Пластмассовый космонавт

Кротков Антон Павлович

– Вся эта бесконечная беготня наперегонки с Западом выгодна больше им, чем нам, потому что наши экономические потенциалы несопоставимы, – авторитетно сообщил Гвициани.

– Это вы верно заметили, коллега! – поглаживая себе бородку и жмурясь от удовольствия, словно кот на весеннем солнцепёке, кивал Бубновский. – Ситуация напоминает мне олимпийский марафон, когда в ужасающую жару нашего бегуна выпускают против фантастически выносливого негра. В итоге наш бедолага падает замертво после тридцатого километра от полного обезвоживания организма, а его чернокожий соперник спокойно финиширует с ослепительной улыбкой и ещё находит силы раздавать интервью.

Эти двое так свободно, с поразительной

непринуждённостью играли с антисоветскими смыслами, что Беркут просто диву давался! Поражаясь тому, с какой непринуждённостью придворные политаналитики жонглируют символами, выставляющими великую державу в крайне похабном виде. И при этом получают явное садомазохистское наслаждение от унижения собственной страны, которой они – интеллигенты явно всего лишь во втором или третьем поколении – обязаны всем – полученным образованием, высоким служебным положением и материальным достатком.

– А ваше мнение каково? – неожиданно повернулся к супругу хозяйки смуглолицый этнический грек Джермен Гвициани. За дымчатыми стёклами его модных квадратных очков выражения глаз было не разобрать, но Беркут уловил иронию, и, насторожившись, уточнил:

– По поводу?

– Намерены ли вы – наши «ракетчики» обставить американцев и раньше них высадиться на Луне?

Павел не торопился с ответом, чувствуя какой-то подвох. Вот и сидящий по левую руку от него Вероникин начальник Бубновский с этой своей красивой ухоженной бородкой, – такой же умник и пижон, что и этот грек, – тоже снисходительно прищурил на него свой большой и блестящий, как у ворона, правый глаз; а потом вроде как даже ответил за него с небрежной весёлостью:

– Ну, разумеется, мы с коллегой нисколько не сомневаемся, что наши славные космонавты скоро заткнут «америкосов» за пояс в лунной гонке и первыми воткнут наш серпасто-молоткастый флаг в спутник Земли.

– Ну, хорошо, умыли мы снова американцев в космосе, а дальше-то что?! – допытывался Гвициани.

– А ничего! – со смехом ответил ему Бубновский, так и не дав космонавту высказаться, вероятно, считая, что в интеллектуальном споре он им не ровня. – Будем бить янки на всех спортивных площадках земли и космоса, демонстрируя преимущества нашего образа жизни, ха, ха! И вообще, хватит уж о политике, смотри сколько вокруг красивых женщин!

В их хмельной шутливой перепалке Павел уловил скепсис и даже презрение ко всему тому, что для него было серьёзно и свято. И поначалу был сбит с толку от того, что люди такого интеллекта и общественного положения даже не считают нужным скрывать при нём своих фрондёрских взглядов.

А потом вдруг на Беркута, как в молодости, накатила такая злость, что до чесотки в кулаках, захотелось полезть в драку, чтобы набить холёные морды лощёным пижонам. Особенно этому вальяжному двурушнику Бубновскому. Алексей так и видел, как вернувшись в пятницу с работы и сняв с себя пиджак с партийным значком, он с удовольствием натягивает американские джинсы и футболку с изображением мускулистого героя заокеанских боевиков; надевает бейсболку и немецкие фирменные кроссовки и, поругивая эту идиотскую власть, отправляется на «уикенд» к себе на дачу. И ведь так они почти все – большинство секретарей райкомов и обкомов, цэкашных инструкторов – на службе все верные ленинцы, развешивают людям демагогическую лапшу на уши, а в частной жизни презирают и «совок», и дрянной народец, и втайне восхищаются Америкой.

