из архива свое дело и пристально изучил почерк анонимки. А потом я стал методично посещать всех моих прежних знакомых и сличать их почерк с почерком в письме. Это была нелегкая задача. За долгие годы жизнь раскидала моих старых друзей и приятелей по разным уголкам страны.
— Вспомнили вы и о Роланде, — догадалась Инна.
— Да, жили мы по соседству. С него я и начал свое расследование. К тому же из всех других моих близких знакомых у него одного была причина ненавидеть меня. Хотя в то время для того, чтобы написать анонимку, достаточно было и просто недолюбливать человека. Например, захотел какой-нибудь нечистоплотный коллега получить ту должность в больнице, которую занимал я, и готова причина для анонимного письма. Но вы правы, начал я с Роланда. К моей радости, его почерк совершенно не походил на тот, которым было написано роковое письмо. И я продолжил поиски в других направлениях. За эти годы я разыскал и во время отпуска объездил всех, с кем сводила меня судьба. Но никто не вызвал моих подозрений.
Доктор Гун замолчал, прислушиваясь к чему-то.
Затем он недоуменно нахмурился и продолжил:
— И вот буквально месяц назад я зашел к Роланду, чтобы осмотреть его. Кажется, у него был бронхит.
И совершенно случайно мне на глаза попался листок с обрывком текста. Меня словно жаром окатило. Этот почерк я узнал бы из тысячи. Я так пристально и долго изучал его все эти годы, что каждая буква, каждая завитушка отпечатались в моем мозгу словно каленым железом. Должно быть, я здорово изменился в лице, потому что Роланд спросил меня, не болен ли я сам.
Я заверил его, что нет, просто гастрит разыгрался.
И попросил стакан с водой. Он пошел крикнуть Эмилию, а я схватил листок и жадно принялся его читать.
Это была краткая автобиография, написанная самим Роландом. Я сидел словно громом пораженный. Он скоро вернулся с водой. Я попытался взять себя в руки и делано безразличным тоном спросил, указывая на два листка, как это получается, что у одного человека сразу два почерка.
Доктор снова замолчал.
— И что же? — затеребила его Наташа.