Плачь обо мне, небо
Шрифт:
Будто очнувшаяся от кошмарного сна, Катерина подняла голову на стоящего в шаге от нее Николая, не совсем понимая, почему он с такой горечью смотрит ей в глаза. Почему так тверда его хватка и почему на лице нет привычной улыбки. Почему ей сейчас совсем не до мысли о непозволительной близости и нет совсем никаких эмоций, кроме всепоглощающего страха. Почему она с необъяснимой для самой себя надеждой что-то ищет в синеве напротив.
И вдруг, словно гранитную плиту с ее плеч сняли — стало так легко, и тело совершенно перестало ощущаться. Голова — пустая, ноги — чужие.
Рвано вздохнув, абсолютно не отдавая себе отчета в своих действиях,
И до того, казалось, парализованный язык все же послушался; сбиваясь, тихо-тихо, перемежающимся с кашлем шепотом, Катерина рассказывала о том, что произошло, стараясь как можно яснее и лаконичнее донести смысл. Николай, не перебивающий дрожащую княжну, мрачнел с каждым новым словом. То, что Жуковской стало дурно отнюдь не из-за злоупотребления пирожными, было очевидно, и не окончится ли все худшим для нее образом — никто, кроме гоф-медика, сказать не мог.
Цесаревич не желал даже и мысли допустить о том, что на ее месте сейчас могла бы оказаться Катерина, однако даже при таком раскладе, нельзя было оставить произошедшее без внимания. Кто мог поручиться за то, что это случайность, и неизвестный не постарается компенсировать неудачу новой попыткой?
Постепенно, речь Катерины затихла, да и сама она перестала трястись как осиновый листок. Отстранившись (благо, Николай не удерживал ее и послушно опустил руки, впрочем, готовый поддержать, если потребуется), она извинилась за столь нескромный поступок и все же приняла предложение присесть. На смену выплескивающемуся за край страху пришла задумчивость, и княжна ушла в себя, опершись спиной о холодную стену, к которой была прислонена скамья.
Впрочем, недвижима она была недолго: стоило скрипу прорезать тишину коридора, Катерина вскочила навстречу выходящему мужчине. Доктор Маркус нахмурился, прикрывая дверь, за которой все еще суетились служанки.
— Как она, Федор Феофанович?
— Господь милостив, m-le Жуковская слаба, но ее жизни ничего не угрожает.
Размашисто перекрестившись, княжна прикрыла ладонью тонкие губы. В глазах ее стояли слезы облегчения. Николай, находящийся в шаге от фрейлины, чтобы поймать ее в случае потери сознания, молча слушал гоф-медика; в его мыслях уже складывалась цепочка предположений, однако озвучивать их сейчас, в присутствии постороннего человека, он не намеревался. Да и вряд ли следует сегодня добавлять волнения и без того едва держащейся на ногах Катерине.
— M-le Жуковской крайне повезло, что яд содержался в пирожных — похоже, злоумышленник не догадался, что сам же предлагает антидот.
Катерина, до которой его голос доносился как сквозь вату, почему-то подумала, что адресант той злополучной корзинки просто не пожелал убивать или же намеревался растянуть ее агонию. Судя по тому, как мучилась Сашенька, яда не пожалели и положили в каждое пирожное. Кивнув в ответ на просьбу гоф-медика не беспокоить пока пострадавшую, княжна поблагодарила его за помощь и ответила на неприкрытый вопрос:
— Я не имею ни единого предположения о том, кому обязана столь щедрым подарком.
— Возможно, кто-то из фрейлин, завидующих Вашему положению, княжна?
— Какому положению? — горько усмехнулась та. — C’est impossible. Не думаю, что я могу являться предметом чьей-то зависти.
—
Катерина нахмурилась: вариант с исходившей от кого-то из свитских угрозой она совершенно не рассматривала, и до последнего полагала, что корзинка попала к ней по чистой случайности. А то, что посыльный, со слов служанки, настаивал, чтобы подарок передали именно ей… он мог и перепутать что. В общем, в целенаправленное желание отравить ее княжна практически не верила, но после предположения медика как-то задумалась.
— Или же здесь замешаны отнюдь не фрейлины… — тихо проговорил Николай: так, чтобы расслышать его могла только стоящая рядом княжна. Вздрогнув, она обернулась.
— Что Вы имеете в виду?
— Катрин, это всего лишь мое предположение, пока не имеющее никаких доказательств, — попытался успокоить ее цесаревич. — В любом случае, необходимо допросить служанку, которая виделась с посыльным, а потом разыскать и его. Возможно, так мы узнаем хоть что-то.
— Вы позволите, я заберу пару пирожных?
Непонимающе взглянув на гоф-медика, Катерина как-то отрешенно кивнула: сейчас ее ум заняла последняя фраза Николая. Сам цесаревич о чем-то говорил с доктором, намеревавшимся вновь войти в комнатку фрейлин, дав княжне возможность обдумать чужие и свои предположения.
— Доктор Маркус все сохранит в тайне. Но сейчас Вы составите мне компанию в променаде до библиотеки, — раздался рядом тихий, спокойный голос.
Не нашлось сил даже на то, чтобы удивиться, сколь ясно были прочтены ее мысли о нежелании, чтобы история разлетелась по всему дворцу: Катерина с благодарностью приняла поданную руку. Она действительно нуждалась в прогулке.
***
Окраины столицы мало чем отличались от окраин любого другого городка: те же ветшающие дома и вековая пыль на стенах, те же люди и та же тень неблагополучия, что осточертели еще в Твери. Права была тетушка — стоило покинуть эту страну, когда была возможность, и никогда боле не возвращаться. Но нет, она понадеялась на то, что хватит просто уехать из Петербурга, сменить имя да несколько месяцев никак не давать о себе знать. Похоже, своего покровителя она серьезно недооценила. И уверовала в его милосердие, коего не существовало. Потирая ледяные ладони друг о друга, женщина с беспокойством осмотрелась: солнце катилось к горизонту, расплескивая по выцветшему голубому полотну алые лучи — быть морозу, и улицы понемногу пустели. Уже утих детский смех, что доносился с соседней улочки, все реже стал перестук лошадиных копыт: благовоспитанным барышням стоило в такое время домой спешить, а не стараться как можно незаметнее проскользнуть по проулку.
Сверяясь с адресом, что был зажат в левой руке, она разглядывала невысокие одно-и двух-этажные строения, когда-то принадлежавшие зажиточным дворянам, а теперь отданные на милость разрухе и холодному апрельскому ветру, что заставлял стекла дребезжать под резкими порывами. Один из таких все же сумел сдернуть гладкую темную ткань, обнажая светлые, когда-то золотистые, а теперь словно бы тронутые пылью времени, волосы, убранные в тугой низкий пучок. Опасливо набросив капюшон обратно, словно бы по одной лишь прическе ее мог здесь кто-то узнать (да и кому бы это делать кроме невесть как забредшей сюда полосатой кошки с оборванным ухом), женщина ускорила шаг: нужный дом все же был обнаружен.