Пламя на воде

Хожевец Ольга Аркадьевна

– Так.
– Сказал Комин.
– Двери высаживаем все, осматриваем камеры. Кто первым найдет кого из тюремщиков - хватайте за шкирку, волоките мне.

– А узники?
– Поинтересовался Волос.

– Дела нет до них. Хотят - пусть разбегаются.

Такого тюрьма Кастин не видела со дня своего основания. Собственно, как тюрьма она перестала существовать, поскольку ни одной закрытой двери в ней не осталось. По коридорам носились толпы обалдевших узников, бледных, в одинаковых холщовых хламидах - кто в поисках выхода наружу, а кто просто в опьянении от неожиданной

свободы; были и такие, кто остался сидеть в камерах, обескураженно созерцая пустой дверной проем и отказываясь принимать подарок судьбы.

Улов Рыцарей составил человек двадцать тюремного персонала, вытащенных из подсобок и каморок, отысканных по укромным уголкам. Один умник догадался даже переодеться в робу и засесть в камеру, но пышущие здоровьем румяные щеки вызвали подозрение Рыцарей, сообразительный тюремщик был извлечен на свет и опознан коллегами. Шаривший по подсобкам Волос попутно обнаружил дознавательный зал с пыточными приспособлениями. Некоторое время соображал, что видит перед собой, а сообразив, устроил такой фейерверк, что вскоре в довольно обширном помещении с низким потолком не осталось ни одного предмета крупнее щепки и целее ломаного гвоздя. Беркет набрел на кухню, где в огромном суповом баке был найден скрючившийся в три погибели повар. Комин взял на себя функцию надсмотрщика и к моменту начала допроса довел бедняг тюремщиков до заикания одним своим видом.

Наконец все три Рыцаря собрались в комнате, где прямо на полу, скрючившись и опустив головы, сидели представители персонала тюрьмы Кастин. Комин устроился на единственном чудом уцелевшем табурете, Волос и Беркет встали неподалеку от дверей.

– Начнем, пожалуй, разговор.
– Внушительно заявил Комин. Забрало он поднял, ногу закинул на ногу, а на колено положил черный меч - так, для создания нужного образа.
– Есть желающие что-нибудь рассказать?

Ответом было молчание.

– С кого начнем?
– Лениво поинтересовался Комин у Беркета.

Тот поднял забрало, обвел присутствующих внимательным взглядом.

Внезапно поднялся один из тюремщиков, пожилой седоватый мужчина, сделал пару мелких шажков вперед - и бухнулся на колени.

– Не казни, благородный господин, - завел он дребезжащим голосом.
– Мы люди маленькие, подневольные, кого велят - того сажаем. А относились мы к вашему сотоварищу по-человечески, чем могли, тем услужили.

– Услужили капитально.
– Процедил сквозь зубы Беркет.
– Солидно, можно сказать, услужили. Удавили в камере - и накаких тебе проблем.

– Это не мы!
– Испугался тюремщик.
– Это он сам, жизнью клянусь!

– Жизнью и ответишь.
– Мрачно констатировал Беркет.

Тюремщик, и до того цвет лица имевший бледный, вовсе посерел.

– Подожди, Беркет.
– Нарушил молчание Комин.
– Я по порядку разбираться буду. Вот ты, услужливый, тебя как звать?

– Мофин Утар, господин.

– Ну и имечко. Так говоришь, Мофин, ты ему чем-то услужил? Чем?

– Я, господин, тому господину камеру готовил и соломы двойную порцию положил. А еще чаек горячий носил, в наших стенах без горячего тяжко, так

ваш сотоварищ мне за это вежливо так ``спасибо'` говорил. Зла не держал на меня, жизнью клянусь!

– Прибью гниду!
– Вдруг дернулся Беркет.

Комин ухватил его за руку, веско выговорил:

– Остынь.

– Чаек он носил, ты слышал! Соломки постелил!

– Остынь, говорю.

– Вообще-то это похоже на Барса.
– Вздохнул Беркет некоторое время спустя.
– ``Спасибо'` говорить. И зла не держать - тоже. Слишком добрый он был, вот что я вам скажу.

– Ты погоди еще, не хорони его, - пробурчал Комин совсем тихо. И обратился к тюремщику:

– В какой камере он сидел?

– В каземате, господин, в подвале, - робко проговорил Мофин.
– Приказ такой специальный был, начальство распорядилось.

– Веди, показывай. Волос, ты сторожи оставшихся.

В каземате Рыцари уже побывали - когда проверяли все камеры подряд - однако внимательно не присматривались. Теперь же Комин вошел внутрь, пройдя по лежащей на скате двери, неторопливо огляделся. Камеру убирали, однако неаккуратно: не было соломы в углу, но валялась соломенная труха, на полу у стены виднелись какие-то пятна.

– Посмотри наверх.
– Негромко сказал Беркет.

Несколько минут Комин задумчиво созерцал большое круглое пятно сажи на потолке, свежее, блестяще-черное.

– Что это он тут такое делал?
– Недоуменно спросил Беркет.

– Не знаю, - покачал головой Комин.
– Но теперь я, по крайней мере, не сомневаюсь, что Барс здесь побывал.

И обратился к Мофину:

– Рассказывай все по порядку.

– Поступил он к нам рано утром, - заторопился тюремщик.
– Переодели его, как полагается, в робу, посадили в камеру. Он не сопротивлялся, спокойный такой был, я даже удивился - редко у нас так садятся, обычно истерики... м-да. Принес я ему чаю. Потом - через часа так полтора, а может, больше, точно не скажу, приехал вельможа, отправился прямо к нему в камеру, да всю охрану выставил - наедине захотел говорить.

– Что за вельможа?

Мофин оглянулся по сторонам, перешел на шепот, будто в этой камере его мог услышать кто-нибудь посторонний:

– Большой человек. Советник Его Величества, говорят, очень близок к Короне, считай, что правая рука.

– Звать его как? Да не шепчи ты, говори нормально!

– Ставрадар Деим, господин.

– Долго они говорили?

– Долго, господин. Мы уж извелись все - вы ж поймите, случись что, нам же отвечать. А и против воли господина советника не попрешь.

– И вы не подслушивали?
– Прищурился Комин.
– Да ни в жизнь не поверю.

Тюремщик вздохнул.

– Не могли, господин; хотели, врать не стану, да не вышло. Когда дверь закрыта, разговору-то снаружи не слышно, а окошечко смотровое приоткрыть попробовали - советник как гаркнул на нас, дескать, закройте, да на засов, чтоб я слышал! Так и торчали под дверями, пока стука не дождались.

– Ладно, дальше.

– Дальше-то что. Около полудня обед разносили, потом я посуду убрал - еще все в порядке было.