Плачь обо мне, небо
Шрифт:
— Вы не желали возвращаться ко двору?
Вздрогнув, Катерина все же вскинула голову: неожиданный вопрос, словно бы ее душа была прочитана за доли секунды, застал врасплох. И после того, что успел увидеть в ее глазах цесаревич, было бы неразумно лгать. Но с губ все равно сорвалось фальшивое:
— Не знаю, чем вызвала у Вас подобные предположения, Ваше Высочество.
Стиснув зубы, Николай шумно выдохнул и, все же не выдержав, сжал ладонями плечи стоящей перед ним фрейлины, испуганно замершей под этим пытливым взглядом, пронзающим и пригвождающим к месту. Не способная пошевелиться, она лишь смотрела на исказившиеся черты лица Наследника престола и пыталась понять причины его гнева. Или же…
— Вы не умеете лгать, Катрин, —
Зеленые глаза, ошеломленно расширившиеся, с минуту, кажется, даже не моргали: только смотрели с затаенной тоской. А после княжна все так же привычно склонила голову, то ли признавая вину, то ли просто не вынеся мучительного зрительного диалога. Никто ничего не говорил, не зная, что сказать; лишь только горячие ладони оставляли ожоги на руках даже сквозь плотную ткань, вызывая дрожь, не укрывшуюся даже от Николая. Тот намеревался было что-то сказать, когда отворились двери, ведущие в будуар Ее Величества.
Мария Александровна, закончившая с утренним туалетом и успевшая заметить сцену между сыном и своей фрейлиной, никоим образом не стала оную комментировать, полагая, что при желании ей расскажут, а допытываться не было нужды.
Ладони цесаревича тут же соскользнули с женских плеч; развернувшись, тот направился к матери, дабы поприветствовать ее. Почувствовавшая свободу не столько от хватки, сколько от проницательного взгляда, Катерина испустила облегченный выдох и вновь обратила свое внимание на белоснежные перья за золочеными решетками. Даже эти птицы сейчас казались ей свободнее и счастливее, нежели она сама.
— Никса, я знаю, что тебе небезразлична mademoiselle Голицына, — тихо, чтобы ее не услышала фрейлина, произнесла государыня, и, не раскрывая своего утверждения, продолжила, — я буду благодарна, если ты поддержишь ее сейчас.
У нее и в мыслях не было влиять на чувства и мысли сына, но боле она действительно никому не могла доверить Катерину: ни одного родного человека в России, занятая приготовлениями к свадьбе подруга, покинувшая двор. А с цесаревичем ее все же связывала теплая и искренняя дружба; и, даже понимая, что со стороны самой княжны здесь имеют место быть и сердечные привязанности, Мария Александровна осмелилась на рискованный шаг.
Николай заверил мать в том, что исполнит ее поручение со всей ответственностью, прося не тревожиться понапрасну. Улыбнувшись ему, государыня окликнула свою фрейлину: время. Ее покойный свекр не прощал опозданий к утренней службе ни семье, ни слугам, и даже после его смерти сохранилось опасение вызвать немилость Николая Павловича, казалось, незримо наблюдающего за теми, кому он оставил Империю.
Но если царская фамилия ощущала присутствие покойных Императора и Императрицы, Катерине, беззвучно вторящей церковному хору и слабой рукой осеняющей себя крестом, чудился в расплывающихся пред глазами образах лик погибшего жениха, с печальной улыбкой смотрящего на нее и что-то желающего сказать. Молитва, столь желанная ее сердцу, не исцеляла, но окутывала прохладным облаком, словно бы отсекая от всего мирского. В какой-то момент промелькнула даже мысль, что она бы вечно так преклоняла колени и обращалась к Господу, не помня о том, что существует за пределами наполненного ароматом ладана и сгорающих свечей зала, не чувствуя сожалений и горя, вверяя свою жизнь и веру Творцу.
