Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков
Шрифт:
Вы, может быть, спросите меня, что станется с укорами совести, столь необходимыми человеку, чтобы удержать его от зла, если уничтожить веру в загробную жизнь? Я отвечу вам, что совесть всегда будет жива, даже если человек перестанет опасаться отдаленного и мало вероятного божественного возмездия. Совершая преступления, отдаваясь порывам страстей, вредя себе подобным, отказываясь от добрых дел, заглушая в себе жалость, всякий человек с незатемненным разумом прекрасно понимает, что он становится невыносимым для окружающих, что ему приходится опасаться их вражды; человек стыдится заслужить презрение и ненависть ближних; он сознает постоянную необходимость в их уважении, в их помощи; опыт доказывает, что его самые тайные пороки вредят прежде всего ему самому; ему то и дело приходится страшиться того, что его постыдные пороки или тайные преступления будут случайно раскрыты; все эти соображения и порождают сожаления и укоры совести даже в людях, не верящих в призрак будущей жизни. Что же касается людей, умственно поврежденных,
Делать счастливыми других - вот, сударыня, самый верный способ стать счастливым в этом мире; быть добродетельным - значит заботиться о счастьи себе подобных; обладая этой добродетелью, человек мирно и со спокойной совестью доживет до предела, положенного природой всем земным существам; в вашем возрасте этот предел может еще только мерещиться в туманной дали; не приближайте же его никчемными страхами; заботы и стремления всех, знающих вас, будут всегда направлены к тому, чтобы отдалить этот предел до тех пор, пока вы сами не пожелаете безмятежно перейти в лоно создавшей вас природы, насытившись радостями жизни и удовлетворившись сыгранной на земном поприще ролью.
Примите и так далее.
ПИСЬМО ШЕСТОЕ.
(О христианских таинствах, религиозных обрядах и церемониях).
Сударыня, все приведенные мною в предыдущих письмах рассуждения достаточны, мне кажется, чтобы освободить вас от тех мрачных и удручающих воззрений, которые были внушены вам религией. Тем не менее, чтобы выполнить поставленную вами задачу и окончательно успокоить вас, разрушив представления, которые могли укорениться в вашем сознании благодаря непоследовательным и противоречивым религиозным доктринам, я продолжу анализ непостижимых тайн, к которым христианство велит относиться с величайшим благоговением. Эти тайны основаны на столь странных и противных разуму понятиях, что если бы нам не прививали их постепенно, с детства, нам пришлось бы устыдиться за род человеческий, который мог хоть на минуту принять и исповедовать христианское вероучение.
Не удовлетворяясь кучей загадок и противоречий, наполняющих иудейские книги, христиане изобрели множество других тайн; их непроницаемость внушает людям тем больший трепет; священники, осмелевшие благодаря доверчивости своих приверженцев, только и делают, что изощряются в приумножении непонятных доктрин, требуя полного подчинения себе и слепой веры.
Первая из них - это тайна троичности; она предполагает, что единосущный бог, будучи бесплотным духом, состоит из трех ипостасей, или лиц. Три бога, называемые отцом, сыном и святым духом, образуют единого бога (1). Эти три лица обладают равной степенью власти, мудрости, совершенства; но второе лицо троицы подчинено первому настолько, что по его воле воплотилось в человеческое тело и принесло себя в жертву ему. Это и называется тайной вочеловечения. Несмотря на невинность, на совершенство и чистоту, сын божий навлекает на себя гнев справедливого бога-отца, который не может успокоиться, если не умрет его возлюбленный сын, тождественный с ним и составляющий часть его самого. Сын божий, не удовлетворившись воплощением в человека, умирает, ни разу не согрешив, ради блаженства грешных людей; бог, таким образом, предпочитает несовершенные и неисправимые творения своему возлюбленному сыну, преисполненному божественных совершенств; смерть бога стала необходимой, чтобы избавить род человеческий от порабощения сатаной, который в противном случае не выпустил бы своей добычи и который оказался достаточно могущественным по сравнению со всемогущим богом, чтобы заставить последнего пожертвовать собственным сыном. Это называют тайной искупления.
