Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков
Шрифт:
Жизнь истинного христианина или святоши наполнена бесконечным множеством затруднительных обрядов и правил, с которыми можно было бы еще, пожалуй, примириться, если бы они приносили хоть какую-нибудь реальную пользу обществу. Но общественная польза меньше всего беспокоит наших священников; они стремятся только сделать из людей рабов, безропотно и слепо выполняющих все их капризы, выдаваемые за повеления премудрого божества; они хотят только, чтобы эти рабы были достаточно тупы и относились ко всем обрядам как к божественным мистериям, а тех, кто их в точности выполняет, считали бы избранниками всевышнего. К каким результатам приводит, например, воздержание от мясной пищи, проповедуемое христианами, хотя некоторые другие вероучения с полным основанием считают это предписание смехотворным? Легко заметить, что это требование, открыто пренебрегаемое богатыми, тягостно и разорительно для бедняков, которые вынуждены дорого платить за нездоровую пищу, не восстанавливающую сил изнуренных трудом людей. К тому же разве сами священники за деньги не освобождают богачей от выполнения церковных правил? Они словно только затем и умножают без того многочисленные обряды, обязанности и ограничения, чтобы иметь основания уличать
Чем внимательнее мы будем изучать религию, тем больше будем убеждаться, что ее единственная цель - благополучие духовенства. Все положения и предписания религии словно нарочно сводятся к тому, чтобы мы убедились в необходимости духовенства и нашего подчинения его фантазиям; чтобы мы считали себя вынужденными работать для его возвеличения и содействовать его обогащению. Священники предписывают неудобовыполнимые вещи, требуют от нас недостижимого совершенства только для того, чтобы мы на каждом шагу преступали их законы и повеления; этим способом они порождают в слабых душах укоры совести и страдания, от которых охотно соглашаются нас избавить за известную мзду. Всякий святоша вынужден непрестанно следить за собой; он всегда недоволен собственным поведением и укоряет себя; ему поминутно нужен священник, чтобы искупить мнимые проступки, преувеличиваемые его воображением; при этом обязанности, которые он считает наиболее важными в жизни, и проступки, в которых он себя укоряет, редко имеют какое-либо значение для общества. При помощи целой серии религиозных предрассудков священники отравляют и развращают слабые умы святош, которые считают себя глубоко провинившимися, если не выполнят какого-либо бесполезного обряда, и которые вместе с тем, не сморгнув, в состоянии совершить действительно вопиющую несправедливость, сочинить или распространить злостную клевету - одним словом, согрешить против человечества; святоши обычно стремятся угодить только богу и мало заботятся о том, чтобы сделать добро людям и помочь ближним.
В самом деле, какая реальная польза обществу от многочисленных молитв, постов, воздержания, лишений, от размышлений и аскетизма, которым религия придает такое большое значение? Дают ли хоть какие-нибудь реальные блага все эти таинственные обряды? Может ли самое тщательное соблюдение их усмирять страсти, исправлять пороки, наделять людей добродетелями? Разве мы ежедневно не встречаем таких святош, которые сочли бы себя преступниками, если бы пропустили обедню, съели бы в пятницу цыпленка или не пошли на исповедь, и которые вместе с тем позволяют себе бесконечное количество проступков и бывают несправедливы и жестоки? Обряды, соблюдение которых святоши считают своим главным долгом, обычно только заслоняют истинные моральные обязательства человека; святоши редко отличаются добродетелями: довольствуясь выполнением религиозных предписаний, они мало заботятся о прочих своих обязанностях и почитают себя божьими избранниками, не нуждающимися в хорошем отношении ближних, которое они и не стремятся заслужить. Вся жизнь святоши проходит в точном выполнении обязанностей, совершенно безразличных богу, неудобных и обременительных для него самого и бесполезных для других; он воображает себя в высшей степени добродетельным, если в точности выполнил предписанные религией правила и обычаи; если он размышлял над тайнами, в которых ничего не смыслит; если он убивал драгоценное время на вещи, совершенно ненужные с точки зрения здравомыслящего человека; одним словом, если он проявлял евангельские или христианские добродетели, в которых, по наставлению церкви, и заключается вся мораль.