Взмывшая в небо пара белых голубей превращалась в едва видимые белые точки, расположившиеся рядом друг с другом. Помнящие тепло и мягкость птичьего пера руки сжали маленький золотой крестик; цесаревич, стоящий рядом и краем глаза наблюдающий за умиротворением на лице княжны, едва заметно улыбнулся.
Пожалуй, впервые традиция выпускать птиц обрела для него новый смысл.
***
Шестнадцатилетняя институтка, что сейчас с чувством зачитывала перед собравшимися стихотворение, явно была знакома всем, кто сегодня посетил Смольный вместе с Императрицей:
Отдалившейся в последние месяцы от двора Катерине ни та, ни другая барышня известна ни была — к сплетням любви она не питала и всячески избегала этих бесед между фрейлинами, а в иных разговорах сестер Долгоруковых не поминали. Потому сейчас княжна с легким интересом наблюдала за институткой, почти не вслушиваясь в ее речь, но оценив приятный, пусть и слегка грубоватый, грудной голос. Однако наслаждаться выступлением полноценно помешала чужая бестактность:
— Говорят, ей благоволит сам государь, — раздался взволнованный шепот где-то позади, отчего — это не укрылось от внимания Катерины — Императрица как-то неестественно расправила плечи, хоть и осанка ее и без того была идеальна. На лице ее едва промелькнуло какое-то болезненное выражение, мгновенно сменившись на доброжелательную улыбку, адресованную «смолянке». Но приближенная к ней фрейлина могла поклясться на образах — Мария Александровна лишь силилась выглядеть безучастной к слухам.
— Она недурна, — прозвучал столь же эмоциональный шепот, правда, принадлежащий уже кому-то другому, — неудивительно, что Императору приглянулась: он известный ценитель женской красоты. Хотя ее сестрица — даром, что мала — куда привлекательнее и обещает стать завидной невестой.
— Не удивлюсь, если на выпуске обе получат шифр — такая протекция не проходит бесследно, — с какой-то нотой осуждения поделилась со своей собеседницей зачинщица этой беседы.
Гладкую материю белой перчатки прочертили складки — Катерину не трогали сплетни, однако они явно причиняли боль государыне, пусть и не показывающей виду. Стиснув в пальцах сложенный веер, фрейлина нарочито медленно выдохнула, убеждая себя сохранять спокойствие.
— А ведь сестре ее государь столь богатого платья не прислал. Правда, удивительно, что сам он не почтил своим присутствием сегодняшний вечер, — заметила все та же сплетница, вызывая уже едва ли сдерживаемое раздражение у Катерины: она искреннее поражалась и восхищалась выдержкой Императрицы, — попомните мое слово, о ней еще весь Петербург говорить станет. И чем только заслужила?
— Возможно, тем, что из ее рта не льется столько грязи, сколько из вашего, mademoiselles? — обернувшись, Катерина смерила презрительным взглядом дам, расположившихся позади нее: она не имела намерения защищать неизвестную ей барышню, но и терпеть бесконечный перебор чужого белья не желала. — Извольте удалиться из зала, если вам так неймется обсудить последние сплетни, и не мешать благородному обществу наслаждаться поэзией.
Похоже, внушение с ее стороны мало подействовало на дам: тишина была недолгой, после чего, без особых усилий, ей удалось расслышать несколько нелестных фраз и в свою сторону — они явно вознамерились возвести всех приближенных к императорской семье в статус фавориток. Ощущая, как внутри все сжимается от отвращения в адрес сплетниц, княжна волевым усилием обратила свое внимание к завершившей чтение Долгоруковой.
Смущенно улыбаясь в ответ на аплодисменты, та приблизилась к государыне, дабы поцеловать протянутую ей руку. Несмотря на то, что все ее действия выглядели искренними, что-то во взгляде, покорно опущенном в пол, было настораживающим: Катерина не могла объяснить охватившего ее беспокойства, но на мгновение показалось, что в прозвучавших ранее сплетнях крылась частица правды. Долгорукова склонила голову, но не преклонилась — уважение не шло от сердца. И одно лишь это заставляло испытывать к ней легкую неприязнь.