Письма солдат
Шрифт:
Тем временем с оста подходила эскадрилья «Виндикаторов». Морально устаревшие одномоторные легкие бомбардировщики дерзко атаковали авианосец. Воздушный патруль раздерган. Вроде в воздухе три эскадрильи, но часть «Сапсанов» завязла в собачьей свалке с белозвездыми «Уорхоками» и «Кобрами». Остальные раздерганы по всему горизонту.
Загрохотали зенитки. Янки упрямо перли через разверзшийся ад. Двое свалились в последнее пике, один отвернул с дымным шлейфом от мотора. Остальные прошли. Авианосец рубил волны на полном ходу. Все палубные операции прекращены. Палубная команда
Четверка бомбардировщиков сваливается в пикирование. Самолеты стремительно растут в размерах. В гнездах и на площадках заливаются лаем «дыроколы» и «эрликоны». Палубу затягивает пороховым дымом, он стекает с настила и стелется над водой за кормой.
— Право руля, — командир даже не смотрит на людей, все внимание на самолетах.
Огромный стальной бегемот ложится в циркуляцию. Рули отклоняют белые струи от винтов, корму заносит. Два самолета с воем проносятся над палубой, один выходит из пике прямо над морем чуть ли не задевая крылом гребень волны. Взрывы, свист осколков. На этот раз пронесло.
— Авиационная рубка на связи! — на мостик выглядывает офицер. — Выборгские уходят на заправку.
— Хорошо. Что у нас с резервной эскадрильей?
— Запрошу и доложу.
— Так запрашивайте! — в сердцах воскликнул капитан первого ранга.
Многие знали, точно так же в такой же ситуации погиб «Кага». Американцы буквально завалили японцев мясом, атаковали и атаковали, шли на горящих машинах, пока несколько «Даунтлесов» не прорвались к авианосцу.
Тем временем в трех километрах над авианосцем подпоручик Никифоров пристраивал свой самолет слева от «тройки» комэска. Двое ведомых держатся рядом. Паша Тарасов оторвался, в динамиках слышен его голос.
— Одиннадцать. Выборг-одиннадцать. Дайте курс, бензин на нуле.
— Следуй на палубу самостоятельно. Повторяю, следуй самостоятельно.
Нашел, о чем докладывать. У всех в баках воздух бултыхается. Стрелка датчика топлива нависла над красным сектором шкалы.
Эскадрилья возвращается домой. Уже не двенадцать машин, как шли на помощь «Наварину». Кто-то отбился и идет самостоятельно, кто-то выжег весь бензин и садится на эскадренный авианосец, а двое унтеров уже не вернутся. Ваня Кравцов выпрыгнул из горящего истребителя. О втором ничего не известно. Все небо в дымных хвостах, на волнах белые пятна парашютов. Старуха с косой собрала щедрый урожай для апостола Петра.
Выдавшуюся паузу на «Наварине» использовали на все сто. Пока два эсминца собирали сбитых летчиков, на авианосце поднимали на палубу ударные самолеты. Вскоре дюралевые птицы покинули стальное гнездо и взяли курс на норд. Туда где их ждали цели, истребители и зенитный огонь.
Вечером стрелка судьбы качнулась в другую сторону. Авианосец пылал от носа до кормы. Его достали, янки сумели продавить все щиты. Раненный бегемот упорно шел на зюйд. Крен нарастал, аварийные команды не справлялись с работой, переборки выгибало дугой, со звоном вылетали заклепки, расползались сварные швы. Он шел, перебирал винтами, тянул к базе.
Под утро вымотанных до
Глава 29
Санкт-Петербург
23 октября 1941. Князь Дмитрий.
Как князь обещал, с Палестинскими делами он разобрался. Мятежей и переворотов в новом подбрюшье империи не планируется. Можно оставить дом под охрану гарнизона и собираться на аэродром. Большая часть людей князя уже уехала. На хозяйстве осталось трое специалистов, уже прикипевших к месту. Всех троих Дмитрий видел в формируемом правительстве Иерусалимского королевства, кроме основной работы, разумеется.
Прощание получилось скомканным. Из друзей лично пришли проводить комендант Иерусалима полковник Серов, да старая сволочь Зеэв Жаботинский. Оба с грустью смотрели на лучащееся в предвкушении возвращения на север лицо князя. Впрочем, на счет Жаботинского Дмитрий не обольщался. Премьер новоиспеченного царства уже круто взялся за дело, даже успел ввести и собрать со своих евреев первые налоги. Кредиты в российских банках он тоже взял, правда с негласного благословения господина Игнатьева, по просьбе князя Дмитрия и царя Алексея.
Жена и дети в столице, вагоны вещей князь за собой не возил. Отдать последние распоряжения, забрать ключи, сесть в машину, вот и все. Дальнемагистральный «Форпост» заправлен, моторы гудят на прогреве, личный казачий конвой грустит, но виду не показывает.
На трапе самолета Дмитрий обернулся и закурил. За спиной остается Вечный город. Грязная жемчужина, бриллиант в куче восточного колорита, предмет вожделения императоров и святых, удивительный город на стыке несовместимых культур, центр трех религий и город церквей.
Иерусалим уже меняется. Идет строительство, сносят трущобы, сквозь османскую застройку прорубают новые проспекты. Да, пока больше снос старого, но за клубами пыли уже проглядывает новое, русское европейское, современное.
Приходят новые люди, русские прикащики, купцы, рисковая молодежь. Открываются магазины и отделения банков, на улицах появились первые такси. Город сопротивляется переменам, ему комфортно в вечной азиатской недвижности и неге. Город пытается менять под себя новых людей. Тщетно. Холодный чистый ветер с севера выдувает в пустыню тысячелетнюю грязь и коросту, очищает, раскрывает настоящее, вечное. Последний Крестовый поход не завершился. Только он идет не землей и морем, а в душах и сердцах людей.
После взлета, князь поднял фляжку, отхлебнул терпкий кагор и устроился поудобнее в кресле. Очередной этап в прошлом, дела закрыты и опечатаны, можно спокойно выспаться пока радисты не принесли свежие ленточки радиограмм.
Хорунжий Михайлов осторожно подошел и набросил на князя черкеску, под голову подложил папаху. Дмитрий только подтянул под себя ноги и засопел во сне. На высоте в салоне прохладно, можно простыть и не заметить.
Петербург встречал снегом и ветром. Но зато после Палестины дышится легко, чистый влажный воздух. Небо кажется ближе.