Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков
Шрифт:
Точно так же должны мы судить и о множестве прочих молитв, постоянно рекомендуемых нашими богословами. По их словам, чтобы угодить богу, человек должен все время проводить в просьбах и молитвах, пока не наскучит богу и таким образом не добьется желаемого. Если бог добр, если он заботится о своих творениях, если ему известны их нужды, бесполезно просить его о чем бы то ни было; если бог не может изменять своих намерений, бессмысленно надеяться повлиять на его замыслы; если бог мудр, он лучше людей знает, что им нужно; если бог способен оскорбляться, он должен отклонять молитвы, порочащие его благость, справедливость и бесконечную мудрость.
Но почему же священники без конца проповедуют необходимость молитв? Потому что при помощи молитв они поддерживают в умах нужные им самим настроения и представления. Они изображают бога как недоступного повелителя, трудно поддающегося уговорам; сами же они играют роль его министров, придворных и фаворитов; они становятся посредниками между невидимым владыкой и его земными подданными; они берут плату за свое могущественное заступничество; они молят бога за народы и, выполняя эту мало обременительную
Если бы страх и ужас не мешали рассуждать, люди поняли бы, что и зло и добро - лишь неизбежные следствия естественных законов природы; они увидели бы, что мудрый и неизменный бог может действовать только в согласии с законами, творцом которых он признается. Они узнали бы, что бедствия, недороды, болезни, эпидемии и смерть так же неизбежны, как благополучие, изобилие, здоровье и жизнь. Люди признали бы, что войны, неурожаи, голод оказываются часто следствием человеческой неосторожности; они примирились бы с несчастьями, которых нельзя избежать, и постарались бы отвращать бедствия, предупредить которые в человеческих силах; люди нашли бы простые и естественные способы помочь себе в бедствиях и разуверились бы в сверхъестественных средствах и бесполезных молитвах; если бы люди отказались от религиозных предрассудков, опыт многих веков доказал бы им несостоятельность и бесплодность их упований на помощь свыше.
Однако это подорвало бы благополучие священников; они попросту стали бы ненужными, если бы люди убедились в безрезультатности молитв, в бесплодности совершаемых обрядов, в никчемности всего мишурного культа, отдающего человечество во власть духовенства. Священники всегда будут стараться опорочить всех, кто попытается дискредитировать их лавочку. Они будут запугивать слабые души страшными представлениями о мстительном божестве; они запретят рассуждать и, затмив человеческий разум, превратят людей в безропотных исполнителей своих самых нелепых, самых неразумных и противоречивых предписаний. Надо надеяться, однако, что придет время, когда люди откажутся от навязанного им культа, от бессмысленных, ненужных и даже вредных обрядов и перейдут к выполнению и соблюдению обязанностей, гораздо более важных и существенных. Священники знают, что человек не рассуждает, когда ему приходится туго; поэтому они уверены в человеке, когда он в беде; если же он не чувствует себя несчастным, они будут угрожать ему и внушать страх перед воображаемыми грядущими несчастьями.
Сударыня, если вы захотите без предубеждения взглянуть на так называемые обязанности, возлагаемые на нас религией, вы убедитесь, что эти обязанности нужны и выгодны только священникам, что они совершенно бесполезны богу и обществу, а для последнего часто и гибельны. Какую пользу может принести семье набожная мать, которая проводит время в молитвах, посте, размышлениях и одиночестве, пренебрегая ради этих пустых занятий своими прямыми обязанностями, и, оторвавшись от своих благочестивых упражнений, вносит в общество раздражение и тоску, почерпнутые из таинственных собеседований с духовником. Разве ее муж, ее дети, ее слуги будут довольны, видя, что их участь зависит от женщины, теряющей все свое время в молитвах и благочестивых размышлениях, которые развивают ее придирчивость, раздражительность и меланхоличность? Разве не лучше, чтобы отец или мать семейства с должной заботой занимались хозяйством или домашними делами, столь часто пренебрегаемыми в особенности знатными людьми, вместо того, чтобы выслушивать обедни, бегать по проповедям, размышлять над непостижимыми тайнами, замыкаться в уединении и предаваться никому не нужным благочестивым упражнениям? В стране, где вы, сударыня, живете, есть много святош, сидящих по уши в долгах; их состояние расстроено, так как у них нет времени навести порядок в собственных делах. Вечно копаясь в своей совести, они не занимаются ни воспитанием детей, ни устройством имущественных дел, ни уплатой долгов. Иной человек приходит в отчаяние оттого, что пропустил обедню, между тем допускает, чтобы в его передней годами просиживали какие-нибудь злополучные
А что вы скажете о наших бесчисленных праздниках? Разве не приносят они очевидный ущерб обществу? Разве не равны все дни в глазах предвечного? Могут ли быть при дворе небесного владыки неприсутственные дни? Много ли чести богу, если какой-нибудь ремесленник или торговец бездельничает вместо того, чтобы зарабатывать на хлеб семье, и сначала теряет время по церквам, а потом сорит деньгами по кабакам? Мне скажут, что человек должен иметь отдых. Кто же может помешать ему отдохнуть, когда он почувствует усталость? Но лучше работать, чем болтаться по церквам и распевать латинские песнопения или слушать проповеди, в которых невозможно ничего понять. Иной считает грехом работать в праздник и вместе с тем со спокойной совестью предается пьянству и в одно воскресенье спускает весь свой недельный заработок. Но духовенству выгодно, чтобы все лавочки были закрыты, когда они открывают свои; потому-то, разумеется, и необходимы праздники.
