Пластмассовый космонавт
Шрифт:
– Слушайте, я же сказал вам, – пытался оставаться дипломатичным Беркут, хотя на скулах его заходили недобрые желваки.
Но мужик отрицательно мотнул кабаньей башкой:
– Не-не, так у тебя ничего не выйдет, потому что я жел-лаю знать, почему ты не хочешь со мной выпить?
Беркут отвернулся. Но сосед не унимался: требуя к себе внимания, стал хлопать по плечу. Затем икая и обдавая неповторимым перегаром, навязчиво полез к нему в друзья:
– Вот вы – «покорители космоса» – вознеслись как архангелы, а простой народ для вас что, выходит, букашки, которые ползают где-то там далеко внизу? Но мы не букашки, мы – рабочие. Гег-гемоны мы! А потому требуем к себе уважения, будь ты хоть три-ыжды (здесь он снова
– А ты мне не нукай! – в ответ на грозный рык отрезал Беркут и сурово взглянул в налитые кровью бычьи глаза.
Предгрозовую ситуацию изящно разрядила Вероника, которая появилась как раз вовремя:
– Никита Гаврилович, – ласково заворковала она с обладателем кабаньей башки, – ну что вы так разволновались, давайте лучше я с вами выпью.
– Голубушка вы моя! – расплылся в счастливой улыбке красномордый. – Осчастливьте. Только отчего же ваш супруг не желает с простым рабочим человеком…
– Ну не кокетничайте, Никита Гаврилович, – озорно звенела Вероника, – с каких это пор начальник фирменного автосервиса у нас считается простым человеком.
«Вот так, так! – зло удивился Беркут. – Человек стучит себя кулаком в грудь, что он от сохи, да от плуга, а выясняется, что он от лопнувшего презерватива, да от прилавка. И таких тут большинство… Таких вот «деятелей, что из грязи в князи». И спутницы их им под стать – расцеловываются с хозяйкой и не скупятся на комплименты, а выйдя отсюда скажут своим любовникам-мужьям: «Повезло же этой дуре! Ни кожи, ни рожи, тупа как табуретка, а корчит из себя звезду!». Одно лицемерие вокруг».
– Так я ведь простым слесарем начинал, – стал смущённо оправдываться «кабан», оглядываясь на соседей.
– Эка вспомнили! – звонко засмеялась Вероника, чокаясь рюмочкой с нужным ей фирмачом. – А на супруга моего не обижайтесь, у них ведь, как у спортсменов – перед полётом жёсткий режим – никакого алкоголя, ни-ни! И вес держать.
Инцидент был исчерпан: сосед принёс Беркуту свои извинения и отлип на время. Вероника выключила магнитофон и, буквально засветившись от счастья, обратилась к бородачу хемингуэевского типа в свитере грубой вязки и в потёртых джинсах, напоминающего своим подчёркнуто мужественным и аскетичным обликом геолога.
– Никита, просим вас, осчастливьте народ!
Заполучить на вечер самого Архипова (!) было давнейшей Викиной мечтой, долго казавшейся труднодостижимой, ведь знаменитость была буквально нарасхват. Знаменитый певец много колесил по стране, так что застать его в родном городе было не так-то просто. Впрочем, в нём не оказалось ни малейшей звёздности. В ответ на просьбу хозяйки, бородач, не ломаясь, тут же легко поднялся, расчехлил привезённую с собой гитару и принялся настраивать струны. На этот вечер ему предстояло стать «главным украшением стола».
Знаменитый на весь Союз бард Никита Архипов обладал манкой для большинства женщин – брутальной внешностью. Но ещё более завораживающе действовал на дам его хриплый мужественный голос. Стоило почётному гостю запеть, как по комнате пронёсся восторженный женский вздох.