Я рассчитываю поговорить об этих добродетелях в следующем письме и доказать вам, что большинство их полностью противоречит нашим представлениям о боге, что они бесполезны для нас самих и часто опасны для других.
Остаюсь и так далее.
ПИСЬМО ВОСЬМОЕ.
(О евангельских добродетелях и о христианском совершенствовании).
Если верить, сударыня, нашим богословам, мы должны быть убеждены, что возвышенностью и красотой моральных догм христианская религия превосходит и философию и все другие религии; по их словам, слабый человеческий разум никогда не смог бы вообразить более здоровой морали, более героической добродетели, более полезных обществу правил поведения. Мало того: все добродетели, известные язычникам и культивируемые ими, считаются нашими священниками добродетелями ложными; они не только не заслуживают ни нашего уважения, ни благоволения всемогущего, но достойны всяческого презрения; в глазах же всевышнего эти добродетели - просто смертные грехи. Другими словами, христианская мораль - мораль священная, и предписываемые ею правила поведения настолько возвышенны, что их мог выработать только сам бог.
В самом деле, если божественным мы считаем то, чего люди не могут ни постичь, ни исполнить; если под божественными добродетелями подразумеваются такие качества, о назначении и пользе которых человеческий ум даже и догадаться не в состоянии; если под божественными совершенствами имеют в виду свойства, чуждые смертным или даже противоречащие всему, о чем они могут составить себе представление,- то, действительно, нельзя не согласиться с тем, что христианская мораль божественна; можно, во всяком случае, с уверенностью сказать, что она не имеет ничего общего с моралью, нужной человеку, и что христианские правила поведения могут часто только запутать все наши представления о добродетели. В соответствии с нашим слабым разумением и здравым смыслом мы понимаем под добродетелью естественные качества, способствующие счастью и пользе человеческого общества, в котором мы живем; применяя эти добродетели к нашим ближним, мы тем самым побуждаем их в свою очередь способствовать нашему благополучию. В христианской же религии добродетелью называются такие качества, которыми невозможно обладать без помощи сверхъестественной благодати; эти качества оказываются бесполезными и обременительными для нас самих и для всех живущих с нами в этом мире. Христианская мораль- поистине мораль загробного мира. Истинных христиан можно сравнить с тем философом древности, который постоянно созерцал звезды и однажды упал в колодец, не заметив его у себя под ногами. Вся христианская мораль сводится к
Теперь перейдем, сударыня, к разбору самих добродетелей, служащих основой христианской религии. Эти добродетели называют божественными, и нас уверяют, что не обладающий ими не может быть угоден богу.
Первая из этих добродетелей - вера. Согласно учению богословов, вера дар божий; это сверхчеловеческая добродетель, дающая нам твердую веру в бога и во все, что он по своей благости явил людям, даже если наш разум и не постигает этого. Вера, говорят нам, основана на слове бога, который не может ни обмануть, ни обмануться сам; таким образом, вера предполагает слово божье, обращенное к людям; но кто же свидетельствует о том, что бог говорил людям? Священное писание. Кто уверяет нас, что в священном писании содержится слово божье? Наши священники, объединившиеся в организацию, именуемую церковью. А кто же нас заверяет, что бог не может и не хочет нас обманывать? Священное писание, свидетельствующее непогрешимость церкви, причем церковь в свою очередь свидетельствует истинность писания. Отсюда со всей очевидностью следует, что вера - не что иное, как слепое доверие к священникам, по слову которых мы должны принять учение, недоступное нашему пониманию. Нам, правда, говорят о чудесах, якобы подтверждающих святость писания, но истинность этих чудес засвидетельствована опять-таки все тем же писанием. Что касается самих чудес, то я уже достаточно убедительно доказал их невозможность.
