Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков

Гольбах Поль-Анри Дитрих

Одним словом, сударыня, мы нигде не видим искренней терпимости; священнослужители разных сект внушают своим последователям ненависть друг к другу с детства и разжигают рознь на почве богословских вопросов,! Которых никто и никогда не постигнет. Вы нигде не увидите, чтобы церковь, пользующаяся влиянием, проповедовала терпимость; всех же, кто попробует заикнуться о терпимости, она обвинит в равнодушии к ее делу, заподозрит в неверии, в тайной вражде, в предательстве. В шестнадцатом веке Сорбонна (1) признала еретиками всех, кто утверждал, что еретиков не надо сжигать. Если свирепый святой Августин 2 и проповедовал иногда терпимость, мы знаем, что этот отец церкви изменил свои убеждения, как только глубже проник в тайны церковной политики, для которой терпимость мало пригодна. Преследования действительно нужны священникам затем, чтобы прикрывать ими жадность, честолюбие, спесь и упорство. Церковь стремится к расширению своей

власти, к умножению своих рабов; она старается опорочить всех, кто не подчиняется ей, кто не испытывает должного трепета перед ее безапелляционными постановлениями.

Вот почему наши богословы придают такое большое значение смирению, также возводимому ими в степень добродетели. Нельзя, конечно, отрицать, что мягкость, скромность, почтительность - качества весьма достойные и полезные для общества; люди надменные и наглые мало привлекательны и не пользуются симпатиями общества; они нас отталкивают, они неизбежно оскорбляют самолюбие людей, которым приходится с ними общаться; однако скромность и деликатность, обеспечивающие нам хорошее отношение друзей и знакомых, ничего не имеет общего с христианским смирением. Под христианским смирением подразумевается презрение человека к самому себе, пренебрежение к мнениям ближних; человек должен отказаться от собственного разума и слепо подчиняться непререкаемой мудрости своих духовных отцов; пожертвовать ради них истинами, очевидными и убедительными для его разума.

Но к чему же может привести эта мнимая добродетель? Может ли честный и разумный человек иметь основания презирать самого себя? Чем обычно кончают люди, пренебрегающие общественным мнением? Какие более благородные и сильные стимулы могут подвигнуть человека на служение родине, если не желание прославиться, заслужить одобрение и признание своих соотечественников? В чем же может заключаться их награда, если мы будем настолько несправедливы и неблагодарны, что откажем им в том, что они по праву заслужили; если мы осудим их чувство удовлетворения и довольство собой и не позволим им гордиться своей доблестью? По какому праву можем мы требовать от человека - честного, благородного, одаренного, просвещенного,чтобы он согласился считать себя глупее корыстного священника и невежественного фанатика, проповедующих ложь и фантазии?

Священники беспрестанно твердят, что гордость ведет к неверию, что религии нужны люди смиренные и послушные. Но, по правде говоря, разве не предельная глупость - жертвовать своими убеждениями и знаниями ради совершенно очевидных бессмыслиц, в которые нас заставляет верить церковь? С каким лицом, с какими глазами осмеливается глубокомысленный богослов предлагать мне смиренно поверить в тайны и догмы, в которых он со всей очевидностью сам ничего не смыслит? Неужели же можно назвать самонадеянным человека, считающего себя более просвещенным, чем люди, учение которых представляет собой лишь клубок противоречий, бессмыслиц, ложных понятий и которые при помощи своего учения одурачивают человечество, а иногда и приносят в жертву этому учению человеческие жизни? Неужели вас можно упрекнуть в гордости и надменности, если вы откажетесь согласиться с суждениями госпожи Д***, которая прославилась скандалами и интригами?

Христианское смирение - добродетель монахов; она не может быть полезна обществу и способна лишь обессилить душу человека; эта добродетель выгодна только священникам, которые, требуя от людей смирения, хотят на самом деле превратить их в подлых трусов и задушить в них всякое стремление к знаниям, всякое мужество, и сделать их рабами религии, другими словами собственными рабами. Согласитесь со мной, сударыня, что все христианские добродетели иллюзорны, бесполезны для бога, бесполезны и часто опасны людям и выгодны только духовенству. Согласитесь, что можно быть и нравственным и добродетельным человеком, не насилуя своих убеждений, не хвастая ненужными добродетелями, не подчиняясь всем тем правилам поведения, которые предлагаются священниками как единственно необходимые для достижения блаженства. Согласитесь, наконец, что можно оценить и любить добродетель, не любя священников, и что, не обладая христианскими добродетелями, можно иметь все те качества, которые действительно нужны обществу.