Впрочем, и у сильной половины СССР Архипов тоже пользовался особым уважением – за суровую правду своих стихов и надрывный исполнительский нерв. В отличие от признанных властями эстрадных соловьёв, которые исполняли лишь одобренные худсоветами филармоний песни, Архипов казался неподцензурным. Он говорил со своими слушателями о самом сокровенном на понятном каждому языке. Не заигрывал с аудиторией, не рисовался перед ней, не опускался до примитивного блатняка, чтобы понравиться самой народной гуще. Наверное, поэтому каждая социальная среда считала его своим, будто то
Исполняя свои хиты Архипов словно проживал жизнь героев: покорял с ними горы, ходил в гибельную атаку под немецкие пулемёты, доходил от истощения в лютый сибирский мороз на лагерном лесоповале или погибал от бандитской финки.
Как и все присутствующие, вскоре Беркут забыл обо всём на свете, устремив завороженный взгляд на искажённое страстью суровое лицо, тем более что Архипов будто специально для него исполнял под гитару недавно написанный монолог от лица фронтового лётчика. Глаза его выкатились из орбит и горели бешенной злостью и ужасом одновременно, словно он и в самом деле видит себя безнадёжно пикирующим к земле в объятой пламенем крылатой машине. Вены на покрасневшей жилистой шее вздулись, будто вот-вот лопнут, как и безбожно насилуемые длинными сильными пальцами гитарные струны, и безжалостно рвущий себе связки и сердце трибун начнёт харкать кровью. Архипов пел так, словно с него содрали кожу, отчего присутствующая за столом француженка взирала на него округлившимися от ужаса глазами жалась к своему задумчиво курящему кавалеру.
К счастью этого не произошло. Закончив исполнение одной своей вещи, бард делал короткую передышку, чтобы смочить горло, немного успокоить дыхание, и тут же начинал другую. Так прошёл час, но преисполненные полнейшего восторга гости требовали всё новых и новых песен. Человек пятнадцать записывали «звезду» на магнитофоны. И Архипов, не кокетничая и не выпрашивая себе отдыха, продолжал импровизированный концерт, не сбавляя темпа; пот лился по его вискам, но голос и напор оставались всё теми же, что и час назад.
Павел был так поглощён происходящим, что едва сдержался, когда прилипчивый сосед снова положил ему лапу на плечо.
– Да что вам ещё нужно? – сердито дёрнул плечом Беркут и сурово покосился на прилипалу.
– Да вы обижайтесь на меня не, – примирительно прошептал сосед.
– С чего вы взяли, что я обижаюсь?
– Это хорошо. Жена у вас чудо. А вы, когда вернётесь из космоса, позвоните.
Сосед достал из кошелька пятидесятирублёвую купюру и прямо на профиле Ленина записал свой телефон.
– Это не к чему – отказался Беркут.
– Да бросьте! – очень неприятно, – с видом полного превосходства, захихикал «автофирмач». – Всё равно вам без нас не обойтись, машины-то у всех ломаются – и у космонавтов, и у академиков! – С этими словами делец засунул подписанную купюру в нагрудный карман пиджака космонавта. Он сделал это всё с той же хозяйской ухмылочкой – словно сунул чаевые ресторанному «халдею» или швейцару.
В руке Павла хрустнул бокал из толстого хрусталя. Он резко поднялся из-за стола, сделал несколько шагов по направлению к двери, как вдруг внезапный спазм пронзил ему грудь, сердце сдавило так, что ни вздохнуть, ни выдохнуть. Мужчина застыл, пронзённый резкой болью; немного постоял, потом всё же нашёл в себе силы дойти до кухни. Там он сразу направился к окну и настежь распахнул его: на улице моросил дождь. От свежего воздуха боль в груди немного отпустила, но настроение было паршивей некуда. Рука сама полезла в карман за пачкой папирос. «Так, стоп! – одёрнул он себя. – С куревом пора завязывать, иначе точно спишут к чёртовой матери!». Ему ли было не знать суровую профессиональную статистику: 80% лётчиков-истребителей списывают с лётной работы вскоре после тридцати – серьёзные перегрузки буквально выжимают из человека здоровье. Рано или поздно старые травмы, которых за долгую службу в боевой авиации было немало, напомнят о себе. Он итак уже лет десять летает «сверх плана», да ещё второй раз в космос собрался. А раз так, то надо поберечь здоровье. Смятая пачка «Мальборо» полетела в мусорное ведро. Естественно, настроение от этого не улучшилось.