Письма солдат
Шрифт:
— Геннадий Павлович, прошу вас, распорядитесь сбавить ход и отверните на три румба правее, — вдруг вмешался командующий эскадрой.
— Уйдут же, Вадим Степанович!
— Не уйдут, а мы сейчас влетим. Через час закат, а мы приближаемся к Антигуа. Не видите, что ли горы на горизонте?
— Выполняю.
Из Молчанова словно воздух выпустили. Плечи сразу опустились, взгляд потух. Макаров уже не смотрел на командира линкора, он требовал установить связь с французами, расшифровать рапорт авиаразведки, дать координаты немецкой эскадры. Командующему требовалось все сразу.
—
— Понял, Вадим Степанович.
Русская тяжелая дивизия и так сильно поредевшая после авианалетов сбавила ход и медленно шла к проливу между Антигуа и Барбуда. При этом Макаров держался ближе к Антигуа. Ничего такого, просто вчера и сегодня этот остров уже бомбили, а дальний пока нет.
Контр-адмирал Кинккейд мог быть довольным, он сумел разгадать логику русского адмирала. К своему несчастью, только первый слой. Сказывался банальный дефицит опыта. Дело наживное, как говорится, но не все при этом выживают.
Глава 19
Мейкомб
12 августа 1941. Алексей.
Учебный год начался, с ним завершился отпуск. Работу Дик Бользен воспринял, как благословение Господне. Общение с учениками, эти молодые лица со светящимися задором глазами, немного наивные искренние вопросы на уроках отвлекали от печальных мыслей. Газеты, передачи по радио слишком уж сильно нагнетали негатив. Или это Бользен так воспринимал? В целом то подача новостей сдержанно оптимистичная.
Он сам не мог понять себя. Что-то тревожило, глодало изнутри. Внешне по новостям все хорошо, но умный человек привык читать между строк. Постоянно прорывалось темное, мрачное, хтоническое сквозь глянец бравурных репортажей. За глянцем проглядывало пузырящееся озеро крови и гноя.
Вот так сегодня утром Дик проснулся слишком рано, а чтоб не сидеть тупо в кресле, решил прогуляться по городу. Мейкомб невелик. Радующая глаз малоэтажная застройка, много зелени, приветливые, уверенные в себе люди. Если не заходить на промышленные окраины и в негритянский квартал, сплошь одна пастораль.
У полицейского участка нездоровое оживление. Несколько десятков молодых мужчин собрались у крыльца. Призывной пункт — кольнуло под сердцем нехорошим ощущением дежавю. Пока только регистрация, постановка на воинский учет.
— Доброе утро! — Дик поприветствовал Уильяма Мюррея.
— Здравствуйте, мистер Бользен!
Уильям как активист общественного комитета часто бывал в школе, с Диком он сдружился после того как помог с ремонтом и оборудованием кабинета физики.
— И до тебя дошла очередь?
— Не без этого. Пришлось с работы отпрашиваться.
— Большая очередь.
— Давно такого не было, — Уильям машинально поправил шляпу. — Мистер Бользен, у нас многие надеялись, что закон о призыве Рузвельта коснется только больших городов и безработных.
— Ничего. Мистер Мюррей, может быть постановкой на учет все и ограничится.
Дик лукавил. Он прекрасно понимал, это только
— Нет, не ограничится. Ты читал утреннюю прессу? Русские уже высадились на Мартинике. Нашим там нелегко приходится. Ты недавно стал американцем, еще многое не понимаешь, — вежливо, ни капли осуждения, простая констатация факта. — Знаешь, поднимется вся страна. Я все понял, еще когда русские высадились на Бермудах.
— Значит, нам всем придется драться в одном строю.
— Ты тоже стоишь на учете? — губы Уильяма тронула доброжелательная улыбка.
— Еще нет. Не стану врать. Как только ажиотаж спадет, зайду с документами, — а вот сейчас Бользен ни капельки не врал.
Решимость Мюррея незаметно передалась и мигранту. Вот как получилось, подошел ободрить, поддержать, а в итоге ободрили и подтолкнули его.
— Да, участок у нас маленький. Город спокойный, тихий.
— Мне нельзя работу прогуливать. Кстати, как Сэм, Джуди и Пол? — всех трех детей приятеля Дик знал. Учились у него.
— Будут скучать. Младший вчера плакал. Ничего. Мы вернемся. Надерем задницу джери, пересчитаем зубы лимонникам с Острова, поколотим русского царя. Это Америка. Ты уже понимаешь.
— Удачи!
В классе на первом уроке Дик обратил внимание на маленькие флажки на партах. Поздоровался с учениками, развернул журнал. Сегодня слишком тихо. Лица учеников сосредоточенные, не слышно шума, перешептываний.
— Юные леди и джентльмены, прежде чем мы вспомним тему прошлого урока и повторим правила построения эпюр, попрошу встать всех, у кого отцы или старшие братья служат в армии, либо уже получили повестки на мобилизационный пункт.
Стук стульев и парт, шорох. Поднялась четверть класса. Причем почти у всех на партах стоят маленькие звездно-полосатые флажки.
— Спасибо. От себя лично и от лица всех настоящих европейцев, кто дрался против коричневой чумы, защищал и защищает свободу и демократию снимаю шляпу перед мужчинами ваших семей, желаю им всем вернуться домой с победой, живыми и здоровыми.
— Благодарю за поддержку, мистер Бользен, — молвил угловатый широкоплечий паренек со второй парты.
— Сэм, я видел сегодня утром твоего отца. Знаешь, он настоящий американец. Гордись им.
Дик заложил руки за спину.
— Мы все знаем, наша страна ведет тяжелую войну. На нас напали самые сильные державы Старого Света, против нас выступили застарелые монархии, погрязшие в мракобесии нацисты, жадные завистливые неудачники. Я знаю, многие из вас рвутся на фронт. Знаю, не перебивайте. В вашем возрасте это нормальное дело. Мой коллега мистер Финн на уроках истории может многое рассказать о юных солдатах армии Конфедератов, о таких же подростках как вы, наравне со взрослыми сражавшихся под знаменем Джорджа Вашингтона.