Стоит только просто изложить все эти воззрения, чтобы убедиться в их абсурдности; ясно, что, если существует один бог, их не может быть три. Можно, конечно, рассматривать божество, как это сделал Платон (1) еще до возникновения христианства, с трех различных точек зрения, то есть как всемогущее, мудрое, разумнее и, наконец, всеблагое; но только в бреду можно было прийти к олицетворению этих божественных свойств, превратив их в реальные существа. Можно было предположить, что эти моральные атрибуты божества объединены в одном и том же боге; но делать на их основе трех различных богов - просто глупость; и этого многобожия не спасает утверждение, что все три бога составляют единое божество. Впрочем, этот бред никогда и не приходил в голову законодателю иудеев. Предвечный, явив себя Моисею, никогда не сообщал ему о своей тройственности; в Ветхом завете мы не найдем ни одного слова о троице; а вместе с тем такое представление, столь странное, чудесное и загадочное, заслуживало бы откровения, тем более, что оно должно было стать основой христианства, к которому извечно были устремлены все помыслы и заботы бога и которое он, по-видимому, замышлял
Как бы то ни было, второе лицо, или второй бог, троицы облеклось в плоть; сын божий стал человеком. Но каким же образом бесплотный дух, вседержитель вселенной, смог породить сына? Каким образом этот сын, будучи до воплощения чистым духом, смог соединиться с материальным телом и войти в него? Как божественная природа могла слиться с несовершенной природой человеческой? Как необъятное и бесконечное, подобное своему отцу, существо могло быть выношено во чреве девы? Как могло произойти зачатие этой избранной девы бесплотным духом? Был ли сын божий наделен божественным разумом еще во чреве матери, или же, подобно другим детям, он до известного возраста отличался непонятливостью, глупостью и хрупкостью, свойственными детскому возрасту? В таком случае, куда девались в это время его божественная премудрость и всемогущество? И, наконец, каким образом бог мог страдать и умереть? Как справедливый бог мог допустить, чтобы такой же бог, свободный от всяческого греха, подвергся каре, предусмотренной только для грешников? Почему бог не смирил своего гнева, не принося себе столь драгоценной и невинной жертвы и не губя самого себя? Сочтете ли вы рассудительным государя который для удовлетворения своего гнева заставил бы взбунтовавшийся против него народ казнить любимого своего сына, непричастного к народному мятежу?
Нам скажут, что бог все это сделал из любви к человечеству. Однако, мне все-таки кажется, что было бы проще и сообразнее с представлением о всеблагом боге простить человечеству грехи или предупредить их, чем пускать в ход такое сильное средство. Если верить христианскому учению, выходит, что бог создал мир только для того, чтобы пожертвовать своим сыном. Грехопадение восставших ангелов было, со всей очевидностью, явным предуготовленном грехопадения Адама; первого же человека бог допустил до греха только ради удовольствия проявить свою благость и ценой смерти собственного сына выкупить человечество из рабства у сатаны; он даровал сатане ровно столько могущества, чтобы померяться с ним силами и, пожертвовав сыном, сокрушить его власть над землей.
Удалось ли, однако, богу выполнить все эти столь глубокие замыслы? Вполне ли освобождены люди от власти сатаны? Продолжают ли они оставаться рабами греха или им уже не может угрожать божий гнев? Смыла ли кровь сына божьего все зло мира? Продолжают ли оскорблять и поносить бога те, которых он выкупил своей кровью, кому он явил себя, кто уверовал в него? Отпустил ли бог грехи людям после такой грандиозной жертвы? Предъявляет ли бог после смерти своего сына еще какие-либо требования к людям, избавил ли он их от болезней, скорбей и смерти? Нет, нет и нет; ничего подобного не случилось; все планы, задуманные еще до сотворения мира всевидящим и премудрым богом, чья воля не знает преград, потерпели крушение; самая смерть божества оказалась бесполезной для мира; все божественные замыслы рухнули, натолкнувшись на свободную волю человека и могущество дьявола. Человек продолжает грешить и умирать; дьявол остался победителем на поле битвы и оказалось, что бог умер и принес себя в жертву только для очень немногих избранных.
Трудно, сударыня, избавиться от стыда и неловкости, когда серьезно оспариваются подобные выдумки; если и можно говорить о каком-либо чуде, оно, конечно, заключается в том, что все эти бессмыслицы могли быть порождены человеческим мозгом и что в них могли поверить разумные существа. Впрочем, все эти доктрины, действительно, не что иное, как тайны; это и не требует доказательства: даже люди, проповедующие эти чудеса, так же неспособны их понимать, как и мы сами. Человек, утверждающий, что он верит в эти басни,- явный лжец; верить в то. Чего нельзя понять, совершенно невозможно; чтобы можно было поверить какому-либо предположению, необходимо прежде всего, чтобы оно было понятно. Верить же в то. Чего человек не в состоянии постигнуть, значит подписываться, не рассуждая, под чужими глупостями; предел безумия - верить словам людей, не понимающих того, что они говорят; слепо верить в тайны христианской религии - значит допускать противоречия, в которых запутались даже сами проповедники этого вероучения, не могущие при всем желании разобраться в бессмыслицах, без рассуждения и по традиции воспринимаемых от отцов и предков, которые были либо обманщиками, либо обманутыми.
Если вы меня спросите, почему же люди не возмутились против такой массы бессмысленных и непостижимых фантазий, я постараюсь раскрыть вам одну великую тайну, а именно тайну существования самой церкви, тайну нашего духовенства. Для этого надо только хорошо изучить человеческую природу, в особенности же природу человека невежественного и неспособного рассуждать. Всякий человек отличается любопытством; стоит человеку сообщить о существовании таинственных вещей, имеющих будто бы важное значение для его счастья,- и его любопытство уже возбуждено; его воображение заработало; толпа презирает все, что ей знакомо и доступно; чтобы завоевать доверие толпы, ее надо ослепить; ей нужны чудеса, подвиги, вещи необычайные; она восхищается только тем и покоряется только тому, что покоряет ее воображение, она преклоняется только перед тем, что дает пищу уму и воображению, часто не имея при этом никакого смысла. Наибольшим успехом у простого народа всегда пользуются священники, любящие разглагольствовать о чудесах и тайнах; перед ними преклоняются и им-то больше всего платят.