– В Корее я видел, как американские лётчики с бреющего полёта расстреливали колоны беженцев, там были женщины и дети…– неожиданно для собеседников заговорил Беркут, пристально глядя прямо в зрачки Бубновскому. – Видел, как их штурмовики и «летающие крепости» лили напалм на деревни и превращали в пепел мирные

города. Поэтому, когда их самолёты оказывались у меня в прицеле, я разносил их кабины в хлам; мои снаряды рвали их в кровавые клочья, и никаких моральных терзаний по этому поводу я не чувствую по сей день, понимаете? – Павел произнёс это совершенно спокойным, ровным голосом, ни один мускул не дрогнул у него на лице, но двое штатских в креслах отчего-то перестали вальяжно улыбаться, позы их сделались напряжёнными. Возникшее чувство неловкости заставило учёных через пять минут перейти в другую комнату. Вероятно, оба уже жалели о том, что разоткровенничались в присутствии такого «узколобого вояки», хоть и космонавта.

Но и Павел вскоре почувствовал, что перегнул с ними палку. Ну к чему он всё вывалил на этих господ, ведь даже не пил сегодня. Вместо того, чтобы быть тонким и вежливым, чтобы понравиться коллегам жены, зачем-то нахамил им – приплёл к разговору свои никому здесь неинтересные солдатские воспоминания, тем самым скомкав интеллектуальную беседу. Ни к чёрту из него получился дипломат!

В это время Вероника вела светский разговор в другом конце гостиной, однако, пару раз недовольно зыркнула на мужа и сердито поджала свои капризные губы. Впрочем, тут же широко улыбнулась всем сразу и громко объявила:

– Гости дорогие, прошу всех к столу!

Глава 9

Вокруг шли оживлённые разговоры, лишь Павел скучающе жевал постный салат. Тем более, что его сосед слева, знаменитый актёр-юморист всесоюзного масштаба, умеющий со сцены заставить зал хохотать до коликов в животах, в обычной жизни оказался совершенно неинтересным собеседником с каким-то стёртым выражением лица, тихим скучным голосом и банальными мыслями.

И заесть скуку тоже было нельзя, иначе завтра утром весы покажут пару лишних килограммов. Глаза разбегались от обилия изысканнейших деликатесов из лучших ресторанов Москвы: по левую руку от него стояло серебряное блюдо с копчёным угрём, красиво украшенным крабовым салатом. По правую – молочный поросёнок, зажаренный до румяной корочки, в маринованных грибочках. Это же касалось прекрасных вин. Только всё это изобилие было не про его честь.

А тут ещё напротив за столом, чуть наискосок, как назло оказался тот самый парень в розовом из балета, что ещё больше отбивало аппетит, потому что танцор выглядел обиженным на него, зыркал исподлобья, как брошенный озябший щенок из сугроба. Какая уж тут еда, в пору нарезаться, но режим – есть режим! Поэтому, пока другие с аппетитом ели и пили, ни в чём себе не отказывая, Беркут скромно клевал вилкой овощной салатик, а во время тостов поднимая бокал с «боржоми».

Сосед справа, – грузный мужик с красным бульдожьим лицом, – похоже это просёк и решил, что хозяин дома филонит, только делая вид, что поднимает стакан с водкой. Сам-то он пил лихо, с удовольствием покрякивая, опрокинув в свою ненасытную утробу очередную рюмку, и челюстями работал без остановки, пробуя всё, до чего мог дотянуться.

Через некоторое время захмелевший мужик решил, что раз уж они соседи, то ему просто необходимо чокнуться со знаменитым космонавтом, и не слушая никаких возражений, плеснул Беркуту водки в пустую рюмку.

– Извините, я не пью сегодня, – решив быть тактичным ни смотря ни на что, очень вежливо ответил Павел.

Сосед помрачнел, помолчал немного, потом тыча указующим перстом в потолок, обиженно заворочал заплетающимся языком:

– Ну конечно! Вы там высо-око-о летаете! Привыкли на кремлёвских-то приёмах бывать. А я простой человек…Но тоже требую к себе уважения… – Сосед демонстративно поднял свою рюмку в ожидании, когда Беркут всё-таки с ним чокнется и выпьет.