Плачь обо мне, небо
Шрифт:
— Следите только за тем, чтобы служанкам не пришлось тужиться, затягивая на Вас корсет, mademoiselle, — насмешливо бросила ей княжна, возвращаясь к прерванному занятию и надеясь, что в ближайшее время ее не побеспокоят новыми глупыми вопросами, особенно затрагивающими тему ее отношений с Наследником Престола.
Менее всего она желала давать хотя бы малейший повод для обсуждения этой темы.
Предположения оказались верны: с полчаса Сашенька медленно наслаждалась изысканными сладостями, вновь раскрыв французский роман, и лишь раз она уточнила, действительно ли Катерина не желает, чтобы ей осталось хоть немного профитролей. Та ответила категоричным отказом, и Жуковская, надкусив еще один золотистый шарик, упрятала корзинку в комод, чтобы не иметь соблазна
Покончившая с отбором перчаток и приступившая к украшениям, правда, не из желания найти причину для обновления их коллекции, а с мыслями продать часть и на вырученные деньги заказать мраморный бюст на могилу жениха взамен деревянного креста, Катерина потянулась к сапфировому браслету, оказавшемуся на самой вершине небольшой сияющей кучи. Пальцы ощупывали гладкие камни, пока мысли вновь возвращались к чужим судьбам, стоившим жизни ее близким.
Неужели можно было любить столь сильно, чтобы пойти на обман? Чтобы совершить один из самых страшных грехов перед Богом — руки на себя наложить? Воспитанной на христианских заповедях и наставлениях помнить о чести — девичьей и дворянской — ей было слишком сложно понять что Ольгу, что прочих барышень. Памятующей о долге и месте, ей было почти невозможно принять чужие попытки претендовать на любовь вышестоящего. Но порой видящей в своих снах невозможно синие глаза — не ей было кого-либо осуждать.
Потому что каждый вечер она каялась перед иконами в том, что дав согласие Дмитрию и будучи готовой поклясться ему в верности, она не могла заставить себя отвести взгляд от цесаревича, не могла запретить вероломному сердцу биться чаще в его присутствии. День за днем вымаливая прощение перед образами, ощущала тщетность этих молитв. И что-то ей даже шепнуло однажды, после гибели жениха — теперь не придется лгать в церкви, радуйся, дева.
Должно быть, так звучал дьявол, вручая Еве запретный плод.
Грани обручального кольца, казалось, сверкнули в мягком свете огней с презрением: она не имела прав хранить этот символ любви Дмитрия к ней, она не была достойна этой любви. Елизавета Христофоровна настояла на том, чтобы Катерина оставила кольцо себе, уверяя — даже если она не стала официально им дочерью, отношения всей семьи Шуваловых к ней это не изменит, и она навсегда для них будет родной. Резко захлопнув шкатулку, чтобы только не видеть этого укоряющего блеска, княжна сжала виски пальцами; пульсирующая головная боль, преследующая ее с самого утра, усилилась. То ли ночные кошмары были тому виной, то ли холодный ветер, на котором, пожалуй, не следовало стоять так долго. Если завтра мигрень не отпустит, пожалуй, стоит наведаться к гоф-медику.
Решительно собрав все драгоценности в ридикюль — остался лишь пресловутый браслет да тонкое ожерелье из рубинов, подаренное маменькой на шестнадцатый день тезоименитства, как самые дорогие сердцу — Катерина поднялась с постели, намереваясь сейчас же и наведаться к оценщику. Однако хрипящие звуки откуда-то сбоку привлекли ее внимание: недоуменно обернувшись, она вздрогнула и как-то неловко оступилась, едва не падая на упавшем вниз покрывале.
Сашенька, до того увлечено листавшая роман, сейчас была белее мела, губы ее, обычно яркие, почти алые, приобрели оттенок синевы, грудь неравномерно вздымалась и опадала. Девушка держалась за горло, из которого вырывались рваные, грудные вздохи, а взгляд ее, покрасневший, подернутый мутью, блуждал. Книга, похоже, выпавшая из ослабевших рук, лежала рядом корешком вверх.
— Сашенька? Сашенька,
— Доктора! Au secours! Срочно, позовите доктора! — истошный крик выбежавшей в коридор Катерины вряд ли кто услышал — третий этаж, принадлежащий в большинстве своем слугам, был почти не обитаем, если сравнивать его с нижними этажами, где кипела жизнь и не было никакой возможности оказаться наедине с собой.
Бросившись в сторону лестницы, княжна, придерживая юбки, старалась следить за своими шагами, пока каблучки мягко отбивали встревоженный ритм.
Ей повезло. Или же, напротив, считать это невезением. Впрочем, на тот момент Катерине было не до философии — налетев в Ротонде на цесаревича, выходившего из Арапской столовой, она быстро поклонилась, на одном дыхании выдав сбивчивое извинение, и намеревалась уже направиться к темному коридору, ведущему в ризалит государыни, однако Николай успел сомкнуть пальцы на запястье встревоженной княжны. Какой-то сумасшедший, болезненный взгляд, которым она его одарила, обернувшись, ничуть не способствовал радужным мыслям: нахмурившись, цесаревич сделал шаг вперед.
— Катрин, что-то стряслось? На Вас лица нет.
— Молю, скажите, где можно найти гоф-медика? — до сего дня ей даже не приходилось задумываться о месте проживания дежурных врачей: несколько раз она по утрам сталкивалась с лейб-медиком государыни, но самой прибегать к его услугам не приходилось.
— На нижнем антресольном, — отозвался Николай, не сводя внимательного взгляда с Катерины. — Что с Вами, Катрин? Сегодня papa навещал Николай Федорович (Здекауэр, прим.авт.), возможно, стоит к нему обратиться?
— Слишком много чести простой фрейлине, — задыхаясь, отклонила идею княжна, — Вы не соизволите провести меня к дежурному гоф-медику, Николай Александрович?
Дежуривший сегодня доктор Маркус* с изумлением встретил на пороге своей квартирки в Новом Эрмитаже Наследника Престола, явно нечасто сюда захаживающего, и тяжело дышащую бледную барышню рядом с ним. Медику не дали возможности даже соответствующе поприветствовать гостей — проникшийся волнением своей спутницы, цесаревич лаконично и быстро пояснил причину их визита и, дождавшись, когда Федор Феофанович соберет свой чемоданчик, вышел, готовый показывать путь. Катерина, безмолвно сопровождающая Николая и не способная уже выдавить из себя хоть слово, поэтому просто сжимающая крестик и обескровленными губами шепчущая молитвы одну за другой, последовала за ними.
Все то время, пока за высокими белыми дверьми суетились служанки и доктор Маркус, Катерина ходила от одной стены к другой по узкому пустому фрейлинскому коридору, не обращая внимания на просьбы Николая присесть, пока она от волнения не потеряла сознания. Ожидание было невыносимым. Кажется, столь сильно ее трясло в последний раз — в день, когда она решилась на иллюзию убийства Великой княжны: внутри все скручивалось в тысячи тугих узлов, которые пронзали сотни игл, сердце гулко колотилось в груди, и этот звук разносился по всему телу, кажется, даже отдаваясь пульсацией в покрасневших глазах. Цесаревич, всерьез опасающийся за состояние княжны, на исходе десятой минуты (хотя по ощущениям уже минул не один час) все же резко остановил встревоженную барышню, положив ладони ей на плечи и несильно встряхнул.