Письма живых
Шрифт:
Полковник со своими людьми прошел сколько мог вдоль потока русских войск. Никого из наших не встретил. По словам Пибоди, можно было просочиться южнее, противник вообще не озаботился фланговым охранением, однако, рисковать без особого смысла полковник не стал. Рихард мысленно его одобрил. Все хорошо до поры до времени. Первый слишком внимательный или любознательный царский солдат и все закончится безнадежным коротким боем.
— Предлагайте варианты, — полковник закурил сам и предложил сигареты офицерам.
— Как понимаю,
— Все верно. Семь миль и назад. На вчерашний день наших до реки не было, только у понтонов слабые заслоны и зенитки. Механизированные группы уже должны пытаться переправиться сходу или разворачиваться в оборону на берегу.
— Что осталось от «Лафайета»?
— Мы. Третий полк в Анкоридже, Кортес. Ты сам видел, будет чудом, если кто-то еще успел свернуться ежом на левом фланге.
— Где их задавят огнем с моря. Русский флот гуляет по заливу, как у себя дома.
— Давайте думать, что будем делать дальше, — полковник жадно затянулся и выпустил густую струю дыма.
Рихард прищурился. Он прекрасно понимал Пола Пибоди. Последним приказом по дивизии было: «Удерживать позиции». Сегодня любое решение на ответственности старшего офицера. Более того, Рихард знал, какое решение единственно верное. Бользен только собрался высказаться, как его опередил Кортес Бланко.
— Надо отходить. Как помню, с тыла у нас сплошные дебри и козьи тропы. Снабжение и подкрепление через тайгу не протащить.
— Что с техникой?
— Пять грузовиков и три джипа.
— Полковник, если снимаемся, то надо готовиться сейчас, а уходить на закате. Завтра будет поздно, — Бользен кивнул в сторону карты. — Сколько миль марш?
— Тридцать. По грунтовкам и тропам. Два дня, если нам очень повезет.
— Будем молиться деве Марии и Карлу Марксу, — с совершенно серьезным видом произнес капитан Бланко.
В этот момент Рихард вспомнил, что соратник попал в дивизию по линии Коминтерна. Его очень рекомендовали кубинские товарищи. Рота у Бланко смешанная, много латиносов, но костяк из евреев и немцев. Еще вдруг возник интересный вопрос: почему полковник не пригласил на совещание своего Ламота? Франсуа грамотный штабной офицер, при подготовке к маршу, его ум и опыт бесценны.
— Лишнее придется бросить, — Рихард Бользен поднялся на ноги и кивнул в направлении позиции противотанкистов. — На машины грузим продовольствие, медицину, раненных и легкое оружие.
— Никто даже предположить не мог, что русские бросят в бой тяжелые танки, — голос Пибоди сочился горечью. — Мы даже не знали, не верили. Все аналитики с умным видом какающей собаки говорили, что у русских вся современная техника, все тяжелые машины на западе. Против нас части второй очереди с устаревшим вооружением.
Рихард и Кортес расхохотались от образного сравнения полковника. Оба живо представили себе лощенных офицеров разведки
— Нас собирались перевооружать. Уже готовились получать новые пушки, — продолжил Пибоди. — Но нами решили заткнуть дыры на Аляске и Алеутах. Кто думал, что русские вообще сумеют протащить через океан и выгрузить на необорудованный берег танки?
— Против средних, она тоже плохо работает. Что ни делай, снаряд слабый, — нахмурился Рихард, каждое слово полковника он впитывал как губка. Редко когда командный состав делится с офицерами такими откровениями.
— Пушка то новая, но уже устаревшая. А что нам должны были дать взамен?
— Сейчас все устаревает быстро, Бланко, — полковник поднялся на ноги и подошел к Рихарду. — Надо оформить приказ как коллегиальное решение.
— Понимаю. Пусть Ламот пишет. Я подпишусь.
Мужчины поняли друг друга. Капитан штаба только исполнитель. Он не решает, не берет на себя ответственность за людей.
Про себя Рихард гадал, через сколько миль придется бросить машины? Карту капитан помнил хорошо. Аляска, это не прерии и даже не облагороженное восточное побережье. Больше всего этот штат похож на русскую Сибирь. С дорогами все плохо, лучше путешествовать и возить грузы по воде, как первые колонисты, а не мучиться с туннелями и тропами на суше.
Хуже всего маршрут отряда проходит по предгорьям. Уйти еще севернее не получается, слишком большой крюк, там вообще не дороги, а трапперские тропы. Если противник выставит заслон у горы Суситны, примечательная доминирующая вершина, то тут и конец придет анабазису. Не обойти, а ломиться в лоб имеющимися силами это только положить людей зря.
Сержанты восприняли новость по-разному. Немало народу желало хорошей драки. Сегодня не все поняли, как так получилось, что русские одним ударом прорубили фронт, жаждали вернуть должок. Другие наоборот, прекрасно все понимали, видели какие силы ушли в чистый прорыв. Третьи сами полагались на волю и мудрость командования. Рихард говорил мало, больше прислушивался и приглядывался к людям.
— Капитан, как строим отход? — у лейтенанта Герберзона возник только один вопрос.
— Люди поужинают, и тихо снимаемся с позиции. Сначала тылы, затем люди.
— Заслон оставляем? Я смотрю нас даже не обстреливают.
— Если увидят, что отходим, проводят с огоньком, — ротный сам в глубине души изумлялся апатии противника. При этом понимал, русские тоже знают район, авиаразведка у них на высоте, не хотят они губить своих людей в атаках, ясное дело. Все равно отрезанному от своих отряду полковника Пибоди никуда не деться. Или рассеиваться, пробиваться по одиночке, когда совсем припрет, или идти на прорыв. Последнее безусловно геройский поступок, но глупый.