Можно ли придумать что-либо более противоречащее и несообразное с бесконечными благостью и мудростью бога, чем посты и лишения, которые предписывает нам религия; или умерщвление плоти, покаяния и самоистязания, которые она возводит в добродетель? Что сказать об отце, посадившем своих детей за обильный стол с условием, что они не притронутся ни к одному блюду, которое возбудит их аппетит? Можно ли допустить, чтобы всеблагой бог ревновал свои творения к самым невинным удовольствиям, услаждающим их жизнь; или что этот бог создал хорошие вещи только затем, чтобы искушать людей, запретив их употребление? Христианская религия, по-видимому, приговаривает нас к мукам Тантала (1). Если верить большей части предрассудков, то бог оказывается самым своенравным и ревнивым повелителем, забавляющимся искушением своих рабов, любящим дразнить их аппетиты и ревнующим их ко всем радостям, для которых они созданы. В каждой стране немало безумцев, ставящих себе в заслугу борьбу со своей природой и умерщвление плоти; они считают своим долгом отказывать себе в удовлетворении насущных потребностей и мучить себя, чтобы угодить богу. Люди считают, что они обезоружат божий гнев и предотвратят небесную кару, подвергая себя истязаниям в угоду владыке, который всегда жаждет жертв.
Эти бесчеловечные, фанатические, безумные представления особенно присущи христианству, чей бог настолько жесток, что пожелал страданий и смерти своего невинного сына. Если бог, непричастный никакому греху, сам подверг себя страданиям и мукам, нет ничего удивительного в том, что грешные люди считают своим долгом подражать ему и изобретают всевозможные способы сделать себя несчастными. Вследствие этих зловещих верований пустыни в былые времена оказались населенными толпами фанатиков, которые отказались от всех радостей жизни и заживо погребли себя, надеясь заслужить небесное блаженство; которые истязали себя самым жестоким образом, становясь совершенно бесполезными для своего отечества. Вследствие этих ложных представлений, превращающих бога в дикого и безумного тирана, среди нас еще до сих пор находятся люди - мужчины и женщины,- которые на всю жизнь обрекают себя на скуку, покаяние, печаль и слезы и изощряются в изобретении и совершенствовании способов самоистязания. Но гордыня и корыстолюбие духовенства находят себе пищу даже в этих самоистязаниях; самые суровые монахи завоевывают славу благодаря диким пыткам, которые их орден предписывает им для умерщвления плоти; монахи знают, что всеми этими фокусами они заработают почет у легковерных невежд, воображающих, что люди, добровольно подвергающие себя мучениям и истязаниям, должны быть святыми. Такие фанатики-монахи приносят себя в жертву гордыне и честолюбию всего духовенства, живущего в роскоши и изобилии в то время как ради него несколько честолюбивых безумцев морят себя голодом.
Сколько раз, сударыня, я видел вас растроганной воспоминаниями о бедных монахинях, которые добровольно приговорили себя к пожизненному заключению! В порыве ли молодого энтузиазма или по принуждению бесчеловечных родителей, эти девушки соглашаются до самой могилы терпеть строжайшее уединение. Они беспрекословно должны подчиняться произволу настоятельницы, которая в проявлениях жестокого самовластия находит утешение в собственном затворничестве; вы наблюдали этих несчастных девушек, вынужденных навсегда отречься от собственной воли и ежеминутно сносить жестокий деспотизм, которому им поневоле приходится подчиняться вследствие данного когда-то рокового обета. Все наши монастыри представляют собой отталкивающее сборище фанатиков, удалившихся от общества и посвятивших свою жизнь унылым стараниям сделать себя несчастными; эти люди объединились только затем, чтобы отравлять друг другу жизнь; они вообразили, что для того, чтобы заслужить рай, они должны еще на земле пройти через все муки ада.
Если религия и не всех христиан призывает к столь высоким подвигам самосовершенствования, то все же каждому верующему она вменяет в обязанность страдать и умерщвлять плоть; церковь предписывает всем своим чадам лишения, воздержание, посты; святоши воображают, что они угодны богу, если в точности выполняют все скучные обряды, все мелочные и ребяческие ритуалы, которые наши священники выдумали, по-видимому, только для того, чтобы испытывать терпение и послушание своей паствы. В самом же деле, какое смехотворное представление должны иметь о боге люди, со всей наивностью считающие, что богу не безразлично, какая пища попадает в их желудок; люди, убежденные, что бог может прийти в плохое настроение, узнав, что мы съели говядины или телятины, и обрадоваться оттого, что мы удовольствовались бобами и рыбой! По правде сказать, сударыня, священники, стремящиеся внушить нам самые величественные представления о боге, по-видимому, часто позволяют себе забавляться, низводя его до полного ничтожества!