Платиновая карта
Шрифт:
— Да, я понимаю. Где Херсонский его держит?
— Я не знаю. — Татьяна Олеговна наморщила красивый лобик. — На какой-то даче под Москвой.
— Где эта дача? — резко спросил Турецкий.
— Я не знаю. Я… я что-то слышала про Мытищи.
— Кто помог ему устроить похищение? Милиция? Ну, он что-нибудь говорил вам про милицию?
Акишина нервно всхлипнула.
— О господи, я не помню! Вроде бы говорил… Я не знаю, я ничего не знаю…
— А имена? — жестко гнул свое Турецкий. — Херсонский называл
— Нет. Не называл. Он ничего мне про это не говорил. Я слышала, как он говорил с кем-то по телефону и называл его «майор». Еще он говорил что-то про «ваши ментовские методы»… Больше я ничего не помню.
Акишина почти тряслась. Кровь вновь отлила от ее красивого лица, превратив его в гипсовую маску.
— Он заплатил вам за молчание? — спросил Турецкий уже более спокойным голосом.
Акишина закусила нижнюю губу и кивнула.
— Сколько? — спросил Турецкий.
— Десять тысяч, — тихо сказала Акишина. — Долларов.
— Гм… Понятно.
— Я хотела как лучше. — Акишина едва сдерживала слезы. — Я хотела, чтобы Верочка была счастлива. Я хотела счастья себе. Наша семейная жизнь превратилась в кошмар. Я не любила Сергея, и он отвечал мне взаимностью. Он никогда не смотрел на меня как на человека, я для него всегда была лишь куклой. Куклой, которую можно показывать друзьям, чтобы они завидовали. Красивой куклой! А Яша видел во мне человека. Человека, понимаете? Он по-настоящему любил меня!
— А Максимович? — негромко спросил Турецкий.
Татьяна Олеговна осеклась. Она вскинула руки и вновь прижала ладони к лицу. Затем плечи ее задергались. По тонкому носу потекли слезы. Она зарыдала.
Сергей Михайлович Акишин почти не вспоминал жену. В последние годы она становилась ему все более и более чужой. Если вдуматься, то и родной-то она ему никогда не была. Просто раньше она все больше молчала, только хлопала ресницами, когда Сергей Михайлович пытался в чем-то ее упрекнуть или высказывал свои претензии.
Но в последние годы вздорный характер супруги все чаще и чаще выходил наружу. Она уже не молчала, тупо мигая и с терпеливым непониманием выслушивая хлесткие слова мужа. Она раскрывала рот и, случалось, осыпала Сергея Михайловича такой отборной бранью, что оставалось только удивляться: где она всего этого нахваталась?
Сидя в чулане с завязанными глазами, с руками, скованными за спиной наручниками, Сергей Михайлович представлял себе жену в виде картинки из журнала про семейную жизнь. Другое дело — Вера. Несмотря на то что она всегда была сдержанной и спокойной девочкой, Сергей Михайлович был уверен, что дочь очень любит его. Со своей стороны, он ее просто обожал. Вот и сейчас, вдыхая затхлый, пыльный воздух чулана, он не обращал, почти не обращал, внимания на собственные страдания. Сердце его болело из-за дочери.
Скрипнул
— Че, терпила, хавать охота, да? — насмешливо спросил его бандит. — Держи баланду. Сегодня на твоей улице праздник.
На пол рядом с Акишиным брякнулась алюминиевая миска с едой.
— Бля, опять тебя с ложки кормить, — недовольно проворчал бандит. — Сдох бы ты уже поскорей, что ли.
— А ты убей меня, — устало сказал Акишин. — Застрели.
— Была б моя воля, я бы тебя, падлу, собственными руками задушил, — честно признался бандит.
— Чего ж не задушишь?
— Да подписка у тебя крутая. Десантнику ты зачем-то нужен живым.
— Десантник — это твой начальник? — спросил Сергей Михайлович.
Ложка заелозила по алюминиевым стенкам тарелки.
— Заткни хлебало, — вяло отозвался бандит. — Сейчас будешь жрать.
Бандит ткнул ложку с кашей в губы Акишина. Сергей Михайлович молча отвернулся.
— Ты че, падла? — изумился бандит. — Жрать отказываешься?
Акишин молчал.
— Молчит, — констатировал бандит. — Слышь, терпила, че молчишь-то? Голодовку объявил, да?
— Я хочу знать, что с моей дочерью, — сказал Сергей Михайлович.
— С дочерью?
— Да.
— Ну ты влупил! — засмеялся бандит. — Откуда ж мне знать?
— Ты не знаешь, зато твой начальник знает, — сказал Сергей Михайлович. — Спроси у Десантника.
Повисла пауза. Видимо, бандит размышлял.
— Ладно, — сказал он наконец. — Че ж я, не человек, что ли. Пойду пробью ситуацию. Тарелку пока не трогай, а то уронишь, а мне потом за тобой это говно убирать.
Бандит поднялся и вышел из чулана.
Прошло очень много времени. Целая вечность. У Сергея Михайловича ломило в висках, в затылке была тяжесть, веки болели, и ему страшно хотелось спать, но в голове проносились всякие мысли — бессвязные и тяжелые, как железки. Казалось, от них, от этих мыслей, голова начинает болеть еще сильнее.
Внезапно из темноты всплыло лицо Херсонского.
— Сергей Михайлович, вы же понимаете, что в жизни иногда нужно идти на компромисс, — сказал Херсонский. — Иногда это жизненно важно. Да, жизненно важно!
Прошу вас, проанализируйте ситуацию еще раз. На ваших плечах большая ответственность.
— Я это понимаю, — услышал Акишин свой голос. — Именно поэтому я и отказываюсь от вашего предложения. Я пытаюсь добиться двух вещей: прозрачности в российском бизнесе и введения в национальный бизнес систем и правил корпоративного управления. То есть такого управления, при котором как акционер, так и государство знает все о бизнесе. Каковы дивиденды? Сколько в виде налогов должно получить в бюджет от конкретного предприятия Российское государство?