Разобравшись в этом подробнее, мы, может быть, пришли бы к убеждению, что истинная мораль (то есть такая, которая действительно полезна и нужна и отдельным людям и обществу) несовместима с христианской религией, как и со всякой другой богооткровенной религией. Если мы предполагаем существование бога пристрастного, злого, мстительного, неверного, оскорбляющегося мыслями, словами, делами своих творений, мы неизбежно должны признать, что все, считающие себя божьими избранниками, должны ненавидеть других людей и презирать их, должны обходиться с ними надменно и жестоко и действовать с варварским изуверством, как только им скажут, что их ближние

навлекли на себя гнев божий. Безумные люди, верящие, что их бог - тиран, своенравный, вспыльчивый, неумолимый в гневе, неизбежно должны быть унылыми и трепещущими рабами, всегда готовыми преследовать всех, кто своим поведением, убеждениями или речами могут разгневать небесного царя. Невежды, имеющие глупость верить, что их священники представляют собой непогрешимые орудия божества, пойдут на любое преступление по наущению своих пастырей, если это окажется необходимым для умилостивления божества. Люди, имеющие неосторожность следовать этическим предписаниям этих пастырей, столь непоследовательных в своих убеждениях и столь мало согласных между собой в вопросах веры, вряд ли будут морально устойчивы, если их поведение станут подсказывать священники.

Одним словом, истинная мораль не может быть основана на представлениях о несправедливом, капризном и неверном боге, которому религия велит нам поклоняться и подражать.

Поэтому, сударыня, будьте верпы своим собственным нравственным принципам; этого вполне достаточно для вашего счастья в здешнем мире; наши принципы заслужат вам почет, любовь и уважении всех, кто почувствует на себе их благотворное влияние; к они во всяком случае дадут вам право на самоуважение, а это чувство всегда законно, когда сознаешь, что служишь счастью всего человечества.

Остаюсь и так далее.

ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ.

(О преимуществах, которые может почерпнуть в религии правительство).

Показав вам, сударыня, как мало пользы приносит религия человеческой нравственности, я хочу теперь разобраться в том, насколько она полезна государственной политике; правда ли, что религия необходима правительствам, как нам в этом стремятся уверить? Если мы, закрыв глаза на очевидность, послушаем наших священников, то должны будем признать, что вероучение необходимо для общественного спокойствия и порядка в государстве; мы должны будем поверить, что в управлении страной, в трудах, направленных к ее процветанию, государи не могут обойтись без духовенства и церкви; наконец, священники внушают государям необходимость сообразоваться с их капризами; они требуют подчинения всех людей их священному игу; они считают, что государи должны вмешиваться и принимать участие в их важных диспутах и передрягах; и им, действительно, слишком часто удается убедить земных властителей в том, что враги церкви - враги всяческой власти, что, подрывая основы религии, они неизбежно расшатывают и трон государя.

Стоит, однако, только открыть глаза и внимательно проследить историю человечества, чтобы увидеть всю ложь и необоснованность этих претензий и понять настоящую цену тех важных услуг, которые христианское духовенство испокон веков оказывало государям. С самого начала христианства во всех странах, где принято это вероучение, мы видим постоянное двоевластие. Церковь стала государством в государстве. Церковь, то есть духовенство, находится там в постоянной оппозиции к верховной власти, якобы выполняя возложенную на нее свыше миссию, и стремится диктовать свои законы правительствам. Мы видим, что священники, гордясь самочинно присвоенными себе правами, пытаются уклониться от послушания государям, претендуя на иллюзорные и весьма опасные преимущества и привилегии, на которые нельзя наложить руки, не оскорбив самого бога; мы видим в них неких обожествленных подданных, признающих только собственную власть и отказывающихся подчиняться светским властям; они предпочитают склоняться перед волей духовного лица, именующего себя наместником Христа и не имеющего никакого отношения к их родной стране. Римский папа в качестве наместника Христа на земле считает своим долгом управлять монархами; опираясь на своих агентов и злоупотребляя народным доверием, папам часто удавалось добиваться признания своих странных претензий принуждать государей к самым позорным делам, сеять раздоры и смуты в их странах, подрывать их власть и заставлять в конце концов униженно просить пощады (1).

Таковы те важные услуги, которые религия тысячекратно оказывала государям. Народы же, ослепленные суеверием, не могут колебаться в выборе между богом и земными царями; духовенство - это видимое орудие невидимой божественной власти - пользуется громадным влиянием на предубежденные умы; вследствие глубокого невежества и народы и их государи оказываются в полной зависимости от духовенства. Священники всегда стремились втянуть народы в свои бесконечные распри; уже много веков все заботы государей сосредоточиваются на сопротивлении опасным замыслам духовенства; они изыскивают всякие меры, чтобы защитить страну от своевластия церкви, чтобы сдержать упрямых смутьянов, считающих себя божественными оракулами; государям почти никогда не удавалось заставить замолчать и смириться коварных интриганов и безумных фанатиков, либо кровно заинтересованных в разжигании народных смут, либо искренне считавших, что возмущать и бунтовать народ - дело, угодное богу.