С другой стороны, как мне кажется, сударыня, я уже доказал вам и полную невозможность для человека убедиться в том, чего не в состоянии понять его ум; проделанный нами разбор книг, называемых у христиан священными, должен был убедить вас в том, что премудрый, всеблагой, всевидящий, правый и всемогущий бог не мог быть их автором. Таким образом, верить по-настоящему мы не в состоянии, и то, что мы называем верой, есть лишь безрассудное, слепое доверие к догмам, выдуманным священниками, которые убедили нас с самого раннего детства в необходимости присоединяться к мнениям, выгодным и нужным им самим. Могут ли, однако, сами священники верить в то, что они проповедуют, как бы ни были они заинтересованы в тех убеждениях, которые стараются привить нам? Нет, конечно. Они такие же люди, как и мы, обладают теми же органами чувств, и так же, лак и мы, не могут быть убеждены в вещах, непостижимых для всего остального человечества. Если бы у них были какие-либо дополнительные органы восприятия, мы, допускаю, могли бы представить себе, что они способны понимать то, чего не понимаем мы; но так как ничто не подтверждает, что они обладают таким преимуществом, мы вправе заключить, что их вера, как и вера всех прочих христиан, не что иное, как слепое и малоразумное исповедание идей, унаследованных ими без критики от предшественников; они никак не могут твердо верить в те вещи, в которых не в состоянии быть глубоко убежденными, поскольку эти вещи не подтверждаются никакой очевидностью и потому неправдоподобны.
Нам, конечно, скажут, что вера или способность верить в невероятные вещи есть дар божий и что такую веру может почувствовать лишь тот, кто удостоен этой милости. Тогда я отвечу, что человеку следует терпеливо ждать, когда бог соблаговолит наделить его этой способностью, о которой мы не имеем представления, потому что ни легковерие, ни глупость, ни безрассудство не могут считаться благодатью, ниспосланной богом, олицетворяющим разум. Если бог бесконечно мудр, ему не может льстить поклонение невежд и глупцов; если бы вера была божественной благодатью, она, очевидно, представляла бы собой способность видеть вещи другими, чем они есть на самом деле или чем их создал бог; сотворенный богом мир, вся природа оказалась бы только миражем, не соответствующим никакой реальности. Чтобы поверить, что Библия - творение божье, человек должен отказаться от всех представлений, которые он составил о боге; чтобы поверить, что один бог заключает в себе трех богов и что три бога составляют одного, надо пренебречь всеми законами разума и признать, что мы не можем опираться на очевидность в здешнем мире.
Итак, сударыня, мы вправе подозревать, что так называемая божья благодать, или сверхъестественный дар, в действительности лишь глубочайшее ослепление, безрассудное легковерие, рабское подчинение чужим убеждениям, тупое невежество, заставляющее нас без критики принимать на веру слова священников; именно эти свойства и заставляют нас присоединиться к мнениям людей, так же, как и мы, мало убежденных в реальности того, во что они верят. И, наконец, людей, непрестанно внушающих мысль о необходимости добродетели, способной извратить наши самые простые и ясные представления о добре, мы можем без большого риска заподозрить в намеренном ослеплении человека и в заведомой лжи.
Только такой вывод мы, действительно, и можем сделать из поведения наших священников; эти пастыри очень скоро забывают, что сами убеждали нас, будто вера - дар божий, выражение его благодати, которою он по капризу наделяет того, кто ему понравится, и которой лишает неудачника; забыв об этом, они набрасываются на тех, кого бог не удостоил веры, проклинают их и, если могут, прилагают всяческие усилия к их истреблению. Таким образом выходит, что еретики и неверующие оказываются в ответе за то, что они не удостоились благодати; в этом мире их наказывают, так как бог лишил их способов и средств проникнуть в лучший мир. Недостаток веры - это в глазах священников и святош самое тяжкое преступление; именно за отсутствие веры безумные и непоследовательные люди подвергали себе подобных самым жестоким, бесчеловечным преследованиям и пыткам; ведь вам должно быть известно, сударыня, что в тех странах, где церковь пользовалась наибольшим авторитетом, людей, не обнаруживавших требуемой дозы этой добродетели, с величайшим милосердием сжигали на кострах.