Письма солдат
Шрифт:
— Твои евреи не участвовали?
— Удивишься, но нет. Я их за шкирку удержал. Зеэв Жаботинский и без того не скучает. Кстати, Анастасий сегодня ничего не говорил о твоем заместительстве Спасителя.
Дмитрий удачно увел разговор в сторону. Докладывать о мятеже в Трансиордании и замене одного Хусейна на другого в общем-то нечего. Система сдержек противовесов еще строится. Сам князь ничего не имел лично против бывшего короля, но переворот снимал некоторую неопределенность, позволял разрядить атмосферу. Потому он с чистым сердцем благословил это начинание. Хасан все провернул быстро без лишней
— Когда ты освободишься?
— Иерусалим?
— Да. Ты мне нужен в столице. Надо усиливать работу с союзниками и вассалами. МИД не справляется, а Игнатьев слишком молод для таких дел.
— Мне нужны два месяца.
Собеседники остановились у пруда. Алексей жестом показал на скамейку.
— Не тороплю, постарайся все сделать тщательно. Я не хочу оставлять сыну пороховую бочку с морфинистами и дикими дервишами.
— Так все плохо? — встревожился князь.
— Ты знаешь. С гемофилией любая случайность фатальна. С юности привык каждый день принимать как последний.
— С твоими врачами не воспринимай все так близко. Даже тебя вытащат с того света.
— У меня мало верных людей. Ты один из них. В последнем завещании ты регент. Армия и флот тебя поддержат. Остальных Романовых можешь смело ставить на задний ряд. Если Игнатьев попытается вести свою игру, смело выпинывай послом в Австралию или Трансиорданию. Председателем Кабмина поставишь, — Алексей задумался. — Сам решишь. К тому времени многое изменится.
— Это правильные слова. Алексей, ты меня извини, но ты раскис. Пока Штаты не разделишь на штаты, пока Георгий не вырастет, тебе рано думать о склепе.
— Оставь. Накатила слабость. Забудь все что я сказал. Заверши дела на Ближнем Востоке и вспоминай Европу.
— На Востоке дела можно завершить только после Второго Пришествия, — глубокомысленно изрек князь.
— Закрывай все серьезное и оставь военной администрации разгонять текучку. Армейцы справятся. Восток любит силу и блеск мишуры.
Во дворец царь возвращался через Фермский сад. По пути встретили целый класс Царскосельской гимназии. Под руководством серьезного вида учительницы молодые люди набрасывали осенние пейзажи. Двое казаков конвоя моментально нарисовались рядом с учениками, так будто совершенно случайно проходили мимо.
— Добрый день, ваше величество! — одна из девочек первой заметила императора.
— Здравствуйте! — как один повернулись гимназисты.
— Добрый день, юные барышни и господа. Здравствуйте, — Алексей кивком приветствовал учительницу.
— Рисуем дальше. Ваше величество, простите, что помешали.
— Это я должен просить прощения. Вижу, молодежь приобщается к прекрасному. Надеюсь, что-то из творений ваших воспитанников я увижу в собрании Эрмитажа или Московской галерее.
Когда класс остался за спиной, казаки так же тихо пристроились в двух десятках шагов за императором. Еще несколько бойцов держались в пределах прямой видимости на заднем плане. Сегодня Дмитрий понял, почему царь оборудовал для себя особую комнату в мансарде. Постоянная охрана, это престижно, но иногда надо побыть в уединении. Тяжело понимать, что за тобой круглые сутки следят несколько пар глаз. Даже в клозете слушают через стенку.
После
— Что у тебя? — Алексей отодвинул документы.
— Высочайшее прошение. Прости, но я принес челобитную.
— От кого? Давай сюда.
— Академики составили. Владимир Иванович очень просил лично передать и посодействовать. Первое я обещал. Второе нет.
— Вернадский? Что просит?
— Уравнять инородцев в правах с христианами. Дать всем твоим подданным равные права. Пустить детей нехристей в казенные школы.
— Князь, ты мог эту дурь использовать в уборной по назначению?
— Не мог. Я обещал передать, — набычился Дмитрий.
— Если Вернадский спросит, — глаза царя скользили по строчкам прошения. — Если спросит, скажи, что я принял и ознакомился. От себя еще раз напомни: разные способности — разные обязанности — разные права. На этом стоим и стоять будем. Каждому по его вкладу и силе. Тяжелый урок Австро-Венгрии и Османской империи перед глазами. Как Чехословацкий корпус сражался на нашей стороне против Габсбургов за Чехию и Словакию тоже все слышали. Чужих ошибок повторять не буду.
— Ты знаешь, о некоторых вещах с гуманитариями говорить бесполезно. Даже Вернадский порой выдает такое, что хоть святых выноси и карету из Желтого дома вызывай.
— Понимаю, — пронесся тяжелый вздох. — Потому таких и не допускаю к суетным делам. Идеи у них очень хорошие, благие, но рассчитаны на таких же светлых и чистых людей. Много ты таких видел?
— Даже сейчас не вижу, — жестко пошутил князь.
— Я тоже не вижу, — улыбнулся царь. — Был бы ты гуманистом, не взял бы себе в порученцы. Сам читал прошение?
— Ознакомился. Разумные мысли встречаются. Не в каждом абзаце.
— Ты прав. О расширении избирательного права на замужних дам и полном уравнивании сословных курий надо подумать. Имущественный ценз тоже можно снизить. Это все после того как адмиралы принесут мне победу. Во время войны такие реформы не проводят. Остальное закатаю под стекло и оставлю потомкам в назидание, чтоб знали какой бред иногда ученые мужи выдают.
— Не все ученые. Смотри подписантов. Все сплошь философы славянофилы, университетская профессура, прочие великие мыслители. Геологов, архитекторов, химиков, металлургов там нет. Из физиков один Владимир Иванович.
— Он старый.
Дмитрий поднялся чтоб уйти, но не тут-то было. Алексей обрадовался человеку, с которым можно поговорить по душам. Впрочем, князю беседа тоже доставила удовольствие. Политика политикой, война войной, а театр забывать не стоит. Обсудить свежие шедевры крымских киностудий — святое дело!
В дела киношников царь не лез, но мнение свое имел. Так о нашумевшем, снятом буквально по горячим следам на местах боев «Последний Крестовый поход» Алексей высказался непечатно и едко. Дмитрий проявлял солидарность не из вежливости, а потому что сам после закрытого просмотра удерживал за плечи генерал-полковника Быкадорова, намеревавшегося высечь кинодеятелей плеткой.