Пластическая хирургия по-русски
Шрифт:
Не переставая подхихикивать, Нафаня и Ляпа сорвались с мест и, исполняя отведённые им согласно боевому расчёту явно не единожды отрепетированные роли, принялись готовить Вертляка к экзекуции. Нафаня расстегнул Орешину брючный ремень и молнию на ширинке, а Ляпа проворно спустил брюки и цветастые трусы Виталика ниже колен. Точно такие труселя носил Волк из популярного советского мультфильма «Ну, погоди!».
– Ты ведь нас умаслишь? – масленым голосом проворковал Нафаня и, подхватив Орешина за ноги, оторвал его от пола.
К ним подключился Ляпа, и они втроём
Чуть не плачущий Вертляк со спущенными ниже колен штанами остался стоять у только что вынужденного подписанного им, «писанного маслом» собственного портрета. В эти секунды он напоминал учёного-уфолога, не сумевшего убедить скептически настроенную аудиторию в том, что два загадочных пятна на компьютерном изображении человеческой физиономии являются неопровержимым доказательством вторжения инопланетян в нашу жизнь. Вертляк уже начал меланхолично подтягивать свалившиеся чуть ли не на пол брюки, как вдруг обитая кожзаменителем дверь отворилась, и на пороге возник Окунь.
На несколько секунд воцарилась немая сцена, затем все, кроме Вертляка, разразились весёлым смехом.
– Ты перестанешь раздавать автографы, когда научишься блефовать не хуже меня, – добродушно бросил Окунь смущённому Вертляку, проходя к столу. Он устроился на отличном от других стуле между Ляпой и Ящиком и подождал, пока голозадый Орешников приведёт себя в порядок.
У Окуня, в жилах которого текла смесь спиртного и русской крови, было помятое, обрюзгшее лицо, залысый морщинистый лоб, крупный, в сетке фиолетовых прожилок, нос спереди и… торфяной техникум за плечами! Довершали портрет пустые, выпученные как у морского окуня, глаза – безжалостные глаза нелюди.
Он явился на встречу в любимом костюме табачного цвета. Окунь дымил как паровоз, но трое из четверых явственно ощутили исходивший от босса аромат свежести и душистого мыла, перебивавший даже крепкий табачный дух. Подсевший же вскоре к столу Вертляк не обратил на странный запах никакого внимания, так как его до сих пор преследовал запах прогорклого растительного масла, куда две минуты назад обмакнули его отнюдь не розовую попку.
В комнату заглянул Поливка, поставил перед Окунем бутылку коньяка, большой бокал и тяжёлую пепельницу и неслышно испарился.
Окунь неспешно разлил коньяк по рюмкам примолкших парней, плеснул приличную порцию себе и, пригубив, поставил бокал и выложил на стол пачку папирос.
«Четверо смелых» при этом брезгливо наморщили носы: им было непонятно, какого чёрта босс курит жуткую дрянь – давно вышедшие из моды папиросы, да к тому же такие нестерпимо вонючие, словно в них
Окунь закурил и, выпустив облачко удушливого дыма, медленно обвёл глазами подчиненных. Взгляд его остановился на спокойном лице Нафани.
– Как наши дела, Михаил? – спросил он.
– Пока всё нормально, шеф, – уверенно улыбнулся Нафаня.
Ляпа и Ящик заулыбались, улыбнулся даже Вертляк.
– Значит, Васнецов поверил в то, что ты работаешь в транспортном агентстве? – недоверчиво прищурился Окунь.
– Конечно, – заверил Нафаня. – Вот только не знаю…
Громкое скептическое фырканье Окуня заставило замявшегося вдруг Нафаню умолкнуть на полуслове.
Окунь прихлебнул коньяка и насупил брови.
– Я так понимаю, аппаратуру ты не видел?
– Не видел, – неохотно признался Михаил, ощущая себя под пристальным взглядом шефа так, как недавно стоявший у всех на виду со спущенными штанами Вертляк. – В операционную он меня не пустил, – пояснил он извиняющимся тоном. – Да мы так или иначе увидим аппаратуру, – попытался оправдаться Нафаня, смело заглядывая в рыбьи глаза Окуня.
– Так-то оно так, – пожевав мундштук невыносимо смердящей папиросы, как будто бы согласился с Нафаней босс, но все почему-то вздрогнули при этих словах. Окунь посмотрел на Нафаню как на недоумка: – Запомни, мой плохо выбритый инженер, – произнёс он с сардонической ухмылкой, – когда ты покупаешь кота в мешке для себя – это твоё личное дело. Но когда ты и вы все, – он поочередно ткнул коптящей папироской в сторону каждого из притихших парней, – работаете на меня, вы должны расшибиться в лепёшку, но не допустить, чтобы мне всучили туфту. Я сам должен пощупать товар, а его ещё не видел никто из вас. Никто! – Окунь глубоко затянулся и, смяв быстро сгоревшую папиросу в пепельнице, тяжёлым взглядом обвёл уныло смакующую коньяк четвёрку.
Четвёрка чувствовала себя крайне неуютно.
Окунь смочил горло коньяком и продолжал:
– Я знаю, что вы испытываете сомнение и страх. Вам не хочется идти на это вроде бы простое, но странно пахнущее дело. Как говорится, у пилотов крен по тангажу, а у вас крен по мандражу. Да я и сам поначалу думал всего лишь отнять у этого грёбаного хирурга денежки, накопленные им для переселения в столицу. Любому лоху известно – это немалый куш. На одних взятках чиновникам разоришься, пока выкупишь место под солнцем в нашей бьющей с носка, мать её, белокаменной! Но это жалкие гроши по сравнению с той сочной капустой, которую мы можем нарубить в случае успеха.
– Ты говоришь правду, Окунь? – подал голос Ящик.
– Я говорю чистую правду, Лёха, – торжественно заверил его Окунь – будто на Библии, которую он отродясь не держал в руках, поклялся. – Вы все, конечно, слышали такое словечко – «ноу-хау»? – спросил он, закуривая новую папиросу. – Не сомневаюсь, что слышали. Так вот, умные люди говорят: кто владеет ноу-хау, владеет всем. А всё ноу-хау этого паршивого хирурга на девяносто пять процентов заключено в его аппаратуре. Именно с её помощью он творит чудеса.