Письма 1886-1917
Шрифт:
Ждем в студию Вас и милого Петра Михайловича 3. Помещение — чудесное, работают усердно:
1. «Калики перехожие» Волькенштейна,
2. Диккенса — «Сверчок на печи»,
3. доканчивают «Праздник примирения» Гауптмана.
4. «Шоколадный солдатик» Шоу,
5. «Отелло» (с Леонидовым) 4,
6. пьеса Уайльда,
7. «Шемякин суд» (для детей),
8. «Нора» Ибсена.
Видите, какая работа! Теперь студия признана, и все ею интересуются. Настроение в театре такое дружное, какого давно уже не было. Все приведены к одному знаменателю.
Целую Вашу ручку и всем кланяюсь.
Яков Яковлевич прислал мне свою пьесу 5. Поблагодарите
Сердечно преданный
К. Алексеев
456*. К. К. Алексеевой
24–26 октября 1913
Москва
Дорогая и нежно любимая моя девочка,
я совсем отбился от рук и бог знает сколько времени не пишу тебе. Причина — начало запоздавшего сезона. Пришлось репетировать во всех углах. На мою долю выпала самая ужасная работа — репетировать старые пьесы, вводить дублеров на место заболевших и потихоньку помогать тем ставрогинцам 1, до которых не успевает дотянуть руки Немирович. За это время произошло много. Даже не упомнишь всего. Писал ли я тебе, что Свободный театр открылся «Сорочинской ярмаркой»? Несмотря на много дефектов, там было немало хорошего и было очень приятно. Потом была и «Прекрасная Елена» 2 в постановке Марджанова. Это такой ужас, о котором вспомнить страшно. Это кошмар, дом умалишенных. Безвкусица, пестрота, богатство ослепительных декораций Симова, занавес Сомова, рыночные остроты, вроде: Елена Лебединовна (прекрасная Елена родилась от лебедя). Наконец, наступило время генеральных репетиций «Ставрогина» и сопряженных с ними волнений.
Спектакль вышел важным, значительным, не для большой публики, а скорее для знатоков. Играют хорошо. Декорации Добужинского, многие — хороши, но разговоры умных людей о том, что Добужинский тяжел, а роман — не пьеса и проч. Спектакль не имел шумного успеха, но слушали хорошо, рецензии хорошие 3.
Сегодня, т. е. сейчас, сдал еще один экзамен. Гзовская играла Туанету. Очень хорошо, весело, с брио, имела успех, и это очень приятно мне. Да, забыл сказать, что в «Ставрогине» первым номером прошла мама 4. Она всем очень нравится.
Что сказать о твоем пребывании на Кавказе. Мое мнение — если тебе приятно, нечего делать в Москве (а это уж на твою личную ответственность — в будущем), я бы ничего не имел против, но беда в том, что как быть с Васильевыми?… 5
Опять меня оторвали, и письмо пролежало два дня. Кончаю сегодня. За это время от тебя я получил твое милое письмо, из которого узнал, что Васильевы берут с тебя деньги хотя бы за еду. Спасибо им. Это развязывает руки. Мое мнение — оставайся, раз что тебе приятно в Кисловодске. Душевно радуюсь тому, что ты рисуешь и поешь (счастлив, если в одном из этих искусств ты найдешь свое призвание). Нежно обнимаю и благословляю. В следующем письме опишу впечатление «Ставрогина».
Скучаем, часто думаем о тебе, любим.
Сердечно твой
папа
457*. Г. Н. Федотовой
7 ноября 1913
Дорогая, многоуважаемая и нежно любимая
Гликерия Николаевна!
Вчера, на юбилее Щепкина Михаила Семеновича, я думал увидеть Вас, почтительно поцеловать Вам ручку и поздравить Вас с знаменательным для Малого театра днем 1. Но меня ждало большое разочарование. Вы не приехали. Думал после юбилея проехать к Вам, но побоялся и не смог. Мне
Низко кланяюсь Вам от себя, жены и детей, целую Вашу ручку и остаюсь неизменно и сердечно преданным
К. С. Алексеев
1913 -7 — X — Москва
Поздравляю с прошедшим юбилеем незабвенного Михаила Семеновича. Спасибо за чудесные записки 2.
К. Алексеев
458*. Театру Народного Дома гр. Паниной в Петербурге
Т_е_л_е_г_р_а_м_м_а
22 ноября 1913
Москва
Московский Художественный театр шлет к десятилетию Вашего прекрасного художественно-воспитательного дела сердечный привет и искренние пожелания сил для дальнейших работ.
Немирович-Данченко,
Станиславский
459*. А. Н. Бенуа
Ноябрь 1913
Москва
Как быть — опасная репетиция для О. В. Гзовской. Попала на свой самый едкий штамп?
XI 1913
460*. A. H. Бенуа
10/I — 1914 г.
10 января 1914
Москва
Дорогой Александр Николаевич!
Простите мою слабость и верьте, что я отлично понимаю, что во всей этой истории — виноват я 1.
Я удивляюсь Вашему терпению, и в качестве режиссера давным-давно наскандалил в 10 раз сильнее, а вы скромно заявили, что больше не в силах. Верьте, понимаю — стыжусь за себя. Не пойму, что со мной делается. Простите.
Ваш К. Алексеев
461*. Л. Я. Гуревич
Февраль (между 3-м и 24-м) 1914
Москва
Дорогая Любовь Яковлевна!
Целый месяц ежедневно хочу написать Вам много и обстоятельно, но если прежде бывали свободные минуты, то теперь и их не находишь. Труднее же всего освободить свою голову от набитых в ней дум и забот, чтоб отдаться жизненным, а не театральным чувствам и делам. Сегодня, во второй картине «Хозяйки гостиницы», в которой я не участвую, нашлось это время для написания нескольких страниц. Пользуюсь этим для того, чтоб узнать: чем мы провинились и почему от Вас нет никаких вестей?
Знаю, что и Вы, как всегда, очень заняты. Напишите же открытое письмо, хотя бы только о здоровье. Как сердце?
Что сказать о себе? Похвастаться не могу.
В прошлом году, после трех лет занятий, ушла Коонен. Теперь, после четырех лет работы, уходит Гзовская 1. Не пойму, почему от меня ученицы разбегаются. Во мне ли есть какой-то недостаток, или так и полагается, чтоб все, или большинство, доходили до врат искусства и, дойдя до самой сути, изменяли ему?
Работа становится все труднее и невозможнее. Опять нарождаются два театра, расколовшиеся из Свободного 2, и оба с помощью денежного соблазна сманивают тот недозревший материал, который начинает подавать надежды, а после ухода не оправдает их. Через год, испорченные, они опять начнут стучаться в двери театра. Подумайте — Коонен, которую сманили на жалованье в 6000,- теперь, после провала театра, остается на сто руб. в месяц. Это ужасно, что делают с бедной